В кабинете у г-на Бутийе на столе стояла бутылка вина и тарелка ветчины, и Шере, у которого на вечер были свои планы, с трудом сохранил на лице вопросительное выражение.

– Садитесь, – г-н Бутийе указал на стул, теперь придвинутый к письменному столу с краю, – а бумажонки можете хоть прямо в камин сложить.

Шере вежливо улыбнулся и пристроил папку себя на коленях. Предстоял, похоже, очередной «разговор по душам», которые он от всей души ненавидел, но г-н Бутийе сумел его удивить:

– И чем же вам не понравилась идея с ключевыми словами? Только не надо сразу извиняться и изображать глубочайшее сомнение и неуверенность! У вас должны были быть причины, и я хочу их знать, только и всего.

Шере, который было смущенно опустил взгляд при вопросе, снова поднял глаза. Говорил г-н Бутийе дружелюбно и, не глядя на собеседника, наполнял бокалы, но верить этому стоило не больше, чем любоваться на красиво отделанную рукоятку у кинжала в руке врага. Глупостью он назвал эту идею, уловив краем уха разговор двух младших секретарей, который те решили вести прямо перед его конторкой – но кто-то, как оказалось, обратил внимание.

– Тем, что об этом все знают, – чуть слышно ответил он. – Простите, сударь, но ведь довольно будет перехватить и прочитать одно письмо вашего человека, чтобы знать, которое слово он зачеркивает, подчеркивает или отмечает кляксой.

– Знают, между прочим, далеко не все, – возразил г-н Бутийе. – Пока еще это станет известно за пределами канцелярии… У вас есть лучшее предложение? Имея в виду, что письмо нашему человеку могут просто продиктовать, поэтому мы и отказались от кодовых слов? И перемена почерка – тоже не ответ, иначе вам придется читать всю нашу секретную корреспонденцию, а господин Шарпантье будет против. Ваше здоровье!

Шере едва пригубил из бокала, который г-н Бутийе сунул ему в руку.

– Ваше здоровье, сударь! Я… я совсем не хочу читать секретную корреспонденцию, честное слово.

– Я знаю. Вы последовательно и настойчиво убеждаете меня, что вы хотели бы не понимать ни слова в том, что переписываете, и у меня до сих пор не получилось уговорить вас отказаться от этой тактики. О чем я искренне жалею. Интересно, если вас напоить?..

– Вы очень любезны, – пробормотал Шере, не вполне уверенный, в самом ли деле г-н Бутийе шутит. – Вы могли бы сделать наоборот.

– Напиться самому?

– Нет, сударь. Приказать каждому агенту вставлять в письма какое-то определенное слово – для каждого свое.

Г-н Бутийе уставился на своего собеседника со вниманием, которое встревожило Шере даже больше чем намерение его напоить.

– Надо же, – сказал он. – Хотел бы я знать…

Что именно он хотел бы знать, он не уточнил, целиком, казалось, погрузившись в раздумья, и Шере отыскал уже три причины, по которым его предложение могло не подойти, и собирался их озвучить, когда взгляд г-на Бутийе вновь сосредоточился на его собеседнике.

– Знаете что, господин Шере, – решил он. – Я побуду нынче учителем. К завтрашнему полудню напишите мне, прошу вас, сочинение. На тему «Чего бы я хотел от жизни?» Две страницы, не меньше. Можете идти.

– Хорошо, сударь, до свидания, сударь.

Закрыв за собой дверь, Шере вздохнул с облегчением. Однажды г-н Бутийе уже задавал ему этот вопрос, и Шере ответил ему совершенно честно: хочу, чтобы все было хорошо у меня и у тех, кто мне дорог. Расписывать все то же самое на две страницы его отнюдь не тянуло, и он, поспешив убраться из Пале-Кардиналь, всю дорогу к особняку г-на де Кавуа думал, как этого избежать.

– Вот ты, – спросил он, когда дверь комнаты Реми наконец закрылась за ними, и устроился на своем обычном месте – на том самом стуле, где ему когда-то вправляли ногу, – чего бы ты от жизни хотел?

Промокшие башмаки он оставил внизу и теперь, потянувшись привычно за сложенным рядом одеялом, закутал ноги и подтянул их под себя.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Пламя свечей отражалось в стали, отбрасывая на лицо Реми танцующие сполохи и оставляя в полумраке лицо его собеседника, но внимательный взгляд заметил бы в глазах Шере отблеск той же грусти, что стерла на миг улыбку с губ врача.

Не иметь покровителя – это ведь больше чем просто иметь много денег. Или нет? Если кто-то донесет на Реми, сможет ли г-н капитан его защитить? И захочет ли? Даже имя г-на де Кавуа давало ему некоторую защиту, но если предаст кто-то из своих – а у него были и другие люди, которым он доверял, тот же Арно, Фарж…

– Весь мир должен перемениться, чтобы тебе угодить, – подразнил он. – Ты ведь ни от чего не откажешься, ты не согласился бы просто жить в каком-нибудь поместье и, скажем, разводить лошадей?

Шере невольно представил себе такую судьбу для себя – жить где-то в глуши, сплетничать и ссориться с соседями… униженно кланяться местному барону и ждать вестей от Александра, который изредка будет писать «брату» пару строк ни о чем. И вечно бояться разоблачения – или жить одному.

– Я скромнее: я хотел бы, чтобы меня убили быстро.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере, успевший уже пожалеть о своей откровенности, не смог, однако, не возразить:

– Ты ничего не понял, ничего. С чего ты взял, что я хочу умереть? Я просто знаю, что в какой-то день… или ночь, неважно, меня убьют. И я хотел бы, чтобы это случилось быстро. Никто не хочет умереть. – Он поднес к лицу кружку, вдыхая аромат корицы, странно, но не неприятно смешивавшийся с царившими в кабинете Реми запахами трав и лекарств. – А убить самому… Во-первых, я не смогу, а во-вторых… не успею. Слушай, а бывает мгновенный яд?

Разумнее было бы задать этот вопрос Веснушке, но раньше Шере не приходило в голову об этом думать, а теперь… Если Реми подумает, что яд нужен для убийства… Возможно, он будет не так уж и неправ, потому что самоубийство пугало Шере ничуть не меньше.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере ответил Реми откровенно недоумевающим взглядом, пусть почти сразу его недоумение и сменилось сомнением, уж больно странно был задан вопрос – как если бы друг ждал от его предполагаемых врагов чего-то другого, а это могло означать, что ему было известно что-то, о чем сам Шере и не подозревал. Но что, и о ком?

- Ни во что, о чем бы ты уже ни знал, - ответил он. То, как недолго тайны оставались тайнами вокруг его высокопреосвященства, не могло его не тревожить. Если Реми знал что-то такое о леди Винтер... Нет, понятно было, что она должна была быть отнюдь не беззащитна, но если удастся узнать что-то новое... В любом случае, вряд ли он мог знать эту ее тайну, но если он знал ее саму... тогда его просить о помощи было нельзя, но можно было узнать, возможно ли такое вообще – как сказал бы он сам, хотя бы в принципе. - Ты как вчера родился, ну правда. Я знаю слишком много, раз. Мне не доверяют, два. Рано или поздно кто-то решит, что дольше это терпеть нельзя, пользы от меня не так уж и много, а вред может быть нешуточный. И это только в Пале-Кардиналь, а ведь есть еще и Двор Чудес, не далее как пару дней назад…

Он осекся, понимая разом две вещи - что говорить ни о ядах, ни о клеймах сейчас не стоит, и что возможно, с г-ном Бутийе следовало вести себя как раз наоборот: не подчеркивать свою безвредность, а стать насколько можно полезным.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере ответил не сразу. Реми редко бывал настолько серьезен, и таким Шере восхищался им даже больше – тогда вдруг становилось заметно, какой же он красивый, обычно это совсем не бросалось в глаза, так он улыбался. Или, может, дело было в том, что он почти никогда не видел друга при свете дня? При свете свечей выражение лица становилось важнее чем само лицо, и человек превращался в тень, не себя даже, но своей одежды…

Смутившись, Шере опустил глаза.

– Я не могу бежать, – ответил он. Он очень давно уже собирался поговорить с Реми о смерти, но теперь, когда все, казалось, было готово, колебался. Может, все же пойти к Жюдит? Не то чтобы ей он доверял больше, но она не станет расспрашивать. Но, с другой стороны, она и не сделает больше того, что он попросит – а попросить он мог немногое. – Я… Понимаешь, есть один человек… который от меня зависит. Тебе никто не говорил, что у меня есть брат?

И, хотя у него получилось не солгать, радости ему это не доставило.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Думал? Это было неожиданно, зная любознательность друга, Шере не ожидал от него, что он не спросит. Возможно было, конечно, что Реми привирал, но… он никогда не спрашивал, что Шере делает при его высокопреосвященстве или отчего тот опасается присных Двора Чудес, когда, казалось бы, хватило бы прекратить ночные прогулки - и ведь не спросил даже сейчас!

- Нет, что ты, - возразил он - с едва заметной задержкой, за которую сам на себя разозлился, но очевидное беспокойство друга и смущало, и грело душу. Все-таки неправильно это, что у Реми никого нет, вот кому нужны дети, на самом деле. - Я давно уже хотел… понимаешь, если со мной что-то случится, кто-то должен знать… о нем. И обо мне. Чтобы ему сказать, где мое завещание. Я не хочу, чтобы он сам знал, он меня расспросами замучает. В общем, я назвал тебя моим душеприказчиком, а завещание… у мэтра Фронзака, на улице Веррери.

Реми был умным человеком, он вполне мог догадаться, почему друг предпочел поставить его перед фактом, а не спрашивать сперва позволения, и это могло его задеть - особенно если он еще задумается, почему Шере оставил завещание у нотариуса - но тут поделать было нечего: мэтр Фронзак был единственным человеком за пределами Двора Чудес, который знал, кому принадлежит дом с аптекой на улице Короля Сицилийского, и не стал бы требовать с того по счетам.

Произошло это около года тому назад, когда Шере остановили на улице двое молодых людей. Одного взгляда на их украшенные цветком лилии разбойничьи физиономии, хватило, чтобы у него душа ушла в пятки, и слова приветствия он произнес чуть слышно, несмотря на все свои усилия.

– Не боись, – хохотнул старший, – в гости зовем.

Проводили его в соседний квартал, в бордель, известный местным как «Курятник», где с ним приветливо поздоровался вышибала - Кола-Тулузец, один из самых старых парижских воров, давно уже ушедший на покой и содержавший «Курятник» вместе со старшей дочкой. Отослав своих прихлебателей, Кола сразу перешел к делу.

- Говорят, ты у его высокопреосвященства служишь. Значит, умный?

Шере только кивнул.

- Тогда слухай. Младшая моя, за аптекаря вышла, а он возьми да и сдохни. У ней живот, у него сын. Из дома погонит, потому как наследник. Смекаешь? Я ей не нужный, она порядочная, ей дом нужный. А она сама умная, живо поймет, если я влезу. Вот я и ломаю голову, как сделать, чтобы дом ей достался, а она на меня не думала. Смогёшь? Я в долгу не останусь. Я б и купил его у живоглота этого, честь по чести, так ведь он молчать не будет, а она мигом поймет и ни беса не возьмет, на гроши будет жить.

Шере задумался. Убивать пасынка аптекарши явно не имело смысла, а другие знакомые ему способы лишить честного горожанина его собственности здесь были бесполезны.

- Тебе законник нужен, - сказал он, когда, наскучив ждать, Кола-Тулузец недовольно засопел. - Но такой… особенный.

Неделю спустя он оказался владельцем трехэтажного дома в Марэ, и только мэтр Фронзак, у которого покойный мэтр Жювино оставил, как выяснилось, свое завещание, знал, кому этот дом принадлежит на самом деле и почему аптекарша не платит за жилье. Шере, игравший во всей этой истории роль заимодавца, задурившего голову честному аптекарю, предпочел бы и вовсе перепродать свое «наследство», плюнув на то, что платили другие жильцы, но Тулузец был упрям как три осла, а его покровительство – как, впрочем, и его недовольство – слишком много значили, чтобы от них можно было отмахнуться. Александру, однако, подобное счастье было ни к чему, и только мэтр Фронзак знал, как от него избавиться.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Называть Александра его полным именем Шере не очень хотел, но не назвать его, пусть даже имя и стояло в завещании, было бы оскорбительно, и он хотел уже заговорить, когда, подняв глаза, обнаружил Реми в глубокой задумчивости – как если бы тот, согласившись, обнаружил внезапно какое-то препятствие. Шере замер, опасаясь даже звуком склонить чашу весов не в свою пользу, когда друг снова его ошарашил. Притвориться мертвым?

Этот выход из положения ему в голову не приходил, что не помешало ему мгновенно увидеть в нем множество преимуществ. Александр ничего не потеряет, никто не будет его искать, а на новом месте можно будет…

Жить на подачки друзей Реми? Или найти свое место на другом дне?

У него были только два умения, и оба они не подходили ни ученику лекаря, ни его друзьям, а научиться чему-то новому… Да, жить в чужом доме. Невозможно.

- Жаль, что я не могу на самом деле стать твоим учеником, - вздохнул он, и улыбнулся, чтобы Реми не принял его слова слишком всерьез. - Ты… ты правда самый лучший человек из всех, кого я знаю, и… я не отказываюсь, это очень красиво придумано, если бы я мог знать хотя бы самую малость заранее. И твои друзья… не надо их впутывать. Понимаешь, я… Если я покину Пале-Кардиналь, я… я не буду порядочным человеком, Реми. Но я не собираюсь умирать, так что не беспокойся за меня, правда.

На самом деле ему немножко хотелось, чтобы Реми потревожился еще чуточку, так это было трогательно и так бесконечно уютно - как мягкое от старости одеяло, в которое он закутался сейчас.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере чуть не засмеялся. Никто не сделает?..

- Смотри.

Уронив одеяло, он выбрался из кресла и подошел к столу. Где Реми держит бумагу и чернила, он знал и, достав чистый лист и чернильницу, поманил к себе друга.

- Что нам нужно? Подорожная? Или сразу рекомендательное письмо? От господина капитана сойдет?

Перо заскользило по бумаге, выводя знакомые очертания букв - лишь ненамного медленнее, чем он писал бы почерком г-на кардинала. Несколько слов, а затем он продолжил уже рукой самого Реми. Раз взглянув на исписанную страницу, он с легкостью мог вызвать ее в памяти, и поэтому восстановить нужный почерк не представляло для него труда.

- Дух? - с откровенной иронией спросил он и принялся рвать испорченный лист на кусочки. - Буква? Видишь, я очень внимательно читаю.

Наверно, это было глупо, но Реми только что предложил ему больше, и что с того, что все эти разговоры о грамотности и жажде знаний были полной ерундой? Да, он мог зарабатывать так же как в Бордо - писать под диктовку письма, переписывать прошения или протоколы, но что он тогда мог дать Александру? И даже если бы он готов был принять великодушие Реми и его друзей, готовых помочь его мнимому ученику, этого ему было мало.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере покачал головой, не возражая, но и не соглашаясь. Да, у подделки есть ограничения, и вряд ли Реми не понимал, что ее создатель об этом знает, но он думал, верно, что это важно, в то время как сам Шере осознавал, что его истинная природа ограничивала его куда больше. Или?..

- О другом? - повторил он, почти уверенный, что знает, о чем - но только почти. - О честной жизни, да?

Господи, как же глупо - когда он должен был соглашаться, и как можно быстрее! Вот уж действительно, прав был г-н Шарпантье, мошенник не бывает бывшим, и хоть самому-то себе он мог признаться: не в том - или не только в том - была загвоздка, чем он был на самом деле. Да, с Пале-Кардиналь ему повезло, самое меньшее, дважды: ему дали отдельную комнату, и дверь запиралась на ключ, и прачечная располагалась в самом дворце. Но все свои связи он восстановил едва только смог, и затем поддерживал, хотя казалось бы…

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.