Значит, все же поединок.

– У дворянина много слов, мадам, – промурлыкал Теодор, улыбаясь.

        – Одно из них я вам охотно дам.
        Не на ухо, а, чтоб не потерялось,
        Посредством языка из уст к устам.

Я могу вам обещать только, что не стану говорить об этом сам, – в его взгляде не осталось и следа насмешки.

Атос? Атос тоже там был? И тоже дрался? Оценить мушкетера в той же мере, в какой он оценил Кавуа, бретер не мог. В том, что видел, он мог предположить равного себе, но скрыть мастерство несравненно легче, чем наоборот. И было же срифмовано что-то в палатке хирурга, что-то об отметине…

Бретер снова наполнил и осушил стакан, но во рту по-прежнему было горько, бок горел, и руку тоже подергивало.

– Вашему мужу, похоже, недостает не то славы его брата, не то его участи, – он сам едва воспринимал свои слова. Но ехидства в них от этого становилось не меньше. – Мне, надо думать, вызов будет брошен завтра?

Графу де Люзу явно не нравилось, что кто-то кроме него смеет выручать его жену, не иначе. Не явились бы только раньше те гвардейцы, что хотели арестовать его днем. Или те гугеноты, с которыми ему обещали встречу. Или человек монсеньора.

В другой день эти слова сошли бы мадам де Бутвиль с рук. Теодор еще и посмеялся бы первым. Но не сегодня. Не будь его кружка пуста, бретер не замедлил бы дать ее мужу повод для вызова. «Вам нечего опасаться» – и это всерьез! Как видно, удаль графа придала наглости его жене. А он еще ей объяснял, что за ее ошибки придется платить ее мужу – тому это будет только по душе. И даже если Теодор хотел бы пропустить оскорбление мимо ушей – после того, что она рассказывала, это стало немыслимо.

– Я знал, мадам, что вы дура, но чтоб такая!.. Вы попрощались. Приятного путешествия.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-05-09 16:58:38)

Вино в кувшине кончилось, в его кружке тоже. Теодор завладел кружкой мадам де Бутвиль. Обиделась, будто и в самом деле не понимала, что оскорбила его. Племянница Давенпорта... Тот был крысой, но такой ошибки не сделал бы, если бы и подумал такую чушь, промолчал бы. Мужчины не привыкают к безнаказанности, а эта... куда ее только черт понес?

Он был уже на ногах и спешил по тому же пути, нащупывая дагу, прежде чем додумал следующую мысль. Если по ее следу пущен еще кто-то…

Дверные петли взвизгнули, дверь ударилась об стену.

За порогом стояла темнота. Не непроглядная, но пока он ничего не мог разглядеть, кроме смутных очертаний домов и деревьев. А потом услышал хрип, звуки борьбы и, не заметив, как обнажил шпагу, метнулся на звук.

Если бы Теодор мог в этот миг выбирать, он кинулся бы к мадам де Бутвиль. Но на мысли времени не было. И он метнулся вслед за беглецом. Не потому, что понимал, что ножом тот уже успел бы ударить. Не потому, что нельзя оставлять за спиной убийц. Не потому, что его надо было допросить. Просто бросился следом.

Один удар – в спину. Под ребра – остановить, а не убить, но об этом он тоже не думал.

Выдернул клинок. Огляделся. Прислушался. Обернулся. Отыскал взглядом отброшенное убийцей тело. И упал на колени рядом с ней, шаря по ее телу в темноте и не находя рану.

– Мадам?

Рука бретера наткнулась на какую-то липкую веревку, оставила ее и обхватила плечи мадам де Бутвиль, помогая ей сесть.

– Мадам, вы ранены?

Эмили  что-то невнятно прохрипела, цепляясь за бретера, как утопающий за соломинку.

– Да или нет?

Он не чувствовал крови, но если нож остался в ране... Ножа не было тоже, только в пальцах снова обнаружилась веревка, и он снова отбросил ее в сторону. Подхватил мадам де Бутвиль на руки, поднялся и понес ее к трактиру. Не выпуская обнаженной шпаги.

Она доверчиво прижалась к нему, все еще вздрагивая всем телом и всхлипывая. Голос не желал повиноваться, но после нескольких хриплых попыток Эмили выдавила из себя сиплое:
- Нет, не ранена... - надрывно закашлялась и добавила: - Он... душил...

Теодор остановился, оценивая услышанное. Взглянул на бледное лицо юной графини. И решительно направился обратно, туда, где корчился в грязи убийца.

– Кто тебя послал? Россильяк? Туз?

– Мерзавец… – голос Гарроты сошел на стон. Но говорил он не о собеседнике. – Не смог… Тот не смог… не справился… Туз этот ваш… так мне… подыхать… Не терпится… ему.

Теодор в очередной раз пожалел, что на его месте не находится Рошфор.

– И подохнешь, – спокойно согласился он. Поставил пришедшую в себя мадам де Бутвиль на землю и присел на корточки рядом с раненым. – Повесят. Или кровью истечешь. А он… Он будет жить дальше.

– Возьмут его, – прошипел убийца, но без особой уверенности в голосе. – Сам он… не лучше… Туза.

– Бреклен-то? – это была не догадка – выстрел наугад.

Гаррота оцепенел от изумления, забывая даже про жгучую боль в ране, холод и страх, а затем оскалился в бессильной ярости.

– Так он и вправду… бежать… собрался… мерзавец… а меня…

– Он тебе про меня не сказал? – усмехнулся бретер. И добавил несколько уничижительных слов на воровском жаргоне Парижа. Предположив в мерзавце наемного убийцу, чье происхождение, даже по тому немногому, что было сказано, угадать было легко.

Поток сквернословия пролился ему в ответ, но это была не одна лишь пустая ругань. Вряд ли двое слушателей негодяя могли бы понять его полностью, но он больше ничего не таил – просто от переполняющей его ненависти – ненависти слабого к сильному, умирающего к живому, проигравшего к победителю. Он брызгал слюной, проклиная «приятеля», чьи люди не могли справиться с какой-то девчонкой, своего господина, упустившего бог весть какую «добычу», всех дворян вкупе, г-на кардинала, чертовых комедиантов и проклятых гугенотов, покуда не то потеря крови, не то боль от раны не заткнула ему рот и он не уронил голову в грязь.

Теодор молча вытер клинок об его одежду, вернул в ножны и повернулся туда, где оставил мадам де Бутвиль.

– Вы можете идти?

Теодор и смотреть не стал.

– Еще нет, скорее всего. Если вы непременно хотите, чтобы его повесили, я пошлю за городской стражей. Но черт знает тогда, что он еще наболтает и кому. Я предпочел бы повременить, он и сам скоро подохнет. Или, – спохватился он, – у вас есть к нему еще вопросы?

Этот должен был быть тем, о ком предупреждал Атос. И в любом случае, если завтра они уедут...

Нет, этот должен был быть последним.

Одна минута — и он бы не успел. Тот еще телохранитель.