Остаток вечера Лаварден провел в своей комнате, в тяжкой и мрачной тревоге, то подливая себе вина в стакан, то вскакивая и принимаясь мерить комнату быстрыми шагами. Когда ночь перетекла в самый темный час, он забылся коротким беспокойным сном прямо за столом, со стаканом в руке. Ему снилось, что трактирщик Дюбуа скончался от своего удара, а он, Лаварден, прячет труп в Пале-Кардиналь. То капитан, то сам Его Высокопреосвященство появлялись тут и там, и снова гвардейцу приходилось тащить тяжелое дряблое тело через бесконечную череду комнат подальше от их глаз. Наконец, трактирщик поднялся из мертвых и попытался убежать - очевидно, чтобы сообщить о своем убийстве, - но Лаварден догнал и убил его снова и спрятал под столом у Кавуа.
В то же самое время он ясно осознавал себя сидящим лицом в стол в комнате в доме мадам Бернье, чувствовал холод от сквозняка и слышал сквозь дрему, как Бантьен выходит по нужде.

Лаварден проснулся, как будто не спал вовсе, совершенно измученный. Когда он спешил сквозь тихий и выбеленный свежим снегом город на дневное дежурство, все было точь-в-точь, как в том проклятом сне, и было у него чувство, что сон продолжается. Он едва дождался смены - казалось, вечер никогда не наступит! - и почти бегом бросился в таверну.
Но, как назло, по дороге его догнали приятели по службе и привязались с вопросами о дуэли с Клавилем, плавно перетекшими в рассказ о каком-то де Льюиньи, что спал с женой маркиза д'Этьена и пробирался в ее спальню, переодевшись старой служанкой.
Лаварден, обычно сдержанный и немногословный, сегодня не нашел в себе решимости прекратить разговор и уйти. Внутренне поеживаясь от развеселого рассказа, так неудачно пришедшегося кстати, он отчего-то так боялся вызвать хоть тень подозрения (или, может, он боялся возвращения на место своего преступления?), что покорно делал вид, что никуда не торопится, ничем не занят, и нет-нет, ни в коем случае не собирается в трактир!

Когда, наконец, он добрался до "Сыча и совы", вечерняя месса давно прошла и близилась полночь. Створка ворот конюшни была приоткрыта, за ней клубилась адская тьма. Лаварден помедлил в нерешительности и, приблизившись к зданию, вошел внутрь.

Отредактировано Ги де Лаварден (2017-12-13 23:47:48)

В конюшне было темно и тихо. У самых ворот, в узком луче света от фонаря, под ногами с тонким треском ломалась заиндевевшая солома, дальше становилось чуть теплее. Пахло лошадьми, упряжью, гнилым сеном. Ничего не изменилось, и все-таки казалось, что со вчерашнего дня прошла тысяча лет. Лаварден вошел во мрак, остановился и оглянулся на приоткрытые ворота, светлевшие узким прямоугольником звездного зимнего неба. На миг ему показалось, что кто-то смотрит на него нечеловеческим взглядом из темного угла. Лаварден вздрогнул, а потом понял - действительно ведь, смотрит. Черная, как смоль, лошадь косит любопытным, блестящим глазом.
"Если Дюбуа умрет, я сделаю все, чтоб искупить свою вину, женюсь на Мари и увезу ее, куда она пожелает", - сказал он себе и закрыл глаза, ожидая ощутить, наконец, прощение своих грехов.
Совесть спокойнее, однако, не стала, а в ответ пришел безжалостно-правдивый, сухой внутренний голос. "Но я был и остался нищим наемником. И как далеко я при таком раскладе увезу жену? В комнату к мадам Бернье?.. Но я сам попросил отставки... Если теперь я откажусь от поездки в Новый Свет, нам не на что будет снимать даже эту комнату...".
"Не время думать о последствиях, - пресек Лаварден собственные осторожные мысли. - Порой надо быть просто благородным человеком, чего бы это не стоило! Если я останусь в стороне, я буду стыдиться этого поступка всю оставшуюся жизнь и не смогу смотреть людям в глаза!".
"...Либо же я всю жизнь буду смотреть на жену и вспоминать, как я убил ее первого мужа... В минуты близости вспоминать... В церкви... Можно ли вообще начинать семейную жизнь с такого страшного греха и благодаря ему?..".
"Я не хотел этого!".
"Да что толку теперь-то, что я не хотел?!".
"Она была с ним несчастна...".
"Она была с ним хотя бы устроена в жизни. Теперь ее жизнь разрушена, а она стала соучастницей убийства... А ведь она просила меня остановиться, когда Дюбуа был еще жив-здоров! Как же она должна теперь меня ненавидеть! Боже, боже, как мы будем смотреть друг другу в глаза...".
"Да с чего я решил, что он мертв?! Может, он скоро встанет на ноги...".
"Вряд ли. Но допустим. И что тогда?..".
"Тогда я уеду! Не буду больше мешать ей... Пусть будет счастлива...".
"Он ее убьет".
Последняя мысль оглушила Лавардена. Капкан захлопнулся. Выхода не было. Он резко, затравленно обернулся на шаги снаружи, а когда увидел изящную фигурку Мари - о, сколько лет он мечтал ее увидеть! - его сердце болезненно сжалось. "Почему же так получилось, почему теперь все это будет между нами, почему нам не могла улыбнуться удача?..".
Некоторое время он стоял молча, ничем не выдавая своего присутствия и не скрывая его, а затем медленно, опустив голову, вышел вперед. Он не знал, как ее приветствовать. Не мог поцеловать - после вчерашнего это было все равно, что станцевать на свежей могиле христианина. Каждое мгновение тянулось в тишине, как вечность, и наконец, хриплым от долгого молчания голосом Лаварден произнес:
- Что с ним? Он умер?

Лаварден молча смотрел на Мари-Флер и не верил собственным глазам. Боже правый, он никогда не знал эту женщину! Величественно-прекрасная в своей холодности и презрении к его нерешительности, она, как никогда, напоминала его мать. И почему только ему казалось, что Мари-Флер на это не способна?..
- А чего ты ожидала?! - бросил он, наконец, ей в спину, ненавидя и презирая сам себя и все же пытаясь удержать последнее тепло близости, последнее мерцание дивного самообмана, пусть даже ценой такой позорной перебранки. - Твоя совесть была бы спокойна, если бы он умер, а мы сбежали?! Мари, да что же с тобою стало?.. - почти умоляюще закончил он, неуклюже приближаясь. - Ведь ты была совсем другой...

Отредактировано Ги де Лаварден (2018-01-12 01:33:50)