– Что знал? Вы смеетесь? – де Тьес, откровенно ошарашенный, все же встал на защиту своего друга. Пусть и не без сомнения в голосе. – Это ерунда! Какая-то ошибка.

– Это ложь! – Солье атаковал с яростью отчаяния, но его атака разбилась о защиту бретера, столь же непроницаемую, как если бы тот был окружен стальной стеной.

– Пикар.

Одно слово. Солье оказался вдруг очень хорош, и Теодор, весь уйдя в оборону, был краток. Но и словесный укол достиг цели – шпага Солье вильнула вниз, когда направляющая ее рука на миг ослабла. Однако бретер снова не воспользовался открывшейся брешью.

– Пикар? – вскричал де Тьес.

- Кто это – Пикар? – Атос продолжал следить за поединком и на де Тьеса почти не смотрел, но прозвучавшее в этом возгласе то ли изумление, то ли сомнение уловил.

– Это…

– Мой… лакей, – прошипел Солье, также услышавший вопрос. – При чем… он тут?

Слова перемежались выпадами, столь же бесполезными, сколь и предыдущими.

– Посредник, – холодно пояснил бретер. – Тот, кто сначала вел переговоры со мной, а потом нанимал того, кто должен был меня убить.

– Ложь! Вам что же, мало пообещали? – он снова парировал, но как-то неуклюже, и получил бы укол в бедро, если бы Теодор не отпрянул, не довершив удар. – Или вы побоялись?..

Похоже, Солье и сам осознал, наконец, что убить его бретер мог уже не раз, а ранить не хочет – и вместо того, чтобы парировать выпад, сорвавший с него воротник, атаковал в тот момент, когда мог бы уже полагать себя покойником. Одна лишь невероятная быстрота бретера позволила ему увернуться от удара, который должен был раскроить ему череп. На ногах он кое-как устоял, но следующий выпад Солье достиг бы цели, если бы бретер снова не оказался слишком стремителен. Взбешенный неудачей, Солье обрушил на противника водопад стремительных атак, в полной мере раскрывших все мастерство дуэлянтов – но оба остались невредимы, когда, тяжело дыша, он отступил.

– Чего?.. – прохрипел он, сверкая налившимися кровью глазами. – Чего… вам еще… нужно?

– Правду, – голос Теодора тоже срывался. – Если хотите… жить. Скажите. Зачем.

– Это… выдумки. Ошибка!

Фехтовальщики не опустили оружие, но не двигались.

– Пикар.

– Ложь!

– Вы так настаиваете… чтобы я вас убил?

Солье судорожно вздохнул.

– Вас… обманули.

– Те, кто его опознал? – он сам проводил Пикара до дома, когда тот пришел на условленное место за новостями от Лампурда. И сам расспросил соседей. Но говорить об этом он не собирался – слишком это смахивало на соглядатайство. Пусть даже Рофшор этим не гнушался – quod licet comiti…

– Ложь… – Солье задыхался. – Мы служим… одному господину.

– Что превращает одного из вас в предателя, не так ли?

– Это ложь!

– Де Тьес, вам не хочется знать, которого?

С нечленораздельным криком Солье вновь кинулся на бретера.

Пальцы де Тьеса побелели, стискивая рукоять его шпаги, и видно было, что только присутствие Атоса удерживает его от того, чтобы также броситься в драку.

– За эту ложь вы ответите мне! – выкрикнул он.

– Фи, сударь, – Теодор то парировал, то уходил от атаки, выматывая Солье и тщетно подыскивая еще хоть какой-то способ его разговорить. За каким чертом ему нужен был Кавуа? – Вы знаете меня от силы полчаса и уже готовы поверить во всякие гадости. Подозревайте своего друга, вы его знаете дольше. У вас должно быть к тому больше оснований. Как вас крестили, Солье? Иудой?

Солье оскалился и внезапно опустил шпагу.

– Довольно. Вы… пользуетесь… что я… не могу ответить. Убивайте. Пусть… мое честное имя…

– У вас его нет, – перебил Теодор. Аяла метнулась вперед, и клинок Солье рванулся ей навстречу. Безнадежно не успевая. Камзол кардиналиста окрасился кровью. В глазах задержалось еще безграничное изумление, потом он начал оседать на землю, и Теодор выдернул шпагу. – Месье де Тьес?

Де Тьес, бледный от гнева, тотчас обнажил оружие.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-09-05 20:35:35)

Кончик аялы устремился к земле. Предложение Атоса Теодору не понравилось до крайности, но спорить он не стал. Не потому, что устал и понятия не имел, каков де Тьес в бою. Но искренне сомневаясь, что прав. Убивать он умел хорошо, думать – не очень. А у мушкетера, несомненно, были причины поступать так, как он поступил. И де Тьес, он был почти уверен, в дела своего друга замешан не был.

– Я буду молчать, – медленно сказал тот. – Но вы…

Теодор представил себе выражение лица монсеньора и пожал плечами.

– Если меня не станут расспрашивать, – поколебавшись, сказал он. – Хоть святым его объявите. Мучеником.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-09-06 16:19:45)

– Разговорить? – недоуменно переспросил де Тьес. – Лакея?

– Зачем вам это? – с неменьшим удивлением спросил Теодор. И тут же понял, что лучше было бы промолчать. Тем более что ответов было два, и один из них был для него глубоко оскорбителен. Зачем? Да чтобы проверить на досуге слова одного малознакомого бретера.

Теодор хмуро глянул на де Тьеса, который не спешил убирать шпагу в ножны. И не стал подавать пример.

- Разговорить, расспросить, припугнуть, в конце концов, - терпеливо пояснил Атос. – Уверен, что он побоится отвечать, но это единственный шанс узнать, в чем дело. Хотя и мизерный. Быть может, Солье обмолвился при слуге, чем ему помешал капитан, быть может, даже и сказал – если бы не доверял, не поручил бы ему переговоры… Но я не прочь убедиться, что господину де Кавуа не угрожает удар из-за угла. Или в спину.

Оба его собеседника переглянулись с равным недоумением, хотя причины его были, вероятно, разными.

– Зачем? – повторил де Тьес. – Вы же мушкетер! А… А Кавуа… гм.

Теодор подумал, что знает ответ. Знакомство Атоса и Кавуа началось не в тот день, когда они все трое приехали к Россильяку. И не закончилось с дуэлью, о которой Атос не захотел говорить. А значит, он сделал правильный выбор, придя к мушкетеру.

Сам черт, верно, не сумел бы разобраться сейчас в мешанине обуревавших Теодора чувств. Пусть даже они и отразились все во взгляде, который он бросил на Атоса. Наверное, в этом взгляде было восхищение. Атос говорил и действовал как тот самый сэр Ланселот. Что вызвало и мимолетное любопытство –  о возможной Гиневре. А также воспоминание, почти забытое, об одном из немногих людей, которых Теодор называл друзьями. О лейтенанте де Брешвиле, который тоже был благороден с каждым, даже с наемным убийцей. И оттого оказалось, верно, что тот, кого он называл другом, был ему немногим более чем безразличен. Впрочем, возможно было также, что он просто разочаровался. Или – что-то он говорил о долгах, ставших слишком тяжелыми. И Теодор до сих пор не был уверен, что понял. Может, это был всего-навсего вопрос тех самых десяти пистолей. Но Брешвиль тоже был должен другим то, что Теодор готов был дать только друзьям...

Наверное, он чему-то научился, потому что ничего не сказал. В отличие от де Тьеса, который, помявшись, решительно заявил:

– Я не нахожу для себя возможным что-то там выспрашивать у лакеев, сударь. Прошу прощения, но я боюсь, что у меня это не получится. И потом... Вы же сказали, что будете молчать.

Он снова взглянул на тело друга, но на этот раз с чем-то, похожим на раздражение. Как будто тот был виноват еще и в том, что де Тьес пытался сейчас сберечь его доброе имя.

– Меня? – вскричал де Тьес. – Сударь, да вы никак намекаете…

– Не думаю, – перебил Теодор, – месье Атос обычно все говорит прямо. Если вы не собираетесь драться, вложите шпагу в ножны. Если собираетесь, то мне вы бросили вызов раньше.

Атос слегка поклонился - в знак того, что согласен с бретером.

Какое-то мгновение казалось, что де Тьес не отступится. Но – благоразумие ли взяло верх, сомнение ли, воспоминание ли о дуэли, в которой он был секундантом – он ответил на поклон и убрал шпагу.

– Если вас не затруднит, господа, помочь мне с телом…

– Ничуть.

Когда труп был переброшен через седло его же лошади, Теодор подобрал свой плащ, взял Атоса под руку и увлек его обратно к площади Сен-Сюльпис.

– Я ваш должник, сударь. И мои извинения. За ваших товарищей.

Теодор подумал, что гвардия кардинала точно так же не стала бы мешать своему. Атос это тоже наверняка знал. Но неприязнь между двумя полками сказывалась и на нем. Сделав его, хоть на минуту, ближе к человеку чем к античному герою. И тем самым – ближе к одному отнюдь не идеальному бретеру.

– Зачем вам это? – снова спросил он. – Не сочтите за отказ, я и вправду не понимаю. Солье живет… жил на улице Монторгейль, и Пикара, пари держу, еще день-другой можно будет там найти. Но зачем вам это?

Благородство Атоса не могло не вызывать восхищения, но… не то чтобы Теодор в него не верил, но, желая расспросить лакея, мушкетер переходил границы. И дело было не в том, что долг – даже долг рыцаря – был бы исчерпан, напиши он Кавуа письмо с предупреждением. Но сам Теодор счел бы себя оскорбленным, вздумай кто-либо решать за него. Пусть даже с самыми лучшими намерениями.