Даты проставим позднее.
Отсюда: Война и мир. Январь 1629.
- Подпись автора
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Без видимых причин. 24 января 1629.
Даты проставим позднее.
Отсюда: Война и мир. Январь 1629.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Заметив, как горничная стрельнула глазами в сторону Шере, Франсуаза слегка нахмурилась, но и только. Если девчонку ничему не научил ни печальный опыт, ни строгий запрет… Ай, да Бог с ней, не до того сейчас. Кусается, не кусается… Может быть, в другое время она и задержалась бы, чтобы, воспользовавшись случаем, сказать г-ну Шере несколько слов – и даже не в упрек, а просто попросить его не морочить Мари голову, против этого ведь Кавуа не возражал… Стоило только об этом вспомнить, как кошачьи когти тревоги снова зацарапались где-то в груди, и напрочь расхотелось думать и о Мари, и о том, кого Барнье прячет в корзине…
- Я подожду вас в гостиной, мэтр Барнье, - тихо сказала она, почти безразлично скользнула взглядом по г-ну Шере и вышла из комнаты.
Окна гостиной выходили на улицу. Остановившись в оконной нише, Франсуаза прижалась лбом к холодному стеклу. Встрепенулась было, приглядываясь к показавшемуся в перспективе улицы одинокому всаднику, тихонько вздохнула, убеждаясь, что это не Кавуа, и обернулась навстречу негромким шагам мэтра Барнье.
- Простите, что оторвала вас от беседы, но… - Г-жа де Кавуа снова вздохнула. – Капитан. Мне кажется… с ним что-то случилось.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Ему это свойственно, - согласился врач, и, не желая выдавать болтушку-горничную, вопросительно глянул на госпожу де Кавуа. Успокоить ее он не мог, не понимая сути вопроса. Равно как и возразить или согласиться.
О том, что покровителя иногда беспокоят старые раны, он знал и сам, и вряд ли мадам стала бы вызывать его по этому поводу.
- Расскажите, что произошло, - предложил врач, внутренне смиряясь как с тем, что дело может оказаться серьезным, так и с тем, что женщины иногда беспокоятся по пустякам.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Если бы Франсуаза услышала такое отстраненно-философское подтверждение своих страхов от кого-нибудь другого, она, пожалуй, разволновалась бы еще сильнее, а то и рассердилась бы – не хватало еще сглазить, будто она и сама не знает, что Кавуа как никто другой умеет встревать в приключения! Правда, несколько утешало то, что и выпутываться он из этих приключений умел неплохо… Но синеглазый медик обладал неоценимым свойством хорошего врача: он необъяснимо успокаивал одним своим присутствием. Во всяком случае, г-жу де Кавуа. Или просто ей стало чуточку полегче от того, что можно поделиться тревогой с человеком, которому она доверяет? Близкими подругами в Париже она так и не обзавелась, не горничной же душу изливать… А Барнье, ко всему прочему, умел слушать.
- Я не знаю, - неуверенно проговорила Франсуаза, - может быть, я напрасно беспокоюсь… Но вы ведь знаете, он всегда сообщает, если не может прийти домой. А сегодня был его друг, л'Арсо, и спрашивал, как здоровье капитана и не собирается ли он появиться на службе. Он уехал вчера днем, уехал домой, и никому ничего…
Чтобы не вынуждать Барнье стоять посреди комнаты, словно памятник самому себе, мадам де Кавуа присела на краешек кресла.
- Я подумала, может быть, вы что-нибудь знаете. Потому что он обязательно предупредил бы, если бы хотел, чтобы его не искали.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Когда речь заходила о его капитане, а точней, когда хирурга спрашивали о капитане, он предпочитал предполагать, а не знать наверняка. Вслух. Но сейчас перед ним сидела мадам де Кавуа, женщина, которую он недурно знал. И в том, что Кавуа любит жену, не сомневался.
Именно поэтому и прикусил язык. И сказал не то, что, возможно, следовало.
- У Его Высокопреосвященства бывают поручения, которые не адресованы всей роте, - успокаивающе сказал Барнье и прошелся по комнате, явно что-то обдумывая. - Срочные. Так уже бывало. Раньше. До того, как в этом доме снова появилась хозяйка, - хирург улыбнулся женщине.
- Полагаю, если бы господин капитан мог, он предупредил бы вас, а не меня. И если бы случилось худшее... То, что глубоко огорчило бы нас всех... Поверьте, об этом трезвонил бы весь Париж. Он достаточно известен, чтобы его... быстро опознали. И потом...
Барнье колебался. Повисла пауза.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Франсуаза зябко передернула плечами от этого «быстро опознали» - каким бы здравым и успокаивающим ни был смысл всей фразы в целом, от этих двух слов веяло кладбищенским холодом – и взглянула на умолкшего медика вопросительно.
- Что - потом? – живо переспросила она. – Я и об этом думала тоже, конечно, но ведь не мог же он не предупредить даже своего лейтенанта! А господин де Жюссак как раз и был уверен, что капитан дома… Но не молчите, прошу вас, договаривайте.
Барнье мог запнуться потому, что знал – или подумал – то же самое, чего мадам де Кавуа не хотела увидеть на лице г-на Шере, то есть что Кавуа попросту был у женщины. Вот только, если выбирать между несчастьем или соперницей… Пусть соперница, хотя в это и не верилось, лишь бы с ним ничего не случилось.
- Если вы боитесь меня чем-то огорчить, то поверьте, нет ничего хуже неизвестности, - губы молодой женщины тронула чуть грустная улыбка. – Так что говорите, пожалуйста. Что – потом?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Нет-нет, ничего страшного, - поспешил заверить ее врач. - Кажется, вчера намечалась какая-то дружеская встреча. Я не уверен, вчера ли. Один из лейтенантов полка Эстиссак на днях получил наследство. Может быть, господин капитан уже к вечеру будет дома и даже без головной боли, - он снова улыбнулся, но уже куда осторожнее.
Даже очень пьяным, что бывало исчезающе редко, капитан де Кавуа предпочитал возвращаться домой.
И потом, где могли пьянствовать дворяне? Кабак? Бордель? Жилье одного из них, где места побольше? Любой из вариантов, и если это окажется бордель, можно ставить деньги на то, что мадам это не понравится.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Франсуаза тяжело вздохнула. Начинались успокоительные небылицы, и хотя она была искренне благодарна Барнье за желание ее утешить, его выдумка – а мадам де Кавуа нимало не усомнилась в том, что это выдумка - не выдерживала никакой критики.
- То есть господин капитан не соизволил предупредить на службе о своем отсутствии? Никого? Ни на службе, ни дома – видимо, дружеская встреча оказалась чрезвычайно срочной и секретной? – сердито поинтересовалась она. – Вы сами-то в это верите?
Ну отчего все-таки мужчины всегда так уверены, что лучший способ утешить женщину – это скрывать от нее все, что только можно… Впрочем, что тут удивительного, им-то никогда не доводилось испытывать на себе бессилие и неизвестность, откуда же им знать, какая это пытка…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- А почему нет? - искренне удивился врач. - Может, они там ночью накуролесили и теперь всей компанией где-нибудь в Бастилии сидят.
В это Барнье точно не верил. И честно об этом сказал.
- Мадам, я не могу придумать ничего лучше. Я не знаю, где господин капитан, - невесело добавил он. - Похоже, так же, как и все остальные. Но его дела и планы... он далеко не всегда посвящает в них даже друзей. Враги господина кардинала умны и коварны, кто знает, что могло вынудить вашего мужа исчезнуть. Помнится, однажды он поссорился с самим герцогом Ангулемским. Нет-нет, я не знаю наверняка. Ходили такие слухи.
И тут врачу пришла в голову совершенно неожиданная мысль. Ну конечно! Если не знает гвардия, может знать... не гвардия. Может быть, гвардия потому и не знает, что...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Вот это было уже гораздо убедительнее. Не про Бастилию, конечно – Франсуаза попыталась себе представить, сколько стражи понадобилось бы, чтобы арестовать Кавуа с друзьями, и даже слабо улыбнулась – но если дело в службе кардиналу… Ничего хорошего, конечно, если капитан вынужден скрываться, но все же не так страшно. Служба есть служба. Не удар из-за угла, не поединок – просто необходимость, вот и все. Может быть, Кавуа как раз и хотел, чтобы все думали какое-то время, будто он дома… а она, глупая курица, поднимает шум и, может быть, мешает его планам… Тревога не улеглась совсем, но немного притихла, и на душе чуточку полегчало. Может быть, потому, что Франсуазе очень хотелось поверить Барнье.
- Вы правда думаете, что ничего страшного не случилось? – Теперь она смотрела на хирурга с невольной надеждой. Когда кто-то говорит, что все обязательно будет в порядке, всегда становится немного легче.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Пока да, - ляпнул хирург, увлеченный своими мыслями. И очнулся: - О, простите, мадам. Я только хотел сказать, что у господина капитана кроме врагов есть еще и друзья. И не все из них хорошо относятся к гвардии.
Барнье развел руками, словно поражаясь парадоксальности сказанного.
- Может, он просто встречался с господином Атосом и не хотел, чтобы об этом знали. И тогда нужно спрашивать у него. Я мог бы, наверное. Если вы захотите, мадам.
Госпоже де Кавуа, определенно, нечего было делать на квартире у мушкетера. И на лице Барнье эта мысль читалась весьма отчетливо.
Можно было спросить и Эжена, который долгое время был порученцем при отце и мог что-то знать, но не появлялся дома уже несколько дней. Даже на обед не приходил, увлеченный то ли делами службы, то ли новой любовью.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- О, если вы и в самом деле… - встрепенулась Франсуаза. Если Кавуа по какой-то причине счел, что его роте незачем знать, где он, то, может быть, г-н Атос в самом деле мог что-то слышать? Она помнила мушкетера еще по Ларошели, он был вхож в дом – и капитан считал его своим другом… Мадам де Кавуа почти умоляюще взглянула на Барнье.
- Простите, что обременяю вас своими тревогами, но… - Она беспомощно пожала плечами. – Мне в самом деле больше некого попросить. Может быть, я зря переживаю, но… все-таки это очень странно. А господин Атос… он ведь сможет еще и разузнать, не было ли у кого-нибудь из его товарищей дуэли…
Франсуаза запнулась, не договорив – думать об этом не хотелось.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Конечно, я схожу, - обрадовался хирург. Ему не слишком хотелось являться незваным в дом к мушкетеру, но если это могло успокоить мадам...
И подумал еще о том, что если Атоса тоже не окажется на месте, все это будет выглядеть донельзя подозрительно.
- И не волнуйтесь так о дуэлях, - поразмыслив, добавил он. - У нашего капитана их знаете, сколько было? А, нет. Не знаете. Хотите, расскажу, из-за чего он с герцогом Ангулемским поссорился? По слухам, конечно. Потому что шестерых его людей убил. В трактире. И вроде как даже в одиночку. Что ему дуэль!
Обнадежив таким сомнительным образом молодую женщину, Барнье поклонился и спиной вперед шагнул к двери - тот случай, если ей вздумается дать ему еще какое-нибудь поручение.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Спасибо. – На этот раз улыбка Франсуазы была уже более определенной, мелькнула в ней даже гордость за мужа. Она не была наивной, неплохо представляла себе, что на всякого Ахиллеса найдется свой Аполлон с метким луком, но запрещала себе об этом думать. А чтобы худо-бедно отвлечься, заставила себя вспомнить об остальных делах.
- Если позволите, у меня еще одна просьба… Вы дружите с господином Шере. – Она поднялась с кресла. – Прошу вас, передайте ему, чтобы… чтобы он постарался не встречаться с Мари. Для нее так будет лучше.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Если хирурга и удивила эта просьба, он ничем этого не показал.
- Конечно, мадам, - согласился он, кивнув на прощанье. - Я передам.
Так вот чем объяснялась едва ощутимая, но все-таки, как оказалось, существующая неприязнь мадам де Кавуа к скромному секретарю! Мари нажаловалась? Но что она умудрилась рассказать, не настолько же она глупа, чтобы выложить всю правду!
И капитан по этому поводу ничего не говорил...
Распрощавшись с женой покровителя, Барнье поспешно вернулся к себе в комнату. Нужно было собираться к господину Атосу и хирург хотел, пожалуй, чтобы Доминик составил ему компанию. Собираясь, он выкладывал другу свои соображения о произошедшем, и дом они покинули вдвоем.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Без видимых причин. 24 января 1629.