Холодный зимний день начался засветло: слуги не спят, когда хозяин бодрствует, а владелец углового дома на Королевской площади спал привычно плохо и встал рано. Друзья, знакомые и помощники его преосвященства епископа Люсонского об этой особенности его распорядка были отлично осведомлены, и поэтому первых своих посетителей епископ принимал еще при зажженных свечах, прерываясь до полудня только на положенные ему службы. Если, однако, первую из них он отстоял с приличествующим случаю выражением лица, то прочие давались ему явно куда труднее, да и в целом самые близкие к нему люди, Шарпантье, к примеру, или Дебурне, могли заметить, что расположение духа г-на де Люсона резко переменилось после отбытия римского курьера, которого епископ предпочел принять без посторонних. Гадать о причине этой перемены Шарпантье пришлось недолго: не прошло и минуты после окончания аудиенции, как епископ позвонил.

- Бедняга Ла Кошер, - вздохнул он, приподнимая верхнее из лежащих на столе писем и вновь роняя его, - до сих пор убежден, что нам не может не сопутствовать успех. Пишите, друг мой.

Шарпантье молча занял привычное место за конторкой, его преосвященство начал диктовать, и день пошел своим чередом в той степени, в какой это казалось возможным.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Дебурне, собиравшийся уже деликатно предупредить г-на архиепископа, мгновенно поменял мнение и поклонился с видом, разом почтительным и невозмутимым, за которым слуги столь успешно скрывают любые чувства. Поживее, так поживее, благосостояние г-на де Лавалетта – не его забота. Выпрямившись, лакей тотчас же направился в кабинет своего господина и не дрогнув встретил его недовольный взгляд.

– Господин де Лавалетт, ваше преосвященство, – доложил он, – желает вас видеть.

Дружеские отношения между двумя служителями Господа позволяли как им самим, так и их слугам, успешно обходить вопросы иерархии, которые грозили сейчас, как мгновенно понял епископ Люсонский, сделаться еще более сложными. Выбор выражений также не ускользнул от его внимания, и тонкие брови его невольно сдвинулись, не скрывая раздражения, которое он никогда не выказал бы при посторонних.

– Благодарю. Продолжим, – он глянул на Шарпантье. – «Я был бы признателен вам, сударь, за любые сведения, которые позволили бы мне пролить свет на истинные желания господина де Люиня, показавшего себя либо дурным другом, либо скверным политиком».

Хлесткие слова, но епископ и не был настроен доброжелательно. Г-н де Люинь разве что горы не пообещал свернуть, требуя для доброго своего друга кардинальской шапки, и мысль о том, что он принял на веру речи этого ничтожества, не улучшала Люсону расположение духа. Нет, он не верил в добрые чувства королевского фаворита, но надеялся все же, что у того остался хоть какой-то здравый смысл – что тот не пожелал ссориться с тем единственным человеком, который хотел и был в состоянии обуздать безрассудство королевы-матери. Пустые надежды – младенческие мечты!

Епископ продиктовал еще несколько кратких фраз – не потратив на них и минуты – и, оставив Шарпантье дописывать, вышел к Лавалетту.

– Добрый день, друг мой, прошу прощения за задержку, я опасался потерять мысль. Значит, я могу вас поздравить? Святой престол приобрел в вашем лице неоценимую опору. Ножку, я бы сказал.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Комплимент своей осведомленности епископ Люсонский встретил привычно чуть смущенной улыбкой, но не удержался от резкого движения, как бы отмахиваясь от него. Быстро узнавать дурные новости – чего же в этом приятного? И что сказал бы г-н архиепископ, теперь уже г-н кардинал, если бы его так называемому другу не было уже все известно? Промолчал бы? Или вспомнил бы старую присказку о двух новостях? Не будем забывать, что он сожалеет, что это было для него неожиданностью, что он понятия не имел о маневрах г-на герцога де Люиня!..

– Его святейшеству не требуется лишняя ножка? – засмеялся епископ, и смех этот был вполне естественным, уж настолько-то он собой владел. – Оставьте, друг мой, я ценю ваш порыв, но в этом нет никакой пользы. Поспешите лучше к тем, кому вы обязаны своим возвышением, они, я уверен, могут лучше вознаградить то многое, что вы можете дать. От моей же дружбы, увы, толку всегда было немного, а сейчас будет даже меньше.

О, епископ вполне осознавал, что несправедлив к другу, но проклятье, жизнь вообще крайне несправедлива, и никто не знал это лучше Лавалетта.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Растерянность и недоумение, проступившие на лице епископа Люсонского, были неотличимы от настоящих. Что бы он ни говорил, потерять дружбу – теперь уже кардинала – Лавалетта он вовсе не хотел, а угадать чувства этого последнего было столь же легко по голосу, сколь и в словах.

– Напротив, в чем-то дурном, мне кажется, меня подозреваете вы, если выдвигаете мне такие обвинения. Я, как подобает другу, всего лишь хочу предостеречь вас от опрометчивого шага… и напомнить, что, раз именно этого от вас будут ждать, не следует пренебрегать подобными ожиданиями. Что бы вы ни решили, не создавайте себе врагов – тем паче из друзей.

В голосе его не слышалось сейчас ничего кроме дружелюбия, голос был ровным, и никто не смог бы сказать, против кого направлено было это предупреждение.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Епископ Люсонский был слишком циничен – в то, что его друг даже не подозревал о том, что кто-то – а если не играть словами, то его отец, герцог д'Эпернон – интриговал в его пользу, он не поверил, и Лавалетт почти сразу подтвердил его подозрения. И епископ, намеревавшийся уже пояснить тому свою мысль, плотно сжал губы. Значит, Люинь. Сам епископ лишь сегодня, из письма одного из своих римских друзей, узнал, что дело было не в одном лишь Пюизье и что и королевский фаворит, беседуя с Бентиволио наедине, говорил прямо противоположное тому, что высказывал при посторонних – откуда же об этом прознал Лавалетт – который, по его же словам, бросился к дражайшему другу сразу же по получении известий из Рима? Либо у новоиспеченного кардинала были и осведомители, и курьеры лучше его собственных, либо он знал об этом заранее. Знал – и не сказал?

Минуту назад он хотел предложить Лавалетту ввести в заблуждение тех, кто поставил на его карту, а теперь задумался, не вводят ли тем же образом в заблуждение его самого.

Ни на лице его, ни в голосе его сомнения, однако, не отразились, а что ответил он лишь после кратчайшей паузы, так тому было множество причин.

- Надеяться, друг мой? Вы можете быть в том уверены! - выражать поддельные чувства г-н де Люсон умел куда лучше, чем настоящие, и в его голосе зазвучала вся та дружеская нежность, которой он сейчас ни в коей мере не испытывал. – Единственное, что могло перемениться – и переменилось – в моих чувствах к вам, так это мое восхищение вами – а оно только возросло, после таких доказательств вашей преданности.

Он протянул обе руки Лавалетту, как человек глубоко тронутый таким изъявлением верности.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Епископ мог бы ответить новоиспеченному кардиналу де Лавалетту, что его отношения с его святейшеством были бы куда проще, не будь он сторонником Дюваля, но поселившееся в его душе недоверие этому помешало, как помешало оно и тому, чтобы принять на веру и другую предложенную кардиналом возможность. Ерунда, не какой-то гипотетический раздор в стане королевы-матери был причиной для предательства Люиня, а обыкновенное опасение за свое влияние на Людовика: фаворит рассчитывал, скорее всего, что Мария Медичи, оскорбленная таким пренебрежением, начнет выражать свое недовольство в обычных присущих ей формах, которые вызовут неприязнь короля, а следовательно, помешают ему прислушаться к матери. Нет, но какой афронт!

Чувства г-на де Люсона были слишком сильны, чтобы оставаться незаметными, и на миг его брови сдвинулись, а в левом уголке рта пролегла жесткая складка. Однако он снова обуздал свой гнев, и никто не сказал бы по его враз погрустневшему взгляду и сокрушенному вздоху, что он не доверяет своему собеседнику.

– Возможно, друг мой, но ему это не удастся. Вы уже навестили своего отца? Он должен быть в ярости, что Люинь, который рассчитывает теперь, пари держу, на его благодарность, сумел так легко получить то, чего сам он безуспешно добивался годами.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Епископ не удержался от ответной улыбки – чувство смешного в нем часто брало верх над раздражением, что хорошо знали его друзья.

- Как это дурно, - согласился он. - Нарушить четвертую заповедь, ввергать человека в смертный грех… и это после того, как его святейшество увеличил вами число столпов матери нашей Церкви! Я понимаю теперь, почему вы не пожелали быть ножкой.

Собственная шутка неожиданно уколола его самого, но г-н де Люсон сумел не перемениться при этом в лице. Слова стоят недорого, и Люинь в очередной раз подтвердил это – можно ли будет судить Лавалетта по делам его? То есть по чувствам его отца? Теперь, чуть остыв, епископ вынужден был признать самому себе, что, если бы не задетое самолюбие, он и не подумал бы заподозрить друга в двойной игре – и не только потому, что в прошлом тот был неизменно предан.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Никто не заподозрил бы сомнения за откровенной ухмылкой, которой г-н де Люсон ответил на клятвы своего собеседника – легко и привычно используя подобные выражения в письмах, епископ не любил ни произносить их вслух сам, ни слышать от других, и предпочитал потому выражать свои чувства делами, ожидая того же от тех, кого считал друзьями. Сейчас, однако, рана, нанесенная его самолюбию, слишком еще саднила, чтобы он мог великодушно увидеть за велеречивостью новоиспеченного кардинала неуверенность, неловкость или иные схожие чувства, которые пробуждает в душе порядочного человека несправедливость, проявленная по отношению к его друзьям.

– Я искренне надеюсь, что вы не покинете меня – тем паче, на растерзание г-ну де Люиню, – отозвался он. – Новости, которые вы получили – они официальные? Или у нас есть еще время на маневры?

Даже не будучи уверен в ответе, он все же точно знал, чего делать не будет.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

Г-н де Люсон сделал неопределенное движение рукой, не отказываясь отвечать на вопрос, но скорее не видя более смысла в том, чтобы на него отвечать. Что бы ни мог подсказать ему ум, сейчас в нем говорило чувство – но говорило то же самое: поздно. Разумом он мог гордиться своими людьми, столь скоро сообщившими ему столь секретные новости, но обида и задетое самолюбие заставляли его мысленно проклинать их медлительность: если бы хоть на два-три часа раньше! Ах, и если бы он не прислушивался так к аббату Ла Кошеру!.. Если бы, если бы!..

– Бесполезно, – отозвался он, принимая драгоценный документ, но не спеша в него заглянуть, как будто этим промедлением он мог еще несколько мгновений оставаться в заблуждении. – Эти вести разнесутся со скоростью лесного пожара.

Решившись, он развернул послание Святого престола, но и читая, не вполне осознавал смысл прочитанного, лишь отмечая смутно, что все падежи были использованы как будто верно, и в который раз перечитывая имена и фамилии нового кардинала.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.