Теодор выразительно посмотрел на хозяина дома. И, подтолкнув мадам де Бутвиль по направлению к лестнице, сам остановился. И понизил голос до шепота.

– Чем меньше господин граф услышит обо мне, тем лучше, – без обиняков сказал он. – Но… вы тоже думаете, что с него станется прийти расспрашивать вас о своей жене?

– Я не имел чести с ним встречаться, – дипломатично отозвался Клейрак. – Но пытаюсь предусмотреть и такую возможность.

Бретер помолчал, разрываясь между множеством сомнений. Что мадам де Бутвиль не место рядом с мадам де Вейро, он знал. Но выбрать между домом Клейрака и особняком Монморанси… Как он мог решить, когда все, в чем он был уверен, это что мадам де Клейрак лгали про Ларошель? И какое это было его дело?

– Спасибо, – вздохнул он наконец. – Вы настоящий друг.

Не теряя больше времени, он сбежал вниз следом за мадам де Бутвиль и догнал ее уже у дверей. Не сказал ни слова, пока она не оказалась в портшезе.

– На Левый берег, – бросил он носильщикам. И пошел рядом.

– Вы задаете слишком много вопросов, мадам, – усмехнулся бретер. – Я отвечу на один. На Левый берег, потому что я там живу. Вы же мне писали.

- Мы что, идем к вам?! - опешила графиня. - Зачем?

– Чтобы поговорить без лишних ушей, наверно. Я не могу отвезти вас в особняк… к вам домой, это вас скомпрометирует. Поэтому так.

Эмили невольно посмотрела вперед, на носильщика, которого, конечно же, не увидела за стенкой портшеза и весьма глубокомысленно произнесла:
- А-а...

Теодор отвернулся, скрывая усмешку. И всю недолгую дорогу до улицы Пуаре развлекал свою спутницу, а заодно и носильщиков, вольными пересказами Брантома. Потому что думать ему очень не хотелось.

Отворила мадам Пети. И уставилась на мадам де Бутвиль во все глаза – явно не ожидая увидеть рядом со своим жильцом другую женщину. Теодор поклонился.

– Мадам. Вы не откажете мне в любезности? Послать в трактир?

Он чувствовал спиной ее взгляд, даже когда закрывал за мадам де Бутвиль дверь своей комнаты. И однако мадам де Вейро там не было. Как не было и Паспарту.

Теодор одернул полог, скрывая неприбранную постель. Прикрыл окно. Подбросил поленьев в еще тлеющий очаг. Комната успела проветриться. Но не выстыть.

– Не больше чем то, что мы с вами успели натворить, – туманно ответил он. – Мадам. Я виноват перед вами. Мне с самого начала следовало это сделать. Проводить вас в особняк Монморанси.

Сейчас это было, конечно, очевидно.

Теодор перегнулся через плечо молодой женщины. Взглянул. По крайней мере, это был не перевод.

        Ночь выкрашивается. По крупицам. Минус на минус и на износ.
        В книге со склеенными страницами и между строчками – только ночь.
        Принимаешь решение. Ставишь точку. И пририсовываешь к ней хвост.
        Не чтобы было чему присниться, а чтоб
        Слиняли линии жизни снова в сомкнутую над клинком ладонь,
        Сплетаешь пальцы. Не там, не с той.
        Сбивается сердце. Вдоль. Из размера в такт.
        Чтобы той, что давно никто, тебе стала – та.

– Если угодно. – Бретер ловко выдернул листок из рук мадам де Бутвиль. Смял, бросил под стол. – Обстоятельства изменились. Даже если бы я был склонен поощрять вашу дружбу с мадам де Вейро… Теперь рядом с ней слишком опасно.

– Вообще-то это решает ваш муж, – напомнил Теодор. – Пусть я бы с его мнением не согласился. Пустые разговоры, мадам.

В дверь в этот момент постучали, и он отправился беседовать с трактирным служкой. У которого потребовал бутылку мальвазии немедленно и обед на троих через час. Затем появился дон Хосе собственной персоной. В сопровождении слуги с вещами мадам де Бутвиль. Оттого двое мужчин обменялись лишь несколькими словами. Испанец оглядел комнату, где никогда раньше не был, с откровенным любопытством, изучил марку в виде щита с буквой G и перечеркнутым S на одной из шпаг, сообщив, что имел как-то дело с доном Хусепе, извинился перед дамой с таким видом, словно видел ее впервые, и ушел.

Едва дождавшись, когда за ним закроется дверь, Теодор снова завладел клинком и придирчиво изучил его.

– Когда мадам де Вейро вернется, – приняв решение, он стащил через голову перевязь. Аяла была легче, но потренироваться и с другим оружием никогда не повредит. – Я попрошу ее проводить вас в особняк Монморанси.

Теодор пристегнул к перевязи ножны с новой шпагой.

– Мадам де Вейро, – он чуть помедлил, обдумывая ответ, – знает, где я живу. И собиралась зайти позже. Насколько я понял, кто-то пытается сжить ее со свету. И может нечаянно отправить в лучший мир не ту даму. Не смотрите так на мою кровать, мадам, или я окончательно уверюсь, что ваше бесплодие – не ваша вина.

В дверь снова постучали. И, вернувшись, Теодор снял с каминной полки две кружки. И наполнил обе принесенным канарским.

Теодор с сомнением взглянул на мадам де Бутвиль.

– Доказывать? Не думаю, что это будет сложно, – он отдал ей одну из кружек и присел на подоконник. Хмурясь – потому что действительно не хотел, чтобы она сблизилась с мадам де Вейро. Вряд ли в свите герцога не сообразят, что она такое. А тогда путешествие в Париж в ее обществе репутации молодой графини не поможет. Даже наоборот. – Достаточно, чтобы она вас туда привезла. Поверьте моему опыту. Дружите с ней, если вы так этого хотите, но храните эту дружбу в тайне.

Возможно, господин де Бутвиль не возражал бы и против этого знакомства. Теодора редко заботило, что думают мужья. Но что мадам де Вейро свою подругу скомпрометирует, он не сомневался. Как бы разумно она ни вела себя прошлой ночью, в любви теряют голову и те женщины, которые не теряют ее на войне.

Теодор ответил не сразу. Успешно подавив свой первый порыв – сказать ей, что она будет делать то, что ей велят. Не потому что не мог ее заставить. Но поняв, что, заставив ее слушаться, лишь скомпрометирует ее. Капитана де Кавуа эти соображения в свое время не побеспокоили. Но Теодор не был капитаном де Кавуа, а Париж – не Этре.

– Вы рискнули своей репутацией, уехав одна в Париж, – холодно сказал он. – Если в особняк Монморанси вас привезет мадам де Вейро, то хотя бы здесь вашему мужу не придется иметь дело со слухами, которые породит эта поездка. Это-то вы понимаете?

Нетронутое вино плеснулось в кружке. Но не пролилось.

– Год назад, – Теодор сказал, как обычно, то, что думал, – вы не пренебрегали настолько ни миром и спокойствием вашего мужа, ни его желаниями.

Он мог еще лишь посмеяться над собой. Над своими надеждами убедить мадам де Бутвиль поступить разумно, напомнив ей о ее любви к мужу. Которой, как он же ей говорил, не существовало.

– Но черт бы с ним, с мужем. Если бы вы не разрушали тем свою собственную жизнь. Но вы вынудите его выбирать между вами и всей своей семьей. И не выиграете ни в одном случае.

Слова эти, резкие, складывающиеся в осколки фраз. Слышал ли он их уже – эти или что-то похожее? Не мог вспомнить. Но знал – отказываясь от всего ради любви, теряешь и себя, и любовь.

Он бы не послушал. Но он был мужчиной.