День с самого утра задался холодным и дождливым, улица Сент-Оноре превратилась в длинную грязную лужу, но Шере приказал носильщикам свернуть в проулок и остановиться, когда до дома Кавуа оставался еще целый квартал. Несколько мелких монеток перешли из одних рук в другие, и Мари поспешно выбралась из портшеза. Казалось, этот серый день отбросил мрачную тень на ее милое личико, казавшееся сейчас усталым и осунувшимся, и девушка, не сказав ни слова, надвинула капюшон своего плаща на самые глаза и первой направилась к дому. В боковую дверь постучала она же и, как только изнутри донесся тихий скрежет отодвинутого засова, повернулась к своему спутнику.

– Улыбнись, – шепотом посоветовал тот, и, обнаружив, что его просьба не достигла нужного результата, добавил: – Улыбнись, слышишь? У тебя такая чудесная улыбка.

Мари вздохнула, но в уголках ее губ появились ямочки, и она решительно толкнула дверь – и тут же отпрянула.

– Эжен! Как ты меня напугал! А я месье Шере по пути встретила, вот, он меня провожает.

Голос Мари прозвучал настолько неестественно, что впору было заподозрить, что она откровенно боится юноши. Шере, хотя он пока оставался на улице, откинул капюшон своего плаща рукой, которая почти не дрожала.

– Добрый день, сударь.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Взгляд, которым Шере ответил на взгляд Мари, был откровенно смущенным – больше всего на свете ему хотелось бы отступить назад, оставляя ее саму разбираться со своим поклонником. Но не надо было быть великим знатоком человеческих душ, чтобы понимать, что успехом этот маневр не увенчается, и поэтому он стряхнул капли дождя со своего плаща и переступил порог.

– Месье Барнье у себя? – с привычной вежливостью спросил он.

– Не смотри так! – воскликнула Мари и раздраженно взмахнула маленьким кулачком. – Почему ты так смотришь?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Ловушка захлопнулась, и Шере невольно вздрогнул, как если бы ударившаяся о косяк дверь была первой пощечиной. Плохо, как же плохо все вышло – предупреждали же… Не послушал – хуже, чем не послушал. Какой же черт дернул его в это впутаться?

Усталость после почти бессонной ночи мешала сосредоточиться, но даже если бы ее не было, оставался страх. И возвратившаяся вспышкой ненависть.

– Я ночевала у Анны, – голос Мари дрожал, а на бледных щеках, видимые даже в полутемной прихожей, появились некрасивые красные пятна. – Что ты себе думаешь, мне же матушка остаться разрешила! Мы платье шьем, для сестры ее, ты же знаешь!

Она схватила Шере за руку, потянула за собой – на кухню, надо думать. Мари позволительно было думать, что мать ее защитит. Шере знал лучше. Будет только хуже. Если все так, как он начал опасаться, будет намного хуже.

Он мягко высвободил запястье, но не сказал ни слова и не стал поднимать глаза, всем своим существом чувствуя Эжена – даже, кажется, его запах. И теперь между ними уже не было девушки. Хотя, каком-то смысле, конечно, была.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Неправду? – с показным возмущением воскликнула девушка. – Да как ты?.. Заехал?.. Ты? К Анне?

Запоздало осознав, наконец, сказанное, Мари застыла на месте, ее побледневшие губки приоткрылись в беззвучном возгласе, а во взгляде, который она обратила на своего спутника, явственно читался ужас. И этот же ужас отражался на лице Шере – хоть он и ожидал уже чего-то дурного, действительность превзошла все его опасения.

– Иди, – эхом повторил он, и мог бы тоже добавить: «Поговорим позже». Ведь объяснял же, уточнял, раз пять спрашивал, можно ли этой Анне доверять… Теперь ей оставалось только обвинить его во всех смертных грехах, и то вряд ли это серьезно ухудшит его положение.

Мари не ушла.

– Это не то, что ты думаешь, – запинаясь, пробормотала она.

– Совсем не то, – тихо согласился Шере, хотя обращалась она не к нему. – Но ты все равно уйди.

Он поднял все-таки взгляд на Эжена, краем глаза отмечая, что Мари не послушалась.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Год назад страх был привычен Шере как вторая кожа, и как змея кожу, он сбросил его, когда прошла нужда. Так он считал – и, как теперь выяснилось, ошибался: вновь пополз вдоль позвоночника знакомый холодок и сделались липкими ладони, замерло сердце и как будто стало темнее вокруг.

– Возможно, – тихо согласился он. – Но, простите за прямоту, с Мари я не спал. Если вы полагаете, что, уступив вам, она станет затем уступать кому попало… то вы очень низкого мнения о ней.

Или о себе. Вслух он это говорить не стал, это было бы сродни самоубийству, только отчаянно ломал голову, как объяснить и ложь Мари, и ее отсутствие.

Сама девушка в этот раз промолчала, переводя отчаянный взгляд с одного на другого.

- Не вам о ней так отзываться и не вам меня учить, - Эжен понизил голос. - Одну ложь я уже слышал, что дальше?

Он был слишком близко, этот молодой человек, так близко, что Шере было дурно – до звона в ушах, до пересохшего горла. Но у него с ночи не было во рту и маковой росинки, и спазм прошел, оставив позади только горьковато-кислый вкус.

«Не вам так о ней отзываться», однако! Смешнее была разве что уверенность Эжена, что учиться ему у Шере нечему.

– Я вам не лгал, – тихо возразил он, глядя не в глаза молодому человеку, для этого ему пришлось бы слишком задирать голову, а рассеянно, на его лицо, не пытаясь переглядеть и без вызова. – И не солгу. Мари ходила не к Анне, но она ходила к женщине.

Он не хотел об этом говорить, но правда была, как это обычно бывает, много безопаснее лжи.

– Замолчи! – взмолилась Мари. – То есть молчите, месье Шере, прошу вас, умоляю вас! Эжен, пожалуйста, не спрашивай! Если ты хоть немного меня любишь, не спрашивай!

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Я не хотела… – прошептала Мари, поднимая на возлюбленного умоляющий взгляд. – Я не хотела… лгать. Я боялась…

– А снова оказаться в том же положении ты не боишься? Месье Ламарш, простите за прямоту – вам объясняли, откуда берутся дети?

Это было не только слишком прямо, но и слишком резко, и Шере сразу пожалел о своем вопросе. Мари обещала ему поговорить с Эженом, и, требуя с нее слово, он собирался всецело остаться в стороне – даже понимая, что она вряд ли решится. А на поверку он просто не сумел смолчать – и ненависть, захлестнувшая его с головой, напугала даже самого Шере. Он не знал этого молодого человека – не знал совсем, всего лишь обменялся с ним парой колких реплик больше года назад, и все. Но его сердце едва не выскакивало из груди – и не от страха, а горло горело – от слов, которое он с трудом сумел не произнести. И только многолетняя привычка помогла ему сохранить на лице любезную и ничего не выражающую маску – хотя взгляд он все же опустил.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Толчок отбросил Шере назад, но стена было совсем близко, и он устоял на ногах, только лишь перехватило на миг дыхание и тут же защипало в глазах, даже боли он еще не почувствовал.

Что может быть глупее, чем носить оружие, не умея или не смея им пользоваться? После ночи в Нельской башне Шере перестал прятать на себе метательные ножи, но вчера, прежде чем зайти за Мари, пристегнул обе пары ножен – несмотря на то, что нанял одного из местных громил, чтобы тот сопроводил их до нужного дома.

Мысль мелькнула – и исчезла: слишком хорошо он узнал, на что он способен и неспособен. Но беспомощно вскинутые руки он не опустил, хотя вряд ли сумел бы даже прикрыться ими от нового удара.

Все, что нужно, было сказано – если Эжен вспомнит потом, что именно было сказано. Но Шере об этом не думал, когда поднял на молодого человека глаза, ставшие из карих черными.

– Так это было ваше дело, сударь, не ее? И что бы вы сделали? Женились?

Девушка, чуть слышно бормотавшая «пожалуйста, пожалуйста», притихла. Она хотела верить – конечно, хотела. Но не верила и, сперва всхлипывая, а потом уже рыдая в голос на пустой кухне, не заговорила об этом. Да и не было у Эжена на что содержать семью – даже если бы господин де Кавуа допустил такой брак, чего он в здравом уме никогда бы не сделал.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Значит, не женились бы, – Шере тоже умел не отвечать на вопросы – как и терять голову. – Предпочли бы выставить из дому? Вы можете еще это сделать.

– Месье Шере! – в ужасе ахнула Мари. Шепотом – как шел весь этот разговор, как будто все трое понимали, что он должен оставаться между ними.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере отступил бы, если бы ему было куда отступать, но позади была стена, и он только спрятал руки за спину, сам не понимая, когда он только успел дотронуться локтем до бока, приводя в действие пружину на ножнах. Но гладкая рукоятка привычно и удобно лежала в ладони, неопровержимо доказывая, что он это сделал. Когда, как?

Он не успел по-настоящему испугаться ни этой взявшейся черт знает откуда рукоятки, ни – с запозданием поняв, как рисковал – самого Эжена. Все другие чувства смыло облегчение, и взгляд, который он перевел на Барнье, был исполнен признательности.

– Ой, – прошептала Мари и прижала ладони к заалевшим щекам. – Ой, месье Шере…

Он думал когда-то, и прошлым летом, и несколько раз потом, и, конечно, услышав ее признание, о том, чтобы жениться на ней. Аньес очень явно дала понять, что ничего не имела бы против – секретарь кардинала, немыслимая удача для горничной. И сама Мари согласилась бы, не было у нее выбора. Но что произошло бы потом…

– Как много вы успели услышать, сударь? – напрямую спросил он, но, в противоречии с тоном, взглянул почти умоляюще. Они успели только пару раз поболтать о стихах и легендах, а потом почти все мужчины этого дома отбыли под Ларошель, и теперь Шере представления не имел, как поступит хирург.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.