Шере проводил миледи тоскливым взглядом, чувствуя, что что-то переменилось, и не понимая, что, но, когда она обернулась снова, тотчас подошел и уставился в указанные ею строки, как будто он мог и в самом деле их прочитать. Это придется переписывать очень тщательно, чтобы не сделать ошибку…

Но он уже сделал ошибку, и не одну.

Нерешительно, осторожно, он протянул руку и коснулся ее рукава, плотного от вышивки и, в отличие от живой плоти, неохотно отвечающего на прикосновение.

– Сударыня… Может, я напишу, что это его отец был влиятельным? – он замер, понимая, что и это не было выходом: не та фамилия. – Нет, ваши родственники, не уточняя. Можно? То есть я могу и просто написать, как вы предложили: что вас некому было защитить. Сейчас.

Он бросился обратно к своему месту, все еще чувствуя на кончиках пальцев жесткое шитье и напрочь позабыв про стих, который ему предстояло переписать.

Отредактировано Dominique (2017-09-07 17:00:20)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере застыл, не отводя взгляда. В полумраке спальни, который едва рассеивало мерцающее пламя свечей, трудно было различить выражение ее лица, но эта плохо скрытая мольба в ее голосе… Кто бы она ни была, ему бы не было до этого дела, она приняла его таким, каким он был, и поклялась хранить его тайну, и заботилась о нем еще до того, как узнала правду, и не отвергла, узнав, и даже его признание… Ведь она поняла его признание?

Он судорожно вздохнул и снова схватился за перо.

– Я… я обязательно приду снова, – прошептал он. Мысли его путались, правда, ложь и другая, новая правда не смешивались и не составлялись в стройную картину, а единственное, о чем он кое-как мог думать, это была она. Леди Винтер, в прошлом Анна де Бейль, потом графиня де ла Фер… Что, хотелось бы знать, случилось с графом? Скончался, наверно, а они сейчас вдвоем писали письмо от одного мертвеца к другому.

Господи, ей было важно его мнение!

«Ее родичи, – исправил он, – впутались в чужие игры».

Может, она и в самом деле не была дворянкой? Эта ее доброта… И у него был бы шанс…

С минуту он бездумно таращился на расплывающиеся строчки, а затем снова подошел к ней.

– Прошу прощения… – его рука дрожала, когда он потянулся за библией, которую миледи все еще перелистывала. И в этот раз он не пытался уже не быть неуклюжим, вспоминал, как она на него смотрела и куда позвала, и, вопреки всему, начинал надеяться.

Отредактировано Dominique (2017-09-07 17:01:06)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Я постараюсь.

Это было всего только книга, но кожаный переплет на мгновение показался ему теплым – как если бы его согрела ее руке, которой ему, при всей его неуклюжести, не удалось коснуться.

Шере вернулся к столику, который мысленно уже называл своим, передвинул подсвечник так, чтобы оставить место для книги, и придержал подушкой переворачивающиеся страницы.

«Quia timor quem timebam evenit mihi et quod verebar accidit».

Десять слов, которые он выводил почти две минуты, и все равно они были написаны неверно – уже не той рукой, которая писала все остальное. Но это был только черновик.

«Почему она полюбила Вас? Почему не меня, почему вообще? Впервые она чего-то хотела и даже отказалась от мысли возвратиться в монастырь… "Сказочный рыцарь", – говорила она! Рыцарь! Если бы я знал тогда, что Вы способны… Она хотела Вам все рассказать, бедное дитя, а я запрещал! Я боялся за свою пребенду, я боялся, что Вы сделаете с ней, если узнаете… Мы были никто, а Вы были владыкой на этой земле, но если бы я знал, что она скажет Вам да…»

Как она выжила, если этот граф ее повесил? Как он ее повесил? Свою жену, графиню? Против воли Шере начал уже строить предположения, и одно из них было таково, что он сразу понял: в письме не должно быть никаких подробностей. А если он вообще ее не убил?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.