Из эпизода: Без видимых причин. 24 января 1629 года
- Подпись автора
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Люди с улицы Сент-Оноре. 24 января 1629 года
Из эпизода: Без видимых причин. 24 января 1629 года
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Причина, по которой Шере появился в доме господина капитана не вечером, как обычно, а посреди бела дня, была той же, что привела туда и гвардейца: он тоже разыскивал Кавуа. И теперь, по пути на Левый берег, он плюнул на секретность так же, как это сделал Реми, и объяснил почему. Тайные городские ворота, через которые якобы и телега могла проехать, они разыскивали уже давно – если господин капитан отыскал их первым, а потом кто-то отыскал его самого…
Начинать поиски все равно разумнее было с мушкетера: у того была служба, а ворота – точнее, проход через прилепившийся к городской стене дом – никуда с места не сдвинутся. К тому же, говоря откровенно, соваться туда, не посоветовавшись сперва кое с кем из более опытных знакомых, Шере готов был только в самом крайнем случае. Что он и объяснил Реми – и продолжал объяснять, когда они подошли к нужной двери на улице Феру.
– А я здесь на что? – спохватился он, когда они постучали. – Что я здесь делаю? Что ты ему скажешь?
Подумать только – мушкетер среди друзей г-на де Кавуа! Знает ли об этом его высокопреосвященство? А кто еще – знает или не знает? И можно ли это как-то использовать?
Никто.
И звать меня никак.
- Может, правду? - не очень уверенно предположил хирург. - В крайнем случае, что ты мой друг и помогаешь мне с поисками. Это ведь тоже правда.
– Я всегда говорю правду, – Шере чуть заметно улыбнулся. – Как называется парадокс наоборот?
- Только не задумывайся над этим всерьез, - врач усмехнулся. - Один древний грек, пытаясь это понять, даже с собой покончил.
Глаза Шере широко раскрылись. Правду сказал Реми или солгал? С учетом того, о чем они говорили…
– Он пытался понять всех, кто сам себя не понимает?
- Я боюсь, что это ему удалось, - подытожил хирург, глядя на таинственно закрытую дверь. Ну, если и господин Атос исчез...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
В этот момент дверь приоткрылась, и на двух незнакомцев вопросительно уставился слуга. Гримо – а это был он – хорошо знал, что его господин сегодня никого не ждет, и потому шел открывать без излишней спешки.
- Чем могу служить, господа?
- Меня зовут Барнье, - первым представился северянин. - Сударь, я военный врач, мы познакомились с вашим господином под Ларошелью. Мне неловко беспокоить его, но у меня не пустячное дело, и если господин Атос дома, не могли бы вы сообщить ему о нас?
Пару мгновений Гримо задумчиво разглядывал незваных гостей, потом кивнул и отступил в глубь прихожей.
- Дома, - лаконично проговорил он. – Заходите.
Атос, сидя в кресле, задумчиво разглядывал на свет рубиново-красное вино в бокале и перевел на возникшего на пороге слугу такой же затуманено-задумчивый взгляд.
- Барнье, - кратко доложил Гримо. – Врач. По делу. Второй не представился. Позвать?
Атос поднял брови; взгляд из задумчивого сделался слегка удивленным. Барнье он отлично помнил, но что могло вынудить его явиться сюда? Прислал капитан? Он с легким стуком поставил бокал и кивнул.
- Зовите обоих.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Ведущая наверх лестница почти не скрипела, но гостиная, куда их проводил лакей, была бы обставлена с почти спартанской простотой, если бы не висевшая на стене старинная шпага с золотой рукоятью, украшенной драгоценными камнями, и тонкой работы ларец на каминной полке. И то, и другое приковывало внимание, и Шере не без труда вернул взгляд к хозяину комнаты, по одежде которого никак нельзя было предположить, что он может столь роскошно обставлять свою гостиную.
Один лишь взгляд, и Шере опустил ресницы, оставаясь позади своего спутника и ограничившись лишь почтительным поклоном. Будь у него такая возможность, он постарался бы изучить гербы на ларце, чтобы потом спросить у кого-нибудь знающего – не столько из пустого любопытства, сколько из понимания, что простое имя Атос в сочетании со столь дорогим оружием должно было скрывать какую-то тайну.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье тоже начал с поклона. Он не был уверен, что мушкетер помнит его, хотя они и виделись мельком под Ларошелью уже после того, как в лекарскую палатку привезли раненого господина де Ронэ.
- Господин Атос, прошу прощения за неожиданный визит. Меня зовут Барнье, я доктор медицины, служу у господина де Кавуа. Вы могли бы помнить меня по Ларошели... А это месье Шере, секретарь Его Высокопреосвященства. Он помогает мне в том щекотливом деле, с которым мы, собственно, пришли.
Барнье не был уверен, что Доминика стоит представлять так, как он это сделал; но как еще можно было его представить?.. "Секретарь" - звучало серьезно, "мой друг" - расплывчато. Кто знает, стал бы господин мушкетер говорить непонятно с кем. Впрочем, станет ли он говорить с секретарем Ришелье?
Был только один способ это выяснить.
- Его Высокопреосвященство не знает, что мы здесь, - предугадывая возможный вопрос, заверил Атоса врач. - Никто не знает, кроме вашего слуги и госпожи де Кавуа. Видите ли, вчера господин капитан изволил где-то задержаться после службы, и до сей минуты никто не знает, где именно. И дома, и в полку... Госпожа де Кавуа отправила меня к вам в надежде, что вам может быть что-нибудь известно.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Да, я вас помню, - после краткой паузы кивнул Атос. Визит мэтра Барнье сам по себе был весьма странен, потому что Кавуа, если не мог прийти сам, присылал лакея с запиской или, в более важных случаях, Эжена. В компании секретаря Ришелье – странен вдвойне. Поэтому Атос готов был услышать нечто из ряда вон выходящее, но чтобы такое… Пропажа капитана гвардии – дело нешуточное. С месяц назад Ронэ чуть было не наняли, чтобы убить пикардийца. Правда, Солье погиб, но могли быть и другие желающие. А кроме того, была еще леди Винтер... Атос нахмурился. Могло статься, что мадам де Кавуа беспокоилась не напрасно.
- К сожалению, я не знаю, где сейчас может быть господин капитан, - медленно проговорил он, - я не видел его уже дня три. Но…
Мушкетер бросил острый взгляд на г-на Шере, который до сих пор не произнес ни слова.
- Правильно ли я понимаю, господа, что его высокопреосвященство тоже не знает, где находится господин де Кавуа?
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Это был очень интересный вопрос – в особенности для мушкетера, водящего дружбу с капитаном гвардейцев кардинала. Учитывая общеизвестную взаимную неприязнь между двумя полками, здесь было чему удивиться, но Шере хорошо знал, что дружбой порой называют самые странные вещи. Г-н Атос скрывал свое настоящее имя, и если г-н капитан знал и использовал эту тайну, то их отношения можно было назвать дружбой, сотрудничеством, взаимовыручкой – слова ничего не значили. Г-н мушкетер не хочет, чтобы его высокопреосвященство знал об этом визите? Уточняет, что кардиналу уже известно о его связях с г-ном де Кавуа? Готов помогать, но только ради самого Ришелье или с его ведома?
- Что знает и чего не знает его высокопреосвященство, сударь, - тихо ответил Шере, не поднимая глаз от пола, - может сказать, я боюсь, только он сам. Но я здесь сугубо как частное лицо. Госпожа де Кавуа беспокоится, и мы выполняем сейчас ее просьбу.
Разумеется, он не думал, что мушкетер, окажись он сам связан с исчезновением г-на капитана, решит собственноручно избавиться от двух своих посетителей, но осторожность еще никому не вредила. А помочь даме было для большинства известных Шере дворян куда проще, чем связываться с первым министром.
Никто.
И звать меня никак.
- Я не посвящен в тонкости служебных дел господина Кавуа, - сумрачно заметил Атос, - но, если отбросить предположение, что капитан, возможно, выполняет какое-то поручение его высокопреосвященства… Я был бы рад успокоить мадам. Однако…
Женщины, разумеется, склонны волноваться по пустякам. Вот только эти пустяки иногда оборачиваются серьезнейшими вещами. Атос лично помнил одну такую женщину, которая, встревожившись из-за обгорелого клочка бумаги, в результате спасла ему жизнь. А супруга пикардийца отнюдь не выглядела вздорной особой, поднимающей панику из-за пятиминутного опоздания своего мужа…
- Мне известен по меньшей мере один человек, который мог бы желать смерти капитана, - неохотно проговорил он. – А совсем недавно их было двое. И, если Кавуа исчез не с ведома господина кардинала… То, боюсь, с ним действительно могло случиться несчастье.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Барнье, который мог назвать куда большее количество людей, желающих смерти господина капитана, озабоченно нахмурился.
- Значит, у вас есть основания полагать?.. Но кто это, сударь?
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Атос встал, прошелся по комнате и остановился у камина, невидяще глядя на догорающие угли. Если леди Винтер успела нанести удар… То уже поздно. Единственное, что еще можно сделать – это расплатиться. Но этого он не собирался уступать никому.
- Если я прав, то уже ничего не поделать, и имя ничего не изменит, - сквозь зубы проговорил он. – Я предупреждал капитана об опасности и надеюсь сейчас, что дело не в этом. Но Кавуа надо искать. Я попытаюсь узнать все, что смогу. И…
Мушкетер повернулся к гостям. Распространяться в присутствии секретаря Ришелье о леди Винтер и ее возможном участии не стоило, просто потому, что он совершенно не знал этого человека – как бы его откровенность не обошлась Кавуа еще дороже. Но и забывать о ней не следовало. У капитана было еще одно уязвимое место, в которое она могла ударить.
- Пока господина Кавуа нет в доме, сударь, - Атос в упор глянул на Барнье, - примите меры безопасности. Чтобы на кухню не могло попасть отравленное вино, а в дом – незнакомые люди.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Отравленное вино? Незнакомые люди? Шере, пытавшийся меж тем разглядеть гербы на ларце, не привлекая к этому внимания, перевел на друга откровенно вопросительный взгляд. Только на мгновение, и не меняя вежливо-пустого выражения лица.
Пока капитана нет дома – кого можно хотеть убить в доме врага, когда самого врага в доме нет? Если самого врага ты уже убил? Если у него нет сыновей? Законных. По Эжену Шере плакать бы не стал, но ведь и Эжен в доме г-на капитана больше не жил. Не младенец же, она не наследует!
Оставалась г-жа де Кавуа – и только одно объяснение словам г-на мушкетера, и доли мгновения, чтобы решить, задавать или не задавать вопрос.
– Женщина, – чуть слышно произнес он. – Вы думаете о какой-то женщине, господин Атос?
Соперница. Это объяснило бы яд. Не исчезновение самого г-на капитана, но кому еще могла быть нужна его жена?
Никто.
И звать меня никак.
В лице Атоса что-то дрогнуло, но только на мгновение. Кем бы этот секретарь ни был, он весьма проницателен… Приглушенный от ненависти голос миледи отчетливо прозвучал в ушах: «Он умрет. Сначала она, потом он».
- Я думаю о человеке, который, желая причинить зло, постарается погубить то, что дорого его врагу, - ответил мушкетер. – У которого изощренная выдумка. Который может, к примеру, задержать где-то капитана, чтобы в его отсутствие уничтожить его семью. Вы понимаете меня, господин Барнье?
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
- Нет, - честно признался хирург. - Но это похоже на женщин. На некоторых.
Он задумался, перебирая в памяти все, что было ему известно о личной жизни покровителя, и был вынужден признать, что известно не так уж много. Но сказанное мушкетером звучало шокирующе. Женщина, готовая убивать? Да еще и таким образом?
- Обещаю, сударь, я присмотрю, - решил Барнье. - Но вы... Если что-нибудь узнаете...
Он не мог просить господина Атоса прямо назвать имя, у того явно были причины молчать.
- И... Как вы считаете, сударь, дело не может быть в обычной дуэли? Может быть, господин капитан что-нибудь говорил о своих планах...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере тоже не понимал, но его никто понять и не приглашал, что его более чем устраивало – высовываться из привычной тени он не любил, и уже сожалел, что задал свой вопрос. Реми пришел к тем же выводам, а то, что ответил мушкетер, эти выводы только подтверждало: кто как не женщина – в особенности, любовница, бывшая она или настоящая – располагает всеми возможностями, чтобы задержать человека, уже отправляющегося домой?
Куда любопытнее было, что Реми, похоже, не мог соотнести эти откровения ни с каким именем – а г-н Атос, несомненно, имел в виду какую-то определенную особу. Трудно было не заключить из этого, что мушкетера и капитана гвардейцев связывают очень близкие отношения – или что мушкетер хотел, чтобы они с Реми в это поверили.
Шере склонен был скорее сомневаться. Если бы кто-то пожелал убить г-жу де Кавуа, не так сложно подгадать момент, когда г-на де Кавуа не будет дома – да и зачем ему быть или не быть дома, если убийца рассчитывает на яд? И зачем вообще пользоваться ядом, когда нож куда надежнее? Впрочем, г-жа де Кавуа вряд ли часто выходит из дома пешком и без охраны…
Дуэль представлялась ему куда более вероятной возможностью, и Шере, по-прежнему не поднимая глаз, пристально следил за мушкетером.
Никто.
И звать меня никак.
Атос с сожалением покачал головой.
- Увы, о планах капитана мне ничего неизвестно. Я постараюсь узнать у себя в полку, господин Барнье, и непременно сообщу – вам или мадам де Кавуа, смотря по тому, что будут за новости. Если будут.
На самом деле дуэль представлялась мушкетеру сомнительной. Разве что Кавуа по какой-то причине решил обойтись совсем без секундантов… Черт.
- Надеюсь, что вы также поставите меня в известность, если что-то узнаете. – Атос едва не добавил, что стоило бы поставить в известность кардинала, притом как можно скорее, но удержался. Если дело все же в дуэли, Ришелье об этом знать не стоило. Если нет – скорее всего, кардинал узнает все сам. Притом скоро. - Я могу еще чем-нибудь быть полезен, господа?
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
Хирург несколько сомневался в словах мушкетера. Если капитан попросил того ничего никому не говорить... Но Барнье был достаточно осторожен, чтобы не сомневаться вслух.
- Благодарю вас, сударь, за уделенное нам время.
Немного помявшись, врач все-таки добавил:
- Могу ли я просить вас в случае каких-нибудь известий начать все-таки с меня?..
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Атос коротко глянул на хирурга. Кажется, тот не слишком надеялся на хорошие вести.
- Можете, - кивнул он. – Пожалуй, вы правы.
Оказаться тем, кто вынужден будет сообщить г-же де Кавуа о каком-нибудь несчастье, мушкетер ни малейшего желания не испытывал. Да и кто бы на его месте согласился? Черт с ним, пусть это малодушие. Но уж пусть лучше это берет на себя Барнье.
- Поверьте, я очень бы хотел, чтобы эти известия были добрыми. Если понадобится моя помощь, все равно какого рода – сообщите немедленно. Все, что в моих силах, я сделаю. – Атос помолчал. – И засвидетельствуйте мое почтение мадам де Кавуа.
Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена. (с)
...Распрощавшись с мушкетером, парочка покинула дом Атоса. Барнье, понимая, что идти к мадам де Кавуа пока не с чем, заметно никуда не спешил. Предупреждение об отравленном вине он принял близко к сердцу. Капитан мог пропасть по какому угодно поводу, и если его исчезновение не связано с возможной отравительницей (куда катится мир!), она могла что-нибудь предпринять. Мушкетер мог в чем-то ошибаться, но это был как раз тот случай, когда хирург предпочитал дуть на воду.
- Ты что-нибудь понимаешь? - наконец спросил он у Доминика, прекрасно зная о наблюдательности друга и его склонности делать выводы.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере тоже был занят своими мыслями – и ровным счетом ничего не понимал. Мушкетер вызвался сделать все, что в его силах – и Шере мог бы поклясться, что он был искренен. Красивые слова? Дворяне часто говорят больше, чем хотят, сами при этом веря, в то, что говорят; одно только «Я люблю тебя больше жизни!» чего стоит! Но слова иногда говорят очень много. Мушкетер, готовый на все ради капитана гвардейцев его высокопреосвященства? В то, что это действительно так, Шере поверить никак не мог – у него самого был лишь один человек, которому он был настолько предан, и он никому бы в этом не признался. Но то, что г-н Атос это сказал, означало, что они и в самом деле друзья. Хотя… за г-на капитана Шере бы не поручился. Откуда такая преданность?
– Он ему жизнью обязан?
Никто.
И звать меня никак.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Люди с улицы Сент-Оноре. 24 января 1629 года