Если бы герцог Бекингем решил заняться стихосложением, то сравнил бы Париж с Лабиринтом, в центре которого запрятана бесценная жемчужина – королева Анна, а охраняет ее, конечно же, Минотавр – прекрасный образ и насквозь двусмысленный. Но стихосложением первый министр короля Карла Стюарта не утруждался, это делали за него. Если так задуматься, то за Джорджа Вильерса его женщин соблазняла целая армия. Поэты, цветочники, кондитеры, ювелиры, музыканты, певцы… От него требовалось лишь подставить ладонь под созревший плод. И, надо сказать, редко случалось, что плод отказывался пасть в ладони этого галантнейшего кавалера. А он наслаждался победой… и снова стремился к невозможному. Может быть, поэтому его с такой силой влекло к королеве Франции? Не потому, что Анна Австрийская была красивее других женщин, хотя, безусловно, испанка была очаровательна. А потому, что она была недоступна, запретна, потому, что ее честь охранял трон, власть, закон божеский и человеческий. И, наконец, муж. Король. А значит, это будет самая трудная его победа. И самая почетная.

«Улица Шасс-Миди, дом с зелеными ставнями»… он повторял это как заклинание. Лабиринт ложился под ноги, Париж посылал ветер в спину – не иначе, торопил. Он и торопился. Все, что он успел - это послать герцогине де Шеврез записку. Эта женщина была его союзницей в борьбе за сердце Анны, так пусть она разделит с ним успех.

                                                                              ***
А тем временем, в доме с зелеными ставнями его ожидали. Нет, вовсе не возлюбленная, готовая сдаться, забыв о короне и супружеских обетах. Анна Австрийская ничего не знала о том, что ее слишком пылкий поклонник в Париже, письмо, написанное от ее имени, было подделкой. Приманкой. А дом с зелеными ставнями – ловушкой, в которую вот-вот должна была попасться крупная английская мышь, так любящая французский сыр.
В дверь раздался стук.
- Что-то рано, - шепотом произнес один.
- Ну, знамо дело, спешил, - тихо рассмеялся другой, но замолчал под взглядом того, кто нынче был тут за старшего.
Старший подошел к двери и чуть приоткрыл зарешеченное оконце. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться – не тот.
- Что вам надобно, сударь? – неприязненно осведомился он у визитера.
Люди в доме на всякий случай обнажили оружие и встали поближе.

Дюфрена? Из Авиньона? Господа охотники на английских мышей переглянулись. Старший пожал плечами, давая понять всем собравшимся, что никакого месье Дюфрена они не ждут. А следовательно, пусть идет с богом.
- Ошиблись домом, милейший, - ответствовал он, закрыв слуховое оконце, и, разумеется, не отперев дверь.
И добавил, уже  с досадой:
- Ходят тут всякие…

                                                                                ***
Герцог Бекингем заставил себя сбавить шаг. Во-первых, от быстрой ходьбы сбивается дыхание. Не целовать же даму (ну хорошо, ее руки, подол ее платья), задыхаясь. Во-вторых, от этого лицо покрывается румянцем. А своим лицом Джордж по праву гордился, не даром еще старый король сравнивал его со святым Стефаном. Стини. Герцога до сих пор передергивало, когда кто-нибудь, желая уязвить и напомнить о прошлом, называл его так. Проклинать свое прошлое Джордж не мог, старый король Яков «мудрейший из глупцов» своей сентиментальной любовью проложил ему путь к власти… но как же оно жгло его, жгло каленым железом, заставляя в любовных победах над женщинами искать забвения.
В третьих… Его светлость вышел на улицу Шасс-Миди, нашел взглядом дом с зелеными ставнями. И забыл, что в третьих. Сердце подпрыгнуло, забившись, как у мальчишки. А в следующее мгновение его окатило ледяной водой. У двери кто-то стоял. Мужчина. Засада? Соперник? Выругавшись сквозь зубы, герцог замер, пытаясь разглядеть, что происходит у заветной двери.
- Адово чрево. Неужели во Франции принято назначать сразу два свидания на одно время? - холодно и с досадой усмехнулся он. - Либо глаза меня подводят, либо зеленые ставни нынче привлекают не меня одного.

- Ушел?
- Ушел.
Господа в доме заулыбались, было, но колокольный перезвон заставил всех подтянуться, и с напряженным ожиданием воззриться на дверь. Время пришло.

                                                                             ***
Колокольный звон заставил герцога Бекингема вздрогнуть, напоминая о времени. Конечно, женщины редко приходят вовремя, но иногда случается и такая оказия, и обидно будет опоздать!
«Моя любовь, мое божество, в ваших руках моя жизнь или моя смерть»…  или, может быть, лучше молча преклонить колени, будучи якобы сраженным красотой дамы? Перебрав в который раз все варианты, Его светлость решил довериться моменту… Да, кстати, а что там наш незнакомец, стучавшийся в заветную дверь?
Заветная дверь не открылась для незнакомца, и герцог улыбнулся. Удовлетворенно и не без самодовольства. Похвальная осторожность.
- Не будем заставлять даму ждать, - решил он, направившись к дому с зелеными ставнями.
В окне верхнего этажа будто бы шевельнулась какая-то тень. Воображение тут же нарисовало ему испуганную молодую женщину, прелестную, белокурую… скорее нимфу, чем богиню.  Она ждала его, она боялась, она считала минуты.
Заветная дверь все ближе, биение сердца все чаще.

                                                                            ***
- Идет, - перегнувшись через перила, сообщил тот, что дежурил наверху (на всякий случай).
- Приготовились…
Ну, приготовились. В сущности, приказы были просты и понятны. Схватить, а если будет оказывать сопротивление… что ж. Все мы смертны. Но ни в коем случае не выпустить живым.

Отредактировано Джордж Вилльерс (2017-05-22 22:04:02)

Тот самый ветер, что торопил герцога Бекингема, принес на его путь незнакомца, в котором, тем не менее, англичанину померещилось нечто знакомое. Быть может, если бы он больше думал об Анне и меньше о себе, то вспомнил бы стразу сцену в беседке, в Амьене, но Его светлость был поглощен собой, своими переживаниями, а королева Франции была лишь призмой, преломляющей и усиливающей о сияние, которым он себя окружил…

Все тот же ветер едва не унес шляпу герцога, и он едва удержал ее на голове, согнувшись, отворачивая лицо от следующего порыва. Подумать только, а эти французы ругают английскую погоду!

Наконец, ветер подхватил и унес мимо Бекингема слова, сказанные незнакомцем. Герцог уже хотел, не слишком церемонясь, отделаться от этого человека, но тут в руке его появился платок. А следом, так же неожиданно – имя. Но если имя могло быть совпадением или ошибкой, то платок… В первый раз он видел точно такой в руках графа Холланда. Он не скрыл, от кого получен эту реликвию  и не расставался с ним. Второй раз в точно такой же платок была завернута записка, написанная рукой одной капризной герцогини, но говорилось в ней об одной добродетельной, но влюбленной королеве. И вот, третий…

- Влюбленные всегда безумны, - прошептал он, и тут же, шепотом выругался по-английски. Значит, все-таки, ловушка. – Благодарю вас, сударь, я ваш должник. И… и Мари. Передайте ей мое почтение.
Судьба опять явила ему свою благосклонность, остановив буквально в шаге от беды. Но почему же он не чувствует благодарности, а лишь злость и разочарование?

                                                                                  ***
- Почему он остановился?
- Разговаривает!
- С кем?
- С этим… из Авиньона. Что стучался недавно.
- Глупцы… открывай дверь! Схватить его!
Дверь распахнулась, на порог дома с зелеными ставнями выбежали пятеро мужчин.  Шпаги и кинжалы казались выкованными из тусклого серого тумана, но наверняка горячая кровь придала бы им жизни и блеска.

Смерть прошла рядом. Бекингем почувствовал ее ледяное дыхание на лице, когда распахнулась дверь, выпустив пятерых. Прошла, и остановилась неподалеку, наблюдая. Решая, должно быть, справедлива ли цена, назначенная врагами герцога. Жизнь одного англичанина за жизнь всех этих людей, выполняющих чей-то приказ.
А ведь он мог постучаться в дверь, и дверь бы открылась, и как знать, что было бы дальше?
При герцоге была шпага, и сейчас он извлек ее из ножен, готовый сражаться за свою жизнь, прекрасно отдавая себе отчет, что вряд ли сражение будет долгим. Не слишком многое он мог противопоставить тем, кого послали за его головой.
Бедняжка королева, она, должно быть, будет безутешна.

- Сударь, мы пришли не за вами, и вы еще можете беспрепятственно уйти, - тот, кто был за старшего, шагнул вперед, хищно вглядываясь в лицо англичанина. Да, сомнений быть не может, это он.
- А вы, милорд, соблаговолите последовать за нами, тогда кровь не прольется. Поверьте, в ваших же интересах не оказывать сопротивления.
Герцог только усмехнулся. Гордо выпрямившись, он отсалютовал пятерым шпагой.
- Я не уйду с этого места, господа, или же вы унесете мой труп.

У Бекингема было много пороков, но все же он знал толк в красивых жестах и красивых словах, и, что самое важное, искренне в них верил. Может быть, поэтому ему верили и другие.

Следовало поблагодарить небеса, Мари де Шеврез и вот этого незнакомца, выступившего так внезапно в роли ангела-хранителя. Сражение завязалось мгновенно. Пятеро и один, потому что
герцог не стал проявлять излишнюю браваду. Его защитник прав, лезть в гущу драки нет смысла. Жаль, что герцогиня была так непредусмотрительна, и, зная об опасности, отправила лишь одного телохранителя… впрочем, прошло буквально несколько секунд, и англичанин переменил свое мнение. Незнакомец был хорош, очень хорош…
Англичанин взглянул на дом – вдруг оттуда выбежит подмога? Но нет. Кажется, дом с зелеными ставнями исчерпал на сегодня свои сюрпризы.
А шпаги звенели, и каждый удар решал – быть или не быть герцогу Бекингему. Жить или не жить.

В вихре драки незнакомец был – словно саламандра в огне. Если бы герцога не держал в ледяной рукой страх за свою жизнь, он бы не смог оторвать глаз от движений своего ангела-хранителя, скупых, точных, и страшных для противника своей точностью. Но он ни на мгновение не мог забыть о том, что эти пятеро посланы за ним.
Один почти прорвался через этот железный заслон. Почти. Тут же незнакомец отвлек его на себя и Бекингем воспользовался этим и сделал выпад, расчетливо прошивая тело насквозь. Это не дуэль, и правило тут одно – живи или умри.

Камни мостовой щедро окропились кровью, как раньше – жертвенники. Только что нынче будет принесено в жертву? Жизнь, амбиции, любовь? Все вместе?

Безрассудство – любопытное чувство. Его воспевают, ему воскуряют фимиам, его оправдывают…  Но, тем не менее, в жизни ему нет места. Если бы действие происходило в каком-нибудь романе, герцогу Бекингему следовало бы броситься в гущу схватки, прикрыть собой своего ангела-хранителя и красиво умереть с именем Анны на устах.
Умирать он не хотел. Даже во имя прекраснейшей из королев. Поэтому расчетливо наблюдал за тем, что происходит, понимая, что пользы от него мало, разве что, подвернется счастливый случай…
И он подвернулся.

- Сударь! Как вы торопитесь! – с насмешкой принял он атаку «вышивальщика». Он был не ранен, даже не утомлен схваткой, в то время как его противнику уже досталось и страха, и гнева, и ударов, от которых, даже если не течет кровь, немеют руки. А насмешка от англичанина заставила его ощериться, как волка в западне.
И, не без труда, но Бекингем уложил и этого волка. Не так мастерски, не так красиво… но кто на том свете спросит?
Крови было все больше.

Тот, кто остался, сражался уже с отчаянной решимостью обреченного, опасной, жестокой, как укус ядовитой змеи, и все, что мог сделать герцог – это попытаться отвлечь его на себя. Не из благородства, из хладнокровного расчёта.
Ее немного, и бой будет окончен. Еще немного…

Кровавая сарабанда подходило к концу, оставив на ногах только троих. И остановилась. То ли финал, то ли передышка… Англичанин оглядел союзника, оглядел противника – оба едва держались на ногах. Пожал плечами.
- Сударь, вы слышали? Вам предлагают уйти. Я бы на вашем месте воспользовался такой удачей. Поживите еще немного, вовсе не обязательно кому-то из нас умирать именно сегодня.

Останется жив один из тех, кто поджидал герцога в доме с зелеными ставнями, умрет ли – все равно, тот, кто задумал это нападение скоро узнает об исходе схватки.  Чем скорее они уберутся с этой улицы, тем лучше, тем паче, что его ангелу-хранителю уже требовалась помощь. Герцог снова вспомнил о Мари де Шеврез и задался вопросом, кем герцогине приходится этот храбрец. Вернее, чем она платит за его храбрость. Золотом или любовью? Будь он моложе и наивнее, предположил бы, что за золото так не сражаются, и был бы неправ.

- Что будет… с ними… - противник тяжело дышал, указывая на товарищей.
- Им поможет либо бог, либо вон те добрые люди, - герцог мотнул головой в сторону окон, из которых торчали головы любопытных.
И скорее, все же бог. А еще герцог надеялся, что его Господь тоже не оставит своим покровительством, потому что мало было избежать ловушки, надо еще выскользнуть из Парижа, надо преодолеть расстояние до побережья… или нет? Или остаться, и довести начатое до конца? Потребовать свидания с Анной. Неужели она откажет, зная, что на кону стоит его жизнь?

Отредактировано Джордж Вилльерс (2017-05-27 18:30:56)