...Это был очередной спокойный день, наполненный будничными делами службы. Прохладный ноябрь будто остудил горячие головы. Парочка чахлых заговоров все никак не перерастала в покушения на монсеньора, и Кавуа уже искренне предполагал, что и не перерастет; с заботами роты отлично справлялся дежурный лейтенант; вечерняя поверка прошла безупречно.
Все указывало на то, что вот-вот произойдет какая-нибудь пакость.
Чутье заставляло держать ухо востро. Ничто так не напрягает на военной службе, как внезапная тишина; вот и сейчас пикардиец эту внезапную тишину ощущал даже не шестым чувством, а всей шкурой.
Это не мешало ему безмятежно набрасывать очередную эпиграмму на обратной стороне черновика служебного письма. Этому творчеству предстояло отправиться в камин и ничто впоследствии не выдало бы авторства.
Стук в дверь прервал капитанские занятия.  Кавуа поднялся навстречу своим людям и гвардейцев встретил внимательный и чуточку философский взгляд. Кавуа был готов стоически принять и прошение об отпуске, и известия в стиле "Извините, капитан, мы убили... " (вставить имя).
И Лаварден, и д'Авейрон не заступали сегодня в ночь, и их внезапное появление могло означать что угодно. По крайней мере...
Взгляд пикардийца быстро пробежал по фигурам дворян.
По крайней мере, никто из них не выглядел раненым. Уже хорошо.

- Рад видеть вас, господа, - он жестом предложил им занять стулья.

Кабинет, в сравнении с иными помещениями дворца, был невелик. Но все же не настолько, чтобы его размеры вызывали недоумение у жаждущих получить гвардейский плащ и у иных посетителей. Зато располагался неподалеку от кордегардии и был недурно обставлен. А еще здесь были книги и шпаги. И если названия первых несколько вредили образу "пикардийского головореза", то вторые полностью работали на него: здесь стояли клинки известнейших мастеров.
В ожидании вступления Кавуа наполнил бокалы вином. Какую бы весть не принесли гвардейцы, он сильно подозревал, что ее захочется запить.

Подпись автора

Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)

Пока Лаварден излагал свою часть истории, южанин не пренебрёг возможностью пригубить вино из запасов капитана. Раз угощают - грех отказываться, тем более что он, как ни удивительно, перестал испытывать какое-либо волнение, представ перед командиром, а пить хотелось всё сильнее.

- Многого добавить я не сумею, - пожал плечами Арман, переглянувшись с сослуживцем. - Мы с другим секундантом из числа мушкетёров пытались расспросить его товарища, спровоцировавшего дуэль, что же побудило его к поединку. Оказалось, что один господин вынудил его вызвать Лавардена. Когда же мы обнаружили этого Пеншеро...

Д'Авейрон не сдержал вздоха, вспоминая бессмысленность гибели зачинщика этой истории.

- Когда мы его обнаружили, он толком ничего нам не рассказал. И даже поединок не заставил его быть откровеннее, - глаза гвардейца мрачно сверкнули, в то время как пальцы с силой сжали ножку бокала. - Правда, одна из его предсмертных реплик заставила нас всех призадуматься над мотивами, побудившими его заварить эту кашу. Он сказал, что граф де Бутвиль умер не зря. Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл был именно таков.

- Господин капитан, - прохрипел Арман, быстро отпивая из бокала. Досадно, если в его голосе почудилось замешательство. Тем более досадно, что именно это и испытывал сейчас гвардеец. - Господин капитан, мы дали слово чести, что не назовем имен своих противников в этом поединке. Скандал, способный разгореться, может опалить многих.

Хотя куда как понятнее было бы изложить все начистоту, без утайки и уверток. Южанин, чуть поморщившись, в очередной раз понял, что не рожден для интриг.

- Один мушкетер ранен, но не слишком тяжело, другой пребывает в том же смятении, что и все мы. А третий... - д'Авейрон покосился на товарища. - Третий, как я уже сказал, задолжал покойному Пеншеро и потому по его просьбе вызвал Лавардена. Все прочее представляет собой некую дьявольскую головоломку, решить которую самостоятельно мы не способны.

Тишина, вновь повисшая в кабинете Кавуа, была гнетущей, невыносимой. Арман надеялся, что Лаварден решит за него ту моральную дилемму, в которую их поставило требование капитана, ведь это д'Авейрон, а не его сослуживец, дал слово мушкетеру не называть его имени. Однако второй гвардеец молчал, погруженный в свои мысли настолько, что, казалось, не замечал происходящего.

- Сударь... - южанин сжал бокал и, забывшись, чуть наклонил его вперед. Несколько капель пролилось на его сапоги, заставив беззвучно выругаться с упоминанием Нечистого. - Сударь, я ни в коем случае не могу допустить, чтобы его преосвященству был нанесен хотя бы малейший урон, и, надеюсь, за несколько лет вы имели возможность убедиться, что мои слова не пустой звук...

"Ну же, очнитесь!" - мысленно обращался Арман к сослуживцу, но тот по-прежнему не откликался на его безмолвный призыв. "Дьявол, какой же вы задумчивый".

- Имя моего противника вам хорошо знакомо, капитан, - глухо проговорил он, отводя взгляд, как если бы перед ним был не его командир, а Арамис собственной персоной. - Это один из знаменитой четверки.

Отредактировано Арман д'Авейрон (2017-04-03 00:26:53)