Минуту спустя дверь распахнулась. Теодор пропустил мадам де Вейро вперед и тщательно закрыл дверь. Запер ее на задвижку. Уселся на табурет и принялся натягивать сапоги.

– Клейрак угрожал вам, мадам? – хотя вопрос явно был обращен к мадам де Бутвиль, смотрел бретер при этом на любовницу.

Эжени казалась бледнее чем обычно, но полумрак комнаты успешно это скрывал, так что выдавал ее только лихорадочный блеск в темных глазах и манера, с которой она обняла себя за плечи в тот же миг, когда рука бретера исчезла с ее талии. Так делают люди замерзшие или перепуганные.
Южанка тихо прошлась по комнате, словно ища в ней что-то и не находя. Ответ на вопрос, который ее занимал, не обнаруживался ни среди окружающих вещей, ни в мыслях. Но все это было так жутко!

- Арман... - пробормотала Эжени себе под нос, остановившись возле окна. - Она хотела увидеть Армана и они ей солгали. В пятницу, боже мой... так скоро! Что они задумали, черт побери...

Чертыхаться было ужасно неприлично, но сейчас она об этом совершенно не думала, слова легко слетели с губ. И они же заставили ее очнуться и посмотреть на товарищей по заговору взглядом человека, тихо сходящего с ума. Было так трудно поверить в то, что она услышала! И как убедить других в том, во что сам едва веришь?

Отредактировано Эжени де Вейро (2016-12-01 17:05:06)

- Угрожал? Вам? - Эжени словно очнулась ото сна и мягко, но встревоженно накрыла пальцами руку графини на своем плече. - Значит...

Она замолчала, собираясь с мыслями и переводя взгляд с Эмили на Теодора и обратно.

- Катрин говорила такие страшные вещи, - пожаловалась южанка. - Она меня не заметила... кажется... Боже мой, она звала детей. Хотела их увидеть прежде, чем отдаст свою кровь свету... Какому еще свету? Они что-то говорили про пятницу, вы слышали? - Отчаянный взгляд темных глаз остановился на Ронэ. - И Арман! Это наш брат, только они ей солгали, он в Париже, я видела его...

В этот момент Теодор пожалел, что не видел этих монахинь. Потому что вспомнил, сколько раз слышал от самого Клейрака какие-то странные замечания. Да хотя бы за обедом.

Вслух говорить об этом он, однако, не стал.

– Начните с того, что пришлите ей своего врача, – предложил он. – Но не сию минуту, я полагаю.

Он задул одну свечу, поставил вторую за кровать и взял свою шляпу.

– После вас, мадам.

Если Клейрак отправится к дону Хосе… И если он затем вернется… Спускаться все же легче, чем подниматься. Да и падать здесь не очень высоко.

После слов Ронэ лицо южанки просветлело. Конечно, можно прислать врача! Клейрак может отказаться допускать его к Катрин, как он отказал ей, но ведь это будет уже подозрительно. Еще подозрительней, чем все, что они сегодня увидели. Но это... не поможет Катрин. Клейрак запросто может никого не пускать до пятницы, а что случится тогда?..

- Я приеду с врачом, - кивнула Эжени, ласково погладив подругу по плечу. Ей тоже не хотелось, чтобы Эмили оставалась в этом доме лишние часы. - Я не знаю парижских врачей, но шевалье посоветует мне кого-нибудь.

Она глянула на Ронэ, даже не ожидая подтверждения. А кто еще? Портос? Арман? Оба могут быть на службе. Ехать к Портосу и вовсе неприлично, он-то ей не брат...
А Теодор, может быть, останется до утра. Ей хотелось, чтобы остался. И потом, он кое-что ей обещал.

-  А еще мне, кажется, нужен кюре, - пробормотала она себе под нос. - Я плохо разбираюсь в богословии, а сегодня чувствую себя особенно глупо.

Спуск дался гораздо легче, чем подъем, и Эжени, едва оказавшись на земле, отступила в тень, вспомнив о том, как прятал ее Ронэ. И замерла, ожидая любовника и надеясь, что дону Хосе не придет в голову прогуляться вокруг дома.

- Две недели не была на исповеди, - невесело пошутила Эжени. - Пойдемте отсюда?

Если Ронэ рискнул заговорить, значит, ничего подозрительного не услышал и можно было идти. Стоять на ночной улице под домом Клейрака было и холодно, и неуютно.

- Я ничего не понимаю в делах церковных, - тихонько призналась она, уже серьезно отвечая на вопрос. - Мне только нужно понять, что это за свет такой и почему ради него нужно отдавать кровь. То есть умирать, да? Она звала детей. Наверное, хотела попрощаться. И брата. Даже если она бредит и так больна, что все равно умрет, - женщина поежилась под плащом, - зачем в таком отказывать?

- В Париже найдется врач, - вздохнула Эжени. Она присела на край кровати, задумчиво глядя на огонек свечи. Ночь оставила слишком много впечатлений, чтобы рассуждать здраво. Подумать только, она влезла в дом Клейрака. С любовником-бретером. Еще позавчера одна эта мысль показалась бы ей немыслимой дикостью, а сейчас она, пожалуй, готова была повторить. Но только по большой необходимости. И слова Теодора только подтверждали мысль о том, что необходимость была.

- Богохульные монашки, - южанка произнесла это медленно, словно пробуя фразу на вкус, и перевела взгляд на любовника. Игра теней смягчала его черты и усталый взгляд женщины тоже смягчился. К нему даже вернулся блеск.

- Мой зять принимает их в своем доме и допускает к жене. Их, а не родню. Даже если врач уже ничем не поможет, ей нужен нормальный кюре, а не эти...

Она прикусила губу, сдержав темпераментное ругательство.

Эжени слишком измучили догадки и подозрения, чтобы продолжать строить планы. Она запрокинула голову, подставляя шею под прикосновение мужской ладони, и медленно опустилась на кровать.
Мысли рассыпались, превращались в обрывки. Завтра. Что-то будет завтра. Но сейчас к ней прикасался Ронэ и хотелось думать о другом или вообще выбросить все из головы, как он и хотел. Отвечать на ласки, затевать мучительно серьезные шалости, сладкие, терпкие и чуть солоноватые, как вкус кожи Теодора в разных местах. Закрывать глаза, выгибаться навстречу, позволять мужским рукам себя вести. Или не позволять, мягко провоцируя его применить силу, и каждый раз встречать эту силу стоном, вздохом, его именем, срывающимся с губ...

...Свеча давно догорела, когда в комнате наконец воцарилась тишина, в которой слышалось только ровное дыхание спящих.

Эжени проснулась не от того, что ее голова оказалась на подушке вместо мужского плеча. И даже не от движения Ронэ, хотя и приоткрыла глаза. Мало ли, куда можно вставать посреди ночи. Нет, по-настоящему ее разбудил вскрик. Она приподнялась на руке, всматриваясь в темноту, но там был полог, и женщина села, все еще пытаясь понять, что происходит.
Конечно, бретер мог просто наступить на пряжку ремня. Это больно. А одежду они, кажется, опять разбросали как попало. Но теперь в комнате стояла тишина. А так не бывает. Когда наступают на острое, ругаются. И этот возглас... Голос.
Она отбросила край одеяла. Тишина пугала до невозможности.
Где-то на полу валялась подвязка с кинжалом, но Эжени замутило даже от мысли, что можно выбраться из-под полога. Но почему так тихо? А если Ронэ...
Она прижала руку к губам.