Мари заметила присутствие господина первой и, помертвев, присела в книксене. Поначалу ей показалось даже, что господин капитан ее не заметил, но, едва подняв глаза, обнаружила свою ошибку и застыла на месте, боясь шелохнуться и не в силах бежать. Да и куда ей было бежать, когда ее не отпустили?

Путь к двери преграждала дородная кормилица, с легким неодобрением глядевшая на госпожу де Кавуа, пользуясь тем, что занятые друг другом супруги ничего, казалось, не замечали. Кроме, конечно же, одной насмерть перепуганной горничной: одно дело – пожаловаться хозяйке, и совсем другое дело – посвящать в свои горести хозяина, который вполне может счесть, что ей мало их перепало.

И стеснительность, и злоключения Мари – все разом отлетело в сторону и на время потеряло значение, стоило Франсуазе оказаться в крепких объятиях мужа. Как всегда. Он угадал ее желание – тоже как всегда.

- А ты возглавишь заговор, - она обхватила пикардийца за шею, словно боясь, что он ее уронит, хотя и знала, что это невозможно, а когда ее поставили наконец на ноги, уткнулась носом куда-то в плечо, в край воротника, от которого еще пахло зимой и снегопадом. Зажмурилась на миг – так было хорошо. И удивленно глянула поверх его руки, услышав ставший внезапно жестким голос капитана.

Так и есть! Мари, вместо того чтобы уйти вместе с кормилицей, замешкалась в спальне. А Кавуа, конечно, слышал ее, Франсуазы, слова и подумал, что… Вот теперь глупую девчонку действительно надо было выручать, пока от растерянности не наболтала лишнего. Но как?

- Пожалуйста, не сейчас, - шепнула она на ухо мужу. Даже ради десятка Мари г-жа де Кавуа не сумела бы ему солгать. Ни солгать, ни прибегнуть к извечным женским уловкам, чтобы отвлечь его внимание. – Я сердилась не на нее. Пусть идет.

Подпись автора

Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны

Мари, затрепетавшая всем телом при первом вопросе господина капитана, нашла в себе еще силы промолчать, и только втянула голову в плечи – не сказала ни «да», ни «нет», может, кивнула, а может, и нет – и не смяла шаль, а бережно уложила на кресло, и даже к двери чуть-чуть отступила, снова застыв на месте, когда господин капитан опять заговорил. Вроде как ласково, а только в ласку эту Мари не поверила, на кухню придет спрашивать, кто ее обидел, надо же! Будто о таком скажешь, да еще ему самому, будто она не знает, что с ней после такого будет! Не будь здесь г-жи де Кавуа, как-нибудь Мари бы да вывернулась, что платье новехонькое утюгом прожгла или цепочку серебряную потеряла, когда видеть она эту цепочку больше не может, но при госпоже-то не соврешь, чтоб ей пусто было, влезла в душу с расспросами своими, а отдуваться кому? Небось покойная г-жа де Кавуа так бы не поступила, она Мари любила, косы ей заплетала, сластями кормила… А господин капитан вроде как не замечал, и матушка радовалась еще, и хорошо, мол, что не замечает, а теперь вдруг будто за все время заметить решил!

– Я сама была виновата, господин капитан, – пролепетала Мари и бросила умоляющий взгляд на госпожу – авось выручит! Ведь из-за нее все!

Когда за горничной наконец закрылась дверь, Франсуаза вздохнула и подняла на мужа немного виноватый взгляд. Если бы она могла предвидеть, что простой подарок горничной выльется в подобную неразбериху! Кажется, Кавуа не поверил ни единому слову Мари… да и ей самой, кажется, поверил не до конца.

- Подарила, но не в утешение, - вздохнула она. – Из-за подарка она и расплакалась. Я не хотела ее утешать при Туанетте – плохо, когда слуги завидуют друг другу… Но вы, наверное, голодны? Поторопить Аньес с ужином?

Подпись автора

Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны

- А это… так важно?… Сейчас?.. – В слегка задыхающемся голосе Франсуазы проступили низкие, грудные нотки – отзвук вспыхнувшего желания. На прикосновения мужа она откликалась мгновенно. Как всегда. И ничто сейчас не было важным, кроме него. Кроме того, что они вдвоем. Мелькнула мысль о незапертой двери - мелькнула и пропала. Чуть выгнувшись навстречу поцелуям, молодая женщина запустила пальцы в густые волосы пикардийца, нежно лаская его затылок и вдыхая такой родной запах; свободная рука один за другим нащупывала крючки камзола. 

«Я веду себя, словно куртизанка…» Мысль эта вызвала на губах г-жи Кавуа смутную улыбку, в которой не было ни малейшего раскаяния. Увидев эту улыбку, ее исповедник, скорее всего, воздел бы руки к небу и наложил строгую епитимью, но улыбка была предназначена одному-единственному на свете человеку. Как и все остальное.

- Я все время… по тебе… скучаю… - Шепот превратился в прерывистый вздох.

Подпись автора

Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны

Ничего на свете больше не было. Была тишина, полная тепла и тающего вдали гула, похожего на гул уходящего шторма. Шторма, который только что подхватил их обоих девятым валом, закрутил и, вынеся на берег, на теплый песок, схлынул, оставив ощущение головокружительного взлета и падения. Франсуаза глубоко, бурно дышала, постепенно успокаиваясь, время от времени касаясь плеча мужа невесомыми поцелуями, опустошенная, обессиленная и счастливая. Ее пальцы чуть вздрагивали, переплетясь с пальцами капитана.

- Я тебя люблю, - не раскрывая глаз, шепнула она. – Франсуа… Мы… сошли с ума?

Найдя наконец в себе силы приоткрыть глаза, она обнаружила, что комната озарена лишь алым отблеском углей в камине. Когда они успели потушить свечи? Она не помнила.

Подпись автора

Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны

Франсуаза, уютно пристроившаяся на широкой груди пикардийца, улыбнулась и потерлась щекой о его плечо. Распустившиеся волосы то и дело падали на лицо, но убирать их не хотелось. Шевелиться вообще не хотелось, хотелось благодарно мурлыкать. Кавуа пока что никуда не спешил; днем это случалось нечасто, и это было замечательно.

- С тобой вместе – все, что угодно, - она сдула со лба непослушную прядь, вечно выбивающуюся даже из самой строгой прически, невзирая на любое количество шпилек, примерилась и поцеловала мужа куда-то в бровь; в темных глазах прыгали бесенята. – И если ты собираешься повторить подвиг Геракла, то я согласна заменить собой десяток дочерей царя Феспия. Но не больше!

Подпись автора

Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны