Мишель де Моливье торопился, но сегодня словно само время было против него. Оно утекало сквозь пальцы с поразительной быстротой. А ему еще нужно было зайти в ювелирную лавочку г-на Лопеса. Маленькая услуга, о которой его попросила герцогиня де Шеврез – забрать серебряную коробочку для пудры. Даже не для себя, для подруги, на имя которой был сделан заказ. Досадная задержка перед свиданием с капризной любовницей, но Мишель был так рад, что их последний разговор не стал причиной разрыва, что готов был выполнить любой каприз герцогини и обеспечить коробочками для пудры всех ее приятельниц.

В лавке ювелира уже находился какой-то покупатель, на которого Моливье взглянул с досадой. Бог его знает, сколько он будет тут стоять, его-то не ждет дама сердца, которая вполне может принять любое опоздание за оскорбление и уйти. Поэтому Мишель не стал дожидаться, когда ювелир освободится, а окликнул его сам.
- Господин Лопес? Я пришел за заказом госпожи де Руэ. Серебряная коробочка  для пудры с эмалью и перламутром.

Забрать заказ, спрятать его под плащ, и спешить, спешить, пока не поздно! Спешить на встречу к капризнейшей из женщин, которую, как он надеялся (не без самодовольства), ему удалось образумить. Все же политика – не женское дело, их предназначение – любовь, страсть, радости плоти.

- Месье, понятия не имею, кто ваша дама, но я спешу к своей! Будьте же так любезны, уступите мне несколько минут господина Лопеса.
Обычно (заметим – обычно) Мишель де Моливье был человеком осторожным. Не настолько, чтобы заслужить в свете репутацию труса, но все же своей жизнью он дорожил. Может быть, поэтому он тщательно создавал себе репутацию бретера? Может быть, поэтому с восторгом бросился в омут недолгой, но бурной связи с герцогиней де Шеврез? Мы ни к чему не стремимся с такой готовностью, как к собственным иллюзиям о себе.

Голубые глаза…  Мишель взглянул на серьги, поневоле представив себе голубые глаза герцогини де Шеврез. Пожалуй, они бы были ей к лицу. И даже извинили бы в глазах Мари его опоздание. Драгоценности обладают невероятным действием на женские сердца, камни размягчают камень…
- Господин Лопес, чтобы не терять времени, я покупаю эти серьги для своей дамы. И не забудьте к ним приложить серебряную коробочку для пудры.
Дворянин приосанился, предвкушая в глубине души радость красивой женщины от красивой безделушки и ту благодарность, на которую вправе рассчитывать столь внимательный кавалер, как он.

Отредактировано Провидение (2017-04-19 21:34:38)

По спине де Моливье прошел неприятный холодок.  Даже мелькнула не слишком благородная, зато весьма разумная мысль – а не уйти ли? Вот прямо сейчас. За коробочкой для пудры зайти завтра… но беда в том, что в таком случае двери спальни герцогини де Шеврез закрылись бы для него навсегда, уж эта женщина не простит такого! И… и голубые глаза прекрасной дамы победили.
В оправдание месье де Мольвье скажем, что он был не первым и далеко не последним…

Но остаться – значило ответить. Не сносить же молча насмешки этого наглеца.
- В Париже, сударь…
(Это «в Париже» Мишель произнес с особой интонацией, свойственной провинциалам, прожившим при дворе год или два и считающим себя выше простых смертных)
- В Париже, сударь, каждый платит сам за себя… и бог за всех, - хохотнул он над своей остротой, весьма, на его взгляд, удачной. – Что касается извинений… не вижу за что бы мне извиняться перед вами!

Да кто такой был этот… этот месье, что позволял себе говорить с ним в таком тоне? Переодетый принц или странствующий инфант? Мишель бросил возмущенно-вопросительный взгляд на ювелира, но тот, как почувствовав, приложил все старания, чтобы как следует упаковать серьги.
И снова мелькнула мысль – как последнее воззвание от благоразумия: уйти. Но мадам де Шеврез была постоянной покупательницей господина Лопеса. Где гарантии, что он не расскажет ей о случившемся, переврав и приукрасив все так, будто он, Мишель де Моливье, сбежал от страха? Показаться трусом в глазах боготворимой женщины – что может быть хуже для мужчины?

Приободрившись мыслью о том, что его подвиг станет известен капризнейшей герцогине, Мишель красноречиво положил ладонь на эфес шпаги.
- Мне кажется, или вы сейчас пытаетесь оскорбить меня, сударь? – Осведомился, горделиво приподняв голову. Солнечный луч, проникший сквозь дверную щель, благословляющее коснулся чеканного профиля Мишеля де Моливье.
Лучшего, что было в нем.

Иной, забыв, что нужно быть, а не казаться,
Умеет, словно в зеркале неверном, отражаться
В своих мечтах. Тут трус – а там герой.
Но зеркала вдруг разбиваются порой…

Отредактировано Провидение (2017-04-22 20:20:46)

Делать вид, будто все происходящее лишь обмен обидными остротами, больше не было возможности. Сколько бы осторожности Господь не отмерил Мишелю де Моливье, а все же он сделал его дворянином, и тут уже гордость (или гордыня) ударили в голову любовника госпожи де Шеврез, залив лицо злой краской.
- Я достаточно понимаю в оскорблениях, сударь, чтобы потребовать у вас извинений. В ином же случае нам придется встретиться еще раз, завтра утром!
Пропускать свидание с Мари он не собирался в любом случае.
А «свидание» с этим мрачным господином… это весьма неприятно (не говоря уже о том, что не благоразумно), но все же де Моливье не видел причин для особой тревоги. Тревожило его сейчас то, что он опаздывал… а господин Лопес, как назло, искал под прилавком заказ мадам де Руэ так долго, будто это был святой Грааль.

- Хорошо. Сейчас.
Мишель де Моливье уже злился. Очень сильно. Настолько, что согласен был послать к дьяволу заказ мадам де Руэ и свидание с мадам де Шеврез. С герцогиней объяснится потом. Почему месье де Моливье был уверен, что будет это «потом», он и сам не мог бы сказать. Он точно знал, как проведет эту ночь… и следующее утро. И следующий день. Он был молод, здоров телом, бодр душой, влюблен и достаточно осторожен, чтобы не позволить этой влюбленности втянуть его во что-то опасное. Смерти в этой радужной картине мира просто не было места
- Господин Лопес, заверните заказ госпожи де Руэ, я скоро за ним вернусь, - высокомерно бросил он ювелиру.
И так же высокомерно обратился к наглецу, оскорбившему его. Дважды?
- Не желаете прогуляться, сударь? Вечер нынче дивно хорош!
Да, не забыть спросить имя… но позже. Когда они выйдут из лавки.

Лужок, и правда, был премилым. Не хватало только блеющего ягненка с лентой на шее, вместо него декорации, выставленные Случаем и Природой, дополняла какая-то женщина, но и она не стала задерживаться, ушла, оставив сцену целиком в распоряжении двух актеров. Один из которых по-прежнему верил в то, что все происходящее – случайность.

- Вполне подходит, сударь, - так же любезно ответил де Моливье, снимая плащ, расстегивая камзол, мимолетно пожалев, что тяжелому шелку не избежать пятен от сырости.
- Но прежде чем мы начнем, месье, может быть, вы назовете мне свое имя?

Солнце угасало, гас день, от каштана к Мишелю де Моливье тянулась длинная, корявая тень. С каким-то внезапным, суеверным страхом, он отошел чуть в сторону от этих призрачных рук.

- Шевалье де Моливье, - представился в ответ Мишель, хмурясь, ибо что-то во всем происходящем было не так, хотя, казалось бы, что именно?
Замотав левую руку плащом (опять неуместное сожаление о красивой вещи, которая сегодня будет непоправимо испорчена), де Моливье обнажил шпагу. Дагу он с собой не брал, да и шпагу не собирался сегодня доставать из ножен. Ибо, что бы там ни говорили о нравах Парижа, совсем не каждом углу здесь вас могли проткнуть, как куренка вертелом.  А поскольку Мишель был осторожен и намеревался жить до глубокой старости, то за все два года жизни в столице у него была только одна пустяковая дуэль, из-за жены одного судейского. Они с приятелем поцарапали друг-дружку, и разошлись еще большими друзьями, чем прежде.
Может быть, в этом крылась причина тревоги любовника герцогини де Шеврез? Его неожиданный противник вел себя так, будто именно дуэль, именно с ним входила сегодня в его планы.
Но эта мысль требовал времени на обдумывание, а времени у Мишеля как раз не было. Все отпущенное ему время горело сейчас искрами заката на кончике шпаги Шевалье де Ронэ.