Сборщик милостыни — толстый монах в обтрепанной рясе — докучливо приставал к прохожим, взывая к их чувству христианского милосердия. Видимо, по причине утреннего времени, чувство это у прохожих дремало. Монаха старательно обходили стороной и только одна добросердечная женщина отломила святому брату кусок краюхи, которую тот принялся жадно уминать, но тут же оставил свое занятие, увидав прохожего в богатом плаще.
- Подайте во имя милосердия, - заблеял он, норовя схватить Джорджа Вилльерса (ибо это был он) за руку.
- I don't understand, - отрезал герцог, торопясь дальше.
- И что этим гадким англичанишкам нужно на нашей доброй французской земле? - фыркнул монах, и снова завел свою литанию: - Подайте, люди добрые и воздастся вам на свете этом и том!

Герцог Бекингем, как и намеревался ранее, искал Мари де Шеврез. Во-первых, дабы поблагодарить за своевременное спасение, сообщить что шевалье де Ронэ жив и, по возможности, осторожно выяснить - знала ли она, какую роль этот дворянин сыграл в амьенской истории. А еще Джордж Вилльерс надеялся, что герцогиня возьмет на себя труд и передаст королеве Анне его любовь и заверения, что он никуда не уедет из Парижа, пока не увидит Ее величество.
Осталось только найти Ее светлость, что было не так легко, как могло бы показаться человеку неискушенному. Но если французы говорили «Cherchez la femme», то для того, чтобы найти Мари де Шеврез требовалось найти мужчину.

Дойдя до домика на улице Вожирар, герцог постучался в дверь. Если ему очень повезет — ветреная герцогиня здесь. Если не очень — то ее нет, но, возможно, тот, чье имя назвала ему Мари для таких вот чрезвычайных случаев, когда нужно известить ее о чем-то важном, скажет, где ее можно найти. Если не повезет совсем... Герцог усмехнулся уголком губ. Тогда ему придется действовать на свой страх и риск.

- Благодарю вас, - так же любезно ответил герцог Бекингем. – И прошу прощения за столь внезапный визит. Увы, некоторые дела не дают нам возможности заранее предупредить о своем приходе.
Хозяин дома оказался довольно молод и весьма хорош собой. Если бы речь шла о другой женщине, а не о Мари де Шеврез, англичанин предположил бы, что это его главные и единственные достоинства. Но герцогиня никогда бы не доверилась глупцу, будь он даже прекрасен, как Иосиф. Поэтому герцог был любезен и осторожен, словно пришел в гости к принцу крови.
- Простите за столь прямой вопрос, сударь. Но могу ли я увидеть Мари? Или оставить ей записку с тем, чтобы она была передана даме в ближайшее время?

Герцог говорил достаточно громко, чтобы сама дама, если она прячется в этом доме, узнала его голос и вышла… но, увы. Ничто не указывало на то, что в этой скромной обители скрывается герцогиня де Шеврез.
Первый министр английского короля вздохнул, стараясь подавить внезапно нахлынувшее раздражение. Да, он понимал, что жизнь опальной подруги Анны Австрийской полна опасностей и ей приходится скрываться… но бога ради, могла она хотя бы одно утро быть смирной и дождаться его визита? Или ей все равно, чем закончился вчерашний вечер, что с ним и что с тем, кого она послала ему на помощь? О, женщины…

- Вас приняли за меня, вот как? И попытались арестовать? – герцог, с немного недоверчивой улыбкой оглядел молодого мушкетера, но улыбка быстро погасла, а в глазах, напротив, вспыхнул расчетливый интерес.
Действительно, они примерно одного роста и телосложения… вблизи, конечно, трудно ошибиться, но если издалека? И если в мушкетерском плаще?
- Это, конечно, неприятно, но, полагаю, вы легко доказали что вы не я. Раз я вижу вас перед собой, целым и невредимым.  Чему, поверьте, очень рад, ибо нынче довольно опасно быть герцогом Бекингемом.

– Одна знакомая мне дама, – Арамис заметно покраснел, но кто мог бы сказать, стыдился ли он своей лжи или необходимости быть подробнее? – Племянница весьма ученого богослова, у которого я беру уроки, попросила меня проводить ее к карете… Она как раз покидала дядю, когда я явился для еженедельного диспута. Дело было в сумерках, я был в длинном плаще, а она носила маску, поэтому мы могли показаться подозрительными стороннему наблюдателю, и к нам внезапно подошел человек – также в маске и длинном плаще с капюшоном. Он назвал меня господином герцогом и… Мне пришлось позвать на улицу моего ученого друга, чтобы он мог подтвердить, кто я на самом деле… но иной опасности я не подвергался!

«А юноша-то ревнует», - подумал первый министр английского короля. – «Жаль, конечно. Ревность неудобное чувство. Ревнивый любовник может и предать, если посчитает, что его чувства не оценены должным образом».
- Я рад это слышать... Вернемся к причине моего визита, если позволите. Я предпочел бы бумагу, но если такой возможности у меня нет…
Бекингем пожал плечами, красноречиво выражая досаду.
- Передайте известной вам даме, что я жив и тот, кого она послала мне на помощь – тоже, хотя и ранен. Он остался в гостинице… Впрочем, я назову ей адрес лично. И, да, пока что я остаюсь в Париже. Заранее сожалею, если вас все еще будут принимать за меня, сударь.

Тут бы герцогу откланяться и уйти – можно тем самым вторым выходом, о котором ему любезно сообщил мушкетер. Но Джордж Вилльерс остался на месте, любопытствуя, как поведет себя этот молодой человек с таким превосходным испанским. Проявит ли любопытство? Попытается узнать больше? Или удовольствуется тем, что уже узнал?
- Вы не возражаете, если я зайду завтра, в это же время? - любезно поинтересовался он. - Вдруг для меня будет какое-то известие от дамы.

Отредактировано Джордж Вилльерс (2017-06-21 14:48:20)

Герцогу Бекингему отчего-то припомнилась притча о двух иудеях, спорящих, кто из них первый войдет в рай. Как известно, оба остались ни с чем… Похоже, и первому министру английского короля грозила та же участь. Молодой мушкетер с повадками иезуита и прекрасным испанским вертелся, как уж, не говоря ни да, ни нет, и герцог, который не отличался особым терпением, начал терять его вовсе.

- Увы, - вздохнул он. – Я не могу назвать вам свой адрес именно по тем же причинам, по которым вы посоветовали нашей знакомой даме переехать. Безопасных мест мало, и чем больше людей знают о них, тем менее безопасными они  становятся. Но, думаю, мы найдем решение, если вы возьмете на себя труд передать Мари, что в лавке ювелира Лопеса ее будет ждать записка от меня.

Во имя всех дьяволов Франции, столько потерянных минут и ради чего? Ради удовольствия полюбоваться на ревнивого поклонника герцогини, который стережет ее подобно Церберу? Но, к счастью (или к несчастью) Бекингем был не из тех, кого расхолаживают трудности. Да и, по правде сказать, скрываться в Париже и искать возможность увидеть Анну Австрийскую куда более захватывающе, нежели улаживать бесконечные распри короля и парламента.

- Увы, сударь, увы. Как и вы, кстати сказать, не доверяете запискам. Хотя именно к вам мне было сказано обращаться в случае непредвиденных обстоятельств, я вижу, что дама, которая дала такую рекомендацию, ошиблась…

Голос Бекингема был негромким, почти ласковым, что только подчеркивало нелестный смысл сказанных слов. Красавчик-мушкетер испортил ему  утро своими лисьими повадками, ну так отчего бы не ответить гостеприимному хозяину тем же? Намекнув, что Мари непременно узнает, как плохо ее доверенное лицо справляется со своей задачей.

И дело было не в ревности, герцог сейчас охотился на дичь, воистину королевскую, да и слишком умна и чересчур независима была на его вкус Мари де Шеврез. Дело было в том, что любое препятствие на своем не слишком праведном пути к ногам королевы Анны он воспринимал как вызов и оскорбление.

В том, как молодой мушкетер произносил имя Мари де Шеврез, было столько горячности! Даже если бы Бекингем сомневался в том, какие отношения связывают взбалмошную герцогиню и этого строптивого красавца, один блеск его глаз выдал бы счастливого любовника. Счастливого и очень ревнивого.
Ревность – это слабость, а Джордж Вилльерс любил играть на чужих слабостях, может быть, потому, что ему слишком часто ставили в упрек его собственные?

- Ну что вы, - воскликнул он, прижав руку к сердцу. – Я бы никогда не позволил себе оскорбить даму… особенно эту даму, которой я, сударь, обязан жизнью. Которая была для меня нежным другом и добрым советчиком, и память о которой я увезу на родину, как самое драгоценное… Нет, уверяю вас. Но мои… дружеские чувства к Мари не менее сильны, чем ваши, сударь, поэтому, на правах… друга, я позволю себе дать ей несколько советов. УК которым она, надеюсь, прислушается.

Многозначительных пауз в этой небольшой речи герцога было достаточно, чтобы выкроить недурной такой плащ подозрений и догадок, и Бекингем надеялся, что мушкетеру он придётся как раз по мерке.

На этот раз пришла очередь Его светлости задохнуться от ярости, потому что выпад мушкетера оказался весьма болезненным для его самолюбия. Мари действительно его спасла, направив к нему на помощь шевалье де Ронэ, в то время как он сам, забыв про осторожность и здравый смысл, сам шел в расставленную ему ловушку. И, да, Бекингем рассчитывал, что герцогиня и дальше будет его ангелом-хранителем на недружественной французской земле, более того, возьмет на себя труд устроить ему свидание с королевой.

- То, о чем я буду говорить с этой дамой, касается только меня и ее, - ядовито улыбнулся англичанин. И я сомневаюсь, что Мари захочет посвятить вас в содержание наших бесед. А что касается извинений… право же, не вижу за что.  Я говорил о вашей осторожности, а осторожность прекрасное качество.

Герцог хотел было добавить «для мушкетера Его величества короля Франции», но передумал. Одно дело отплатить юноше за его скрытность, другое – оскорбить. Кто знает, насколько он дорог Мари? Ссорится с герцогиней было бы глупо.

Бекингем пожал плечами… и рассмеялся. Но в смехе его не было ничего обидного для Арамиса, напротив, этим смехом и улыбкой, ставшей вполне дружелюбной, он словно признавал за юношей победу. В сущности, что ему делить с красавцем-мушкетером? В конце концов, Мари не его любовница, так, наверное, вежливость требует от него уступить ее любимцу ветвь победителя в этой дуэли?
- Полноте, сударь. Я вижу, вы хороший друг для Мари, и заботитесь о ее благополучии. И это прекрасно. И я не жду от вас, что вы поставите мои интересы – англичанина, почти врага, выше благополучия и безопасности своей дамы. Это было бы неправильно.
Герцог умел быть весьма приятным собеседником, когда того хотел, разумеется, разбирался он и в людях. Возможно, эти два качества, в итоге, и привели его к вершине власти.
Так вот, изящный мушкетер напоминал сталь, обтянутую бархатом. За красивым лицом, за изысканной речью крылся характер. Характер Его светлость уважал и в друзьях и во врагах.
- Словом, я не прошу вас о большем, чем передать от меня поклон даме при встрече. Буду рад, господин мушкетер, если судьба еще раз нас сведет, чтобы я мог доказать вам и свое доверие и свою симпатию.

Говорят, непростые времена рождают непростых людей. Этот красивый мушкетер, он был очень непрост. Непроста была герцогиня де Шеврез, да и сам Бекингем… Но, наверное, тем проще им понять друг друга? Англичанин хотел одного – увидеть Анну и вырвать у королевы признание в том, что она любит его. Молодой мушкетер, по-видимому, желал единолично обладать Мари де Шеврез. Мари де Шеврез… вот тут было сложнее, желания Мари были неведомы герцогу. Но он верил в то, что их интересы лежат где-то рядом, иначе зачем бы она помогала ему?

- Умные и храбрые люди всегда вызывали у меня симпатию, сударь, и не важно, по какой земле они ходят, в какого бога верят и на чьей стороне сражаются. Ну а вы, кроме всего прочего, друг Мари…
Герцог замолчал, давая своему собеседнику понять, как высоко он ценит мнение герцогини де Шеврез.
В сущности, все было уже сказано друг другу и пора было раскланиваться, чтобы закрепить столь хрупкий мир, чуть не превратившийся в войну.
- Скорее всего, через пару дней я покину Париж, и вряд ли вернусь сюда в ближайшие год-два. Если вообще вернусь. Судьба иногда любит разрушать наши планы, видимо, чтобы преподать нам урок смирения. Может быть, вы согласитесь составить мне компанию в прогулке? Скажем, нынче вечером. Никакой политики, никаких дам, просто веселый вечер, на память о французском гостеприимстве.

У этого очаровательного жеста доверия была и своя подоплека, Бекингем не был бы собой, если бы не вел двойную игру. Слова о том, что недавно Арамиса приняли за него, подтолкнули англичанина к решению поближе присмотреться к мушкетеру. Как он ходит, как говорит, как носит плащ. Все это мелочи, но эти мелочи могут ему помочь. Если мушкетера приняли за герцога, то почему бы герцогу не притвориться мушкетером?