- …что касается смерти, то ощущать её мы не можем; мы постигаем её только рассудком, ибо от жизни она отделена не более чем мгновением.
Чтец взял паузу, и по салону прокатился сдержанный, одобрительный шепот. Монтень был старомоден, как бабушкин чепец в духе Марии Стюарт, но именно в этом была его прелесть. нравоучения, чтобы они были приняты без раздражения, должны отлежаться в сундуках времени.

Мари была рада, что нынче в отеле Рамбуйе царил дух высокой морали.
Возвышенные материи предполагают серьезность и не терпят улыбок, а улыбаться нынче герцогине не хотелось. Нынче утром она имела весьма неприятный разговор, а разговоры, испортившие утро, как правило, накладывают отпечаток на весь день. Особенно, если разговор был с любовником, и речь шла о политике. Кто-то из присутствующих в салоне дам наверняка мог бы сказать, что тут герцогиня сама виновата. Любовников надо держать подальше от политики, а политику не пускать в свой альков…
Вздохнув, Мари захлопнула веер. Изящная безделушка жалобно скрипнула.
- Прекрасные слова, не так ли?
- О, да, - согласилась герцогиня с собеседницей. – Проникают в самое сердце! Пока мы не перешли ко второй части, я, пожалуй, немного пройдусь.

Любовник Мари Эме носил то же имя, что и великий моралист прошлого столетия – Мишель.  Но был совсем не столь разумен. Поддавшись на чары герцогини у уверив ее в своей преданности, сей дворянин охотно изъявил готовность ради прекрасных глаз мадам де Шеврез сразиться с драконом в алой мантии, то есть с кардиналом Ришелье. Но, по мере того, как приближался день, когда от слов нужно перейти к делу, Мишель де Моливье бледнел, краснел, а теперь и вовсе попытался осторожно отговорить любовницу от этой затеи. Дескать трудно, опасно, но боится, конечно же, он не за себя, а за нее.
- Трус, - зло прошипела она померанцевому деревцу. – Трус и негодяй!
Воистину, нет ничего обиднее для женщины, нежели разочароваться в любовнике. Жаль, что де Монтеню эта мысль не пришла в голову. Может быть, он бы написал об этом трактат, а тот бы послужил предостережением для всех неосторожных.

Сколько времени нужно женщине, чтобы справиться с собой, поменяв гримасу гнева на светскую улыбку? Герцогине де Шеврез было достаточно одного мгновения. Ангелы еще не успели закончить свой танец на кончике иглы, под названием Случай, а глаза Мари Эме уже сияли той безмятежностью, что исходит от статуй святых, якобы привезенных из далеких земель, а на самом деле появившихся на свет в монастырских мастерских. Но, как известно, фальшивые святыни совершают не меньше чудес, нежели настоящие.

- Месье де Ронэ! Бог мой, конечно не вам. И уж конечно не Мишелю де Монтеню, да упокоится душа его в раю.
Произносить сакраментальное: «Ах, я вас не заметила», герцогиня не стала. Кому понравится оказаться в роли того, кого не замечают? И мужчины, и женщины, собравшиеся в этом салоне, мечтали быть замеченными и оцененными, пусть не по своим истинным достоинствам, так хотя бы по тем, что они старательно себе приписывают. Так распутницы становятся ханжами, бретеры – философами а кардиналисты вдруг начинают пылко рассуждать о свободах.
- А вы, я смотрю, променяли Францию на Италию, сударь? – кивнула она на томик Боярдо.

В салоне наверняка уже возобновились чтения, но возвращаться герцогине не хотелось. Слушая великие мысли, к разрешению возникшей трудности не приблизишься, а понимание того, что с попавшим в немилость любовником что-то нужно делать, и как можно скорее, каленым железом жгло беспокойное сердце Мари. Сегодня он колеблется – завтра он предаст.

- Польза, вот как?
Герцогиня улыбнулась, любезно, но недоверчиво, как если бы Теодор де Ронэ сообщил ей, что завтра с неба спустятся антиподы.
- Любопытная мысль, сударь, но очень спорная. Может быть, поясните ее?
Желтый лист задел висок – нежно, едва ощутимо. Выну его из прически, Мари отправила странника в полет. Пусть покрасуется еще немного. Недолго осталось.
- Пока что я могу сказать, что трусы доставляют немало огорчений нам, женщинам. Я, конечно, говорю не о себе… Но только нынче утром одна моя подруга сетовала на то, что она не мужчина и не может вызвать на дуэль человека, предавшего ее доверие. А доверие женщины стоит дорого. Очень дорого. Вы согласны со мной?

Месье де Ронэ волен был верить или не верить подобному пояснению. Это было совсем не важно.  Слова это только слова. Они меняют свое значение с той же легкостью, что небо меняет свой оттенок. Только что оно было цвета лиможской лазури и вот уже набежали облака, придав ему оттенок благородной стали.

- Словом, трусость – как приправа, в руках хорошего повара превращает безрассудство в героизм, а здравый смысл в благородство. Пожалуй, мне нравится эта мысль! Хорошо, что для нас, женщин, осторожность – добродетель…
Из распахнутых окон и дверей особняка плеснуло смехом и шумом голосов. Должно быть, кто-то из приглашенных блистал остроумием.
Герцогиня де Шеврез улыбалась Теодору де Ронэ, и трудно было заподозрить за этой улыбкой что-то большее, нежели невинное кокетство, а тем временем, Мари припоминала все, что слышала об этом человеке. И все больше приходила к выводу, что, возможно, он то, что ей нужно.

Совесть герцогиню не мучила, как и осознание того, что она совершает смертный грех, приговаривая своего любовника к смерти. Мари была прагматична. Еще ни разу на ее глазах не случалось, чтобы грешника поражала кара небесная, или наоборот, на праведного снисходила благодать. Из чего подруга королевы Анны сделала смелый вывод, что небесам просто нет дела до того, что происходит на земле.
- Думаю, моя подруга щедро заплатила бы тому, кто взял на себя труд помочь ей расквитаться с предателем. На кону репутация дамы, а это то немногое, без чего мы не можем себе позволить обойтись.

Любовная интрижка, слишком болтливый любовник, угроза разоблачения… Обычное дело. У Мари было много подруг, в том числе, имеющих любовников и обремененных мужьями. Гадать о настоящем имени дамы можно долго, что давало герцогине определенные гарантии безопасности. К тому же, по ее настоянию, этот двуличный змей, Мишель, бывал во многих салонах, старательно ухаживая за парижскими красавицами, а о том, что они были любовниками знала только доверенная служанка герцогини де Шеврез.

- Понимаю, - тихо отозвалась герцогиня, притушив победный блеск в глазах.
Ей-то к чему так открыто радоваться смерти любовника подруги? Тише, тише. Как говорил первый муж герцогини и ее наставник в светских премудростях: «Нас выдают мелочи, Мари».
- Вы навестите меня завтра? Скажем, вечером? Я нынче поговорю с графиней… я хочу сказать, со своей подругой, и если она доверяет моему мнению, то обратится к вашей помощи. Что еще вам понадобиться, кроме, разумеется, достаточно щедрого задатка?

Торговаться за смерть любовника Мари бы не позволила бы гордость. О, нет. Свои капризы и свои ошибки она оплачивала щедро, от души. Смерть этого предателя, Мишеля, будет куплена по самой дорогой цене, иное было бы не достойно надменной де Роган. Если бы она решила его отравить – я был бы влит в самое дорогое вино, а вино подано в самом роскошном кубке. Но увы, герцогиня заметила за де Моливье печальную осторожность. В ее доме он опасался есть и пить, уверяя Мари, что сыт любовью.

Имя Мари могла назвать хоть сейчас, но если уж взялась играть  роль посредницы (для самой себя), то играй ее до конца.  К тому же ей было любопытно поближе узнать месье де Ронэ. Сразу составлять окончательное мнение о людях герцогиня нынче не спешила, наученная весьма досадным опытом.
- Я услышала вас, месье де Ронэ, - кивнула она. Такой рассудительный подход ей очень импонировал. Чувствительность же более уместна при написании рондо… или эпитафий. – Имя, место… ну и вознаграждение за беспокойство, разумеется.

Переменчива погода в сентябре, переменчива, как настроение красивой женщины. Взглянув на солнце, засиявшее над кронами деревьев, Мари засмеялась.

- Пожалуй, мне придется спрятаться под прохладную сень мудрости Монтеня, сударь. Она безопаснее для женской  привлекательности, чем солнечные лучи, во всяком случая, никогда не слышала, чтобы от философии появлялся загар или пятна. Так я жду вас завтра, месье де Ронэ.
Улыбнувшись своему собеседнику, герцогиня де Шеврез неспешно направилась к дому. Вот уж воистину, неизвестно, где потеряешь, а где найдешь.

Герцогиня де Шеврез не теряла времени даром. День выдался весьма деятельным: почти случайные встречи, аккуратные расспросы… но зато Мари убедилась – Теодор де Ронэ действительно тот, кто может ей помочь. Ну а коли так, то и Мишелю была отправлена записка, в которой ему назначалось свидание в известном ему домике. Завтра вечером. Что делать, в любви тоже есть свои ранжиры. Не все допускаются в официальную опочивальню, кому-то приходится довольствоваться временными убежищами и расставаться до рассвета. А пока…

Мари вошла, приветствуя гостя улыбкой, служанка, следовавшая на шаг позади госпожи, поставила на стол шкатулку, поклонилась, неслышно удалилась. Слуга поставил поднос с вином и закусками, так же неслышно отступил за дверь, оставив герцогиню наедине с визитером.

В гостиной ненадолго воцарилась тишина. Она парила среди деревянных панелей, фамильных портретов (красавицы прошлого царствования с тяжелыми лицами и жеманными губами), среди шелковых портьер, путаясь, как кошка, среди тяжелых палевых складок.
- Месье де Ронэ!
Тишина вздрогнула, и забилась в самый дальний угол гостиной.
- Месье де Ронэ, я рада вас видеть. Присаживайтесь! Видите, сегодня у меня тихо. Иногда стоит и отдохнуть от своего остроумия и чужого злословия, и то и другое одинаково утомительно.
Герцогиня была само гостеприимство. Можно было подумать, что она пригласила Теодора де Ронэ только затем, чтобы в его приятном обществе отдохнуть от светской суеты.

- Чужое остроумие всегда испытывает нас на терпение, месье. Но сегодня я расположена быть очень терпеливой, так что ни в чем себе не отказывайте. Да, я отослала слуг, так что ухаживайте за собой сами, - Мари кивнула в сторону подноса с вином.
В русалочьих глазах хозяйки дома плясали смешинки, когда она смотрела на кавалера, расположившегося у ее ног, но взгляд герцогини был благосклонным. Острый ум и некий флер опасности, окружающий де Ронэ приятно будоражил чувства сиятельной авантюристки.

- Или, может быть, желаете начать с того маленького дела, о котором мы вчера говорили?
Еще один едва заметный жест, уже в сторону ларца, в котором дожидалось своего времени вознаграждение за смерть незадачливого любовника. Казалось бы, герцогиня де Шеврез любезно предлагает гостю выбор – с чего начать вечер, но на губах ее играла загадочная улыбка.
Ах, эти женские улыбки, способные сбить с толку и святых и мудрецов. Иногда они ничего не значат, иногда значат слишком многое…

В оправдание герцогини следовало бы сказать, что в любви она была куда менее требовательна, нежели в политике. Реши Мишель оставить ее ради другой дамы, и Мари отпустила бы его, сразу же и с благословением. Она не ревновала своих бывших возлюбленных, более того, потерпев неудачи на любовных фронтах, они всегда могли рассчитывать на то, что герцогиня их выслушает, ободрит и даст совет. Но политика… о, это иное дело. Великодушию тут не было места. Поэтому если мадам де Шеврез о чем-то и сожалела сейчас, так только о том времени, что потратила напрасно на хвастливого молодчика, вознамерившись сделать из него оружие против кардинала. Увы, лезвие кинжала оказалось слишком хрупким, и рассыпалось еще до решающего удара…

- Располагать вами… Вы очень любезны, месье де Ронэ. В таком случае, давайте закончим с делами, и вечер будет в нашем полном распоряжении. Я хотела спросить вашего совета по одному вопросу, но об этом чуть позже.
Мари встала.  Легкий шелк домашнего платья почти коснулся рук Теодора де Ронэ. Инкрустированная серебром крышка ларца откинулась, демонстрируя два туго набитых кошелька – все, что запросил ее гость за свои услуги.
- Имя – Мишель де Моливье.  Завтра, в шесть часов вечера, он будет на Ке-дез-Орфеврз, и зайдет в лавку ювелира, г-на Лопеса. После чего отправится на свидание… на котором его очень не ждут.

Голос герцогини, произносящей, по сути, приговор своему любовнику, не изменился, оставаясь таким же приветливым и деловитым – таким голосом она могла бы обсуждать с садовником подрезку розовых кустов. Но кто возьмется определить, сколько стоит человеческая жизнь? На каких весах ее взвешивают? Мари де Шеврез считала, что ее ценность в преданности. Кому-то или чему-то. Женщине, мужчине, идеям. Любви или ненависти. Так что в ее глазах цена жизни Мишеля де Мольвье как раз была равна тому золоту, что было приготовлено для Теодора де Ронэ.