Привратник, который, прежде чем открыть, внимательно изучил позднего визитера через окошко, проделанное в прорезанной в воротах калитке, безмолвно махнул фонарем в темноту – откуда тут же появился лакей, взявший под уздцы жеребца, чьи стати указывали на положение всадника куда лучше, чем его одежда.

– Прошу вас, сударь, следуйте за мной.

Почти все окна на первом этаже особняка были еще освещены, а при приближении молодого человека и его провожатого входная дверь отворилась, позволяя увидеть степенного лакея и залитую светом прихожую, неоспоримо свидетельствовавшую о том, что либо Морфей не посетил еще этот дом, либо этого гостя хозяева принять не спешили. Испанский посланник ложился поздно, да и вставал обыкновенно тоже не рано.

– К господину маркизу, – тихо пояснил привратник. – Срочно.

Встретивший посетителя слуга почтительно поклонился, со всей мыслимой услужливостью подался вперед, обозначая тем самым готовность принять его мокрый плащ, и осведомился:

– Как прикажете доложить, сударь?

Судя по доносившимся откуда-то возбужденным голосам и взрывам смеха, мужского и женского, молодой человек был не единственным ночным гостем в этом доме.

Отредактировано Мирабель (2016-04-15 13:14:36)

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Слуга снова поклонился, перебросил через локоть мокрый плащ и без лишних слов проводил ночного посетителя в прилегающую комнату, на поверку оказавшуюся приемной – в этот час мрачной и темной. Двигаясь с привычной уверенностью, которой, похоже, его ноша ничуть не мешала, слуга торопливо затеплил несколько свечей от принесенной с собой лампы. Угли в камине явно давно дотлели, но разжигать их заново он не стал, без слов обозначая тем самым, что ожидание не должно было продлиться долго – и, в возможном противоречии тому, чуть заметно повернул к гостю одно из кресел, а затем, вновь мазнув по нему цепким взглядом, оставил приемную через противоположную дверь, которая вела в кабинет испанского посланника, где неожиданно обнаружился не только его секретарь, но и он сам. Тяжелая дверь закрылась, отрезая все звуки.

– Человек из Генуи, ваша милость, – Игнасио, использовавший с посетителем безупречный французский, перешел на почти такой же испанский. – Представился как Илер де Корнильон. Француз, я полагаю. Говорит – срочно. Бережет левую руку.

Слуга чуть-чуть приподнял плащ, намекая, на основании чего он пришел к последнему умозаключению.

– Илер? – спросил Манолито. – Он тебе так назвался?

Игнасио молча поклонился. Испанец по крови, он родился и всю свою жизнь провел в Париже, служил предшественнику маркиза и принадлежал к числу особо доверенных людей дона Антонио – не в последнюю очередь за редкостную наблюдательность. Имя, данное при крещении, во Франции, представляясь, не упоминали – но в Испании это было обычным делом. Все трое сделали один и тот же вывод – ночной гость, по меньшей мере, использовал по привычке кастильские обычаи.

– Срочно, – пробормотал дон Антонио – опять же, только чтобы дать Игнасио понять, что сделанное им сопоставление также не осталось незамеченным. – И ранен.

Ворота Парижа запирались с темнотой, и заявленная срочность плохо сочеталась с таким поздним визитом – если не принимать в расчет рану, которая могла потребовать внимания врача – и в этом случае, была нанесена совсем недавно.

– Я не ожидаю ничего срочного из Генуи, – полувопросительным тоном сказал Манолито, кивком отпустив слугу. В конце концов, секретарь знал не все.

– Я тоже, – дон Антонио шагнул к выходу. – Пойдем?

Мгновение спустя в приемной возникли две фигуры, казавшиеся полной противоположностью друг другу – одна высокая, черная и худая, вторая – низкая, толстенькая и рыжевато-бледная.

– Дон Иларио, – учтиво начал маркиз на своем родном наречии, – у вас ко мне послание?

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Лицо дона Антонио выразило подобающее случаю беспокойство, но его взор на миг обратился к секретарю, который успел между тем отойти к камину за спиной посланца и со скучающим видом облокотиться на каминную полку. В глазах Манолито мелькнула и тут же исчезла та легкая насмешка, которую не мог позволить себе его господин – если Игнасио не ошибся и их ночного гостя ранили в руку, его показная выдержка в сочетании с пятнами на бумаге производила презабавное впечатление на того, кто умел читать такие знаки. Молодой человек казался слегка бледным, но, не зная его лучше, судить было трудно.

– Это до чрезвычайности любопытно, – маркиз взял протянутое ему письмо, тронул пальцем бурый след на нем и сломал печать. – Умоляю вас, сеньор, не откажите мне в подробностях. Кому и при каких обстоятельствах могло быть дело до этого послания? Дабы не требовать от вас чрезмерного умственного напряжения, прошу вас, начните с того письма, которое вы отправили мне… третьего дня?

– Совершенно верно, – подтвердил секретарь, и один лишь дон Антонио, знавший его может и больше лет, чем было стоявшему перед ними молодому человеку, увидел бы настороженность за его почтительным тоном. Манолито подозревал – и, увы, не без оснований – что в некоторые детали его не посвятили, и в свое оправдание маркиз мог только сказать, что это было семейное дело: дон Диего Альварес де Суньига, от которого ни сам дон Антонио, ни его секретарь не ждали срочных писем, приходился ему родственником и в той своей депеше, которую Манолито не видел, просил об услуге кузена, а не сослуживца.

– Третьего дня, – кивнул маркиз. Одного взгляда на кровь было достаточно, чтобы не сомневаться: след был оставлен совсем недавно. – Где вы его писали, с кем вы его отправили, кому вы о нем говорили… и, конечно, что в нем было написано?

Последний вопрос, заданный почти снисходительным тоном, был ничуть не менее важен, чем три предыдущих. Те, кто хотел убить дона Иларио де Корнильона, могли добиться своего – и прислать замену.

Манолито снова сменил позицию, чтобы, выглянув в впустившую молодого человека дверь, знаком приказать слуге подать вина.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Если бы дон Антонио действительно допускал, что в Шамплане, по неведомой случайности, невесть откуда взялся шпион короля или кардинала, каким-то чудом — или невообразимой глупостью посланца — опознавший в этом последнем курьера из Генуи, он спросил бы снова, где было написано пришедшее третьего дня письмо. Но смысла в этом не было – неведомый сеньор Дюменье прекрасно все объяснял. А вот дон Иларио явно ничего не понял.

– Сядьте, юноша, – вздохнул маркиз. Сам он, будучи по природе своей человеком деятельным, предпочитал оставаться на ногах. – И рассудите сами. Вы предполагаете, что заинтересовавшиеся вами… Двое, вы сказали? Мои комплименты, браво. Вы думаете, что они охотились за этим письмом. Я позволяю себе допустить также, что они могли преследовать иную цель. Оцените.

В гостиной появился Игнасио с подносом, на котором стояли три бокала и графин с канарским. Дон Антонио терпеливо дождался, пока тот не разольет вино и не выйдет, принял из рук Манолито свой бокал и отпил глоток, прежде чем продолжить.

– Итак. Посланец из Генуи – и француз, что весьма важно: найти на службе у французского короля подданного его католического величества благородного происхождения или человека, который мог бы себя за такового выдать, много сложнее. И, если судить по отправленному вами сообщению, мне доныне неизвестный. Я не читал еще это, – он безуспешно попробовал развернуть одной рукой замаранную кровью бумагу, – но мне кажется вероятным, что в нем содержится просьба принять вас на службу. Поэтому, сударь, я и прошу вас приложить усилия и вспомнить как можно точнее, что вы мне написали.

Манолито, слушавший так внимательно, словно он тоже не понял подоплеку вопросов дона Антонио, также взглянул на молодого курьера.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Даже если бы сеньор Альварес де Суньига и не изложил своему родственнику причины, затруднявшие дальнейшее пребывание молодого француза в Генуе, эти причины стали бы очевидны из поведения этого последнего. Для безвестного отпрыска никому не интересного рода Корнильонов дон Иларио вел себя так, что, с точки зрения дона Антонио, заслуживал не столь трепки даже, сколь розги. Очевидно было, что объяснений собеседника он не понял, а не поняв, оскорбился. Это было простительно, но лезть на рожон перед человеком, который только что дал тебе понять, что тебя отправили сюда, весьма вероятно, к нему на службу… Невообразимая неосторожность, пусть он и был в достаточной мере военным, чтобы послушаться.

– Благодарю вас, сеньор. У вас прекрасная память.

Маркиз вопросительно покосился на Манолито, который ответил ему неторопливым кивком. Разумеется, записку Корнильона ни один из них двоих наизусть не помнил, однако необходимости в том, чтобы отыскать ее и сверить текст, не было. Самозванец повел бы себя иначе – уж наверняка отметил бы, что его подозревают, шуткой ли или гневом. Корнильон, напротив, похоже, этого даже не заподозрил – и секретарь осознавал важность этого никак не меньше, чем его господин.

Дон Антонио отставил бокал и развернул письмо, которое было коротким и содержало именно то, что он предполагал – просьбу от дона Диего Альвареса де Суньига сеньору маркизу Мирабелю принять подателя сего под свое покровительство. Ничего такого, что нельзя было бы показать третьим лицам, и он тотчас же это и проделал, передав послание секретарю, а затем вновь обратил свое внимание на того, кто его доставил. Память у него, похоже, и впрямь была прекрасная.

– Сядьте, юноша, – повторил он, – и выпейте вина: вы почти так же бледны, как эта бумага, и как и она, спорить готов, заляпаны кровью. Вам достанет еще, поверьте, возможностей проявить и мужество, и выдержку. Расскажите мне теперь о тех, кто на вас напал.

Подавая пример, он снова отхлебнул канарского.

Отредактировано Мирабель (2016-04-23 14:32:08)

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Дон Антонио выслушал этот отчет с напряженным вниманием и красноречиво приподнял брови, когда молодой человек назвал своих противников. Вот значит как? Не столкнувшись пока ни с одним из них, ни лично, ни по делу, он, однако, был осведомлен об их существовании – как любой человек, которому частенько нужны исполнители некоторых щекотливых поручений, и вывод сделал немедленно:

– Имена настоящие, и люди, судя по вашему описанию, тоже. Широко известные, как говорится, в узких кругах. И служат они, если вы не успели еще догадаться, господину кардиналу. Так что еще раз – мои вам комплименты, сударь.

Не глядя как будто на секретаря, по-прежнему остававшегося за спиной сеньора де Корнильона, дон Антонио видел, однако, насколько пристальным сделался его взгляд. Оснований для того, чтобы прийти к такому же умозаключению, у Манолито не было, и он гадал сейчас, конечно, знал ли маркиз, о чем говорит, или исподволь настраивал своего нового подчиненного против других возможных нанимателей.

- Но позвольте полюбопытствовать, - продолжил дон Антонио, скрывая улыбку так же, как скрывал истину, - вы рассказывали о Неаполе, назвались чужим именем… Они дали вам основания не доверять им, эти господа?

Сам того не зная, молодой человек только что поведал ему, кому служили шевалье де Бальяк и шевалье де Сен-Медар. Скрывать это от Манолито он не хотел, но возможно, выбора не было. Или лучше рассказать? Секретарь обидится, конечно, смертельно, но если он разберется во всем сам, то обидится гораздо сильнее и работать с ним будет какое-то время совершенно невозможно.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

– Обрадовались? – посочувствовал маркиз. Со стороны наемных убийц было весьма глупо так себя выдать – если бы он поверил молодому человеку, а не привычно предположил, что память его подводит. Люди – почти все люди – склонны считать себя умнее, чем они есть, особенно в прошлом. И вместе с тем… Если юный дон Иларио смог в одиночку справиться с двумя бретерами, они должны были самонадеянно напасть в открытую – и даже тогда он должен был быть очень хорош. Кузен, похоже, недооценивал его, если еще и предупредил. – Но довольно об этом. Лишь одно еще уточнение…

Дон Антонио глянул наконец на Манолито, упорно не сводившего с него взгляд. Подозревает, вне всякого сомнения.

– Не в письме, на самом деле, суть, – объяснил маркиз обоим. – Но дон Диего понимал, что посылает сюда человека, которого очень легко подменить. На своего, который окажется у меня на службе и будет пользоваться моим доверием.

Губы Манолито чуть заметно искривились, безмолвно обозначая его отношение к этому последнему пассажу. Где-то он был прав – если дон Антонио не доверял что-то даже ему…

– И именно об этом я хотел бы поговорить, – продолжил маркиз, делая вид, что намека не понял. – У меня есть к вам небольшая просьба, сударь. Ах, да, прочтите.

Он протянул молодому человеку распечатанное и перепачканное кровью письмо, неоспоримо подтверждавшее, что его просьбы можно было смело трактовать как приказы.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Мимолетая улыбка скользнула по губам секретаря: может, этот вопрос приходил в голову и ему, а может, он предвидел уже ответ своего господина. Однако маркиз заговорил не сразу, пристально разглядывая молодого человека — не столько с целью подчеркнуть его наивность, сколько ненавязчиво напоминая, у кого из них двоих было право спрашивать и право не отвечать. Заодно можно было подумать. Значит, милейшие кузены начали с того, что убедились, с кем имеют дело, вплоть до того, что позволили ему себя заподозрить — не то по недосмотру, не то намеренно. Двое против одного — да и этот один не производил впечатления опасного противника — объяснимая ошибка.

- Причина очень проста, дон Иларио, - сообщил маркиз наконец. - Вы — француз и как таковой, могли бы мне быть более полезны, если бы никто не знал, что вы мне служите. Я отправил за вами одного из моих людей, но вы, разумеется, разминулись.

Этого уточнения дон Антонио мог бы и не делать, но предназначалось оно отнюдь не для сеньора де Корнильона, и Манолито, вполне догадавшийся, очевидно, о намерениях своего господина, ответил ему цепким взглядом.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная

Уверенности своего собеседника дон Антонио не разделял, но говорить об этом не стал. Что сделано, то сделано – да и никого он на самом деле не посылал, о чем прекрасно был осведомлен его секретарь. Юноша принялся оправдываться, и это было уже хорошо.

– Разумеется, – подтвердил маркиз без тени сарказма в голосе, – но вернемся к поручению. Для начала, позвольте представить вам моего личного секретаря, сеньора Мануэля Мадариагу. Все, что вы можете счесть нужным передать мне в мое отсутствие, вы можете рассказать ему, у меня нет от него тайн.

Манолито перегнулся пополам в поклоне, и никто не заподозрил бы насмешку за его почтительной подобострастностью – теперь, когда он должен был увериться, что в деле молодого француза имеются тонкости, о которых он не знал, высказанное на словах полное доверие могло быть воспринято не как завуалированное обещание в будущем поделиться недостающими подробностями, но как извинение за невозможность посвятить его суть дела и в дальнейшем.

– Сеньор маркиз так любезен, – улыбаясь во весь рот, секретарь отвесил второй поклон, теперь уже своему господину. – Я также имею счастье недурно говорить по-французски, если вам когда-либо это понадобится… в чем я искренне сомневаюсь.

– Сеньор Мадариага чересчур скромен, – сменив позицию, дон Антонио дружески опустил руку на плечо Манолито. Бок о бок два испанца производили почти комическое впечатление – как Дон Кихот и Санчо Панса. – Прочим моим людям, дон Иларио, лучше о вас ничего больше не знать.

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная