Барнье коротко улыбнулся.
Он не мог рассказывать дальше, не рискуя раскрыть те секреты, которые раскрывать вовсе не стоило. Потом, все потом - если Доминик рискнет попросить о помощи, он многое увидит сам.
Лучше оставить место любопытству. Разобраться самостоятельно  Шере не сможет, потому что не представляет, что именно искать, но любопытство и необходимость заставят его то и дело об этом думать. Это хорошо...

- Тогда я уже в раю, - пошутил врач. - Просто я решил, что мой рай будет выглядеть так.

Он обвел рукой комнату.
И ведь говорил чистую правду, вряд ли понятную до конца. In hoc signo vinces...

- Конечно, мы будем видеться, что ты, - наконец серьезно ответил Барнье. И вздохнул: - И знать ты про меня будешь гораздо больше.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье, оторвавшись от размышлений о путях, на другом конце которых, приложив огромные усилия и потратив кучу денег и людей, можно было обнаружить святая святых Ordre de Montesa, поднял глаза на друга.

- Ну ты зверь, братец, - пошутил он. И серьезно пояснил: - Можно. Только будет очень-очень больно, даже опиум не поможет. И шрам останется тот еще. Даже срезать - не так больно, и можно аккуратно сделать. Хочешь избавиться от ошибок молодости?..

Шере невольно улыбнулся, услышав это «очень-очень». Для него это было частью стратегии, а ведь Реми, наверное, даже не заметил, он просто был такой.

- Не я, - ответил он, - и не ошибки, а грехи. Одна женщина, которую я знаю, хочет избавиться от клейма, так ей посоветовали дубильщика найти.

От своей наколки он избавляться не собирался, пару раз она уже приходилась очень кстати, а в остальное время ее прекрасно скрывал рукав рубашки.

- Она умрет, - почти бесстрастно сказал Барнье, рассматривая лицо друга. - С ней будет то же самое, что было с Лампурдом. Потом. Через пару дней. Если не истечет кровью в тот же день.

Было бы правильно, наверное, тут же сказать "приводи ее ко мне", но хирург совершенно сознательно этого не сделал, хотя и был готов помочь. Сейчас ему хотелось знать больше. Особенно после такого вступления.
Доминик, сам того не зная, слегка встряхнул его, заставил выпасть из привычного, но образа. Маска съехала, открыв лицо человека собранного, внимательного и осторожного, и все это можно было выразить еще сложней, но образней - человека еще живого и одновременно продолжающего свою работу.
Хирурга не смущала перспектива совершить нечто незаконное. Не привыкать.
Но женщина эта, кто потом помешает ей говорить? Указать на того, кто помог ей избавиться от клейма?
Незнание, кто? Работать в маске?
При желании его, Барнье, все равно можно было найти - он не скрывал дружбы с Домиником, в известных обстоятельствах можно было сложить два и два.

- Это дурной совет.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Никто не возьмется, - покачал головой Барнье. - Клейма не ставят просто так. Срезать его... Преступление, я думаю. Как вытащить заключенного из тюрьмы, украсть из-под петли и так далее.

Он помолчал немного, прикидывая варианты.

- А на что она готова, чтобы избавиться от клейма? У меня есть два предложения. Оба ей не понравятся.

- На что угодно, - скептицизм в голосе Шере сделал бы честь апостолу Фоме. - Но ты все равно скажи.

- Первое, - хирург чуть улыбнулся, но тени, которые мятущийся свечной свет бросил на его лицо, сделали эту улыбку почти дьявольской. - Прийти, куда скажут. Там никого не будет, но будет бокал с сильнодействующим средством... Допустим, снотворным. Выпить. Лечь на стол.

- Боже милостивый, - пробормотал Шере. - А второе?

- Не обязательно срезать клеймо. Можно попросить про обработку уже готовой раны. Я видел такую, один раз. Кожа висела бахромой, не разобрать... Сделать, кажется, достаточно просто... - он задумался, щелкнул пальцами в воздухе. - Прошить шелковыми нитями, вынуть нити рывками. Если шить неглубоко... Будет даже не так страшно. Потом.

Он очнулся.

- Но это примерно как кислота. Добровольная пытка.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье отрицательно покачал головой.

- Прости меня.

Одна из свечей догорела и хирург отошел к столу, чтобы заменить ее. Он любил свет - разный, и солнечный, и от огня, и света всегда не хватало, особенно во время операций. Он так привык к этой нехватке, что ощущал ее почти постоянно.

- Прости, - повторил он. - Но если это буду я, ей придется сделать все, как я сказал.

На самом деле, Барнье был практически уверен в том, что у неизвестной пока женщины нет особого выбора. Цирюльник?.. Еще лучше - дубильщик?..
На той стороне лица хирурга, которая сейчас не была обращена к Доминику, появилась короткая резкая усмешка - и пропала.
Барнье даже не гадал о своих чувствах, он давно в них разобрался. И сейчас отчетливо осознавал, что ему не нравится эта женщина, кем бы она ни была. Доминик пытался решить ее проблему, тем самым оказавшись соучастником будущего преступления, то есть она рисковала им...
Или он сам рисковал из-за нее.
Какая, в сущности, разница.

- И я совершенно точно не хочу, чтобы ты приходил вместе с ней.

О том, что выбранное для подобного опыта место ей тоже не понравится, Барнье уже упоминать не стал.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Тебе не понравится.

Барнье подумал, что сегодня чертовски не оригинален. Надо было отвечать, хотя бы для того, чтобы сгладить кажущуюся резкость.
Или не кажущуюся?..
Хирург наконец зажег свечу, присел на край стола. Вздохнул.
Кажется, Доминику предстояло узнать о нем больше уже сейчас. И ему этого не хотелось.
Малодушие, а что поделать. До сих пор друг видел его только с лучшей стороны - или сам себя обманывал с такой искренней верой, что страшно было поправлять.

- Я хочу, чтобы она выпила настой. Потому что я не хочу с ней разговаривать. Тому много причин. Первая - я не хочу, чтобы она могла опознать меня по голосу. Лица моего она не увидит. Причина вторая. Я крепко привяжу ее. Я не хочу тратить время на объяснения, зачем это нужно, и уговоры не бояться. Я терпеть не могу врать, особенно говорить о том, что больно не будет. Потому что будет. Терять время тоже не хочу. Причина третья. Я хочу, чтобы она могла... в будущем, если это всплывет... говорить о том, что исчезновение клейма - не ее вина. Она просто попала в руки к какому-то сумасшедшему, который режет людей на кладбище и коллекционирует клейма... И коллекция там будет, это я могу обеспечить.

За несколько дней мог, пожалуй.

- Она будет описывать ее в таких деталях, что ей поверит сам Господь Бог. Но не этого сумасшедшего. Поэтому тебя там быть не должно. И близко.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Притом, что я зову ее в склеп, - беззаботно пожал плечами хирург. И весело ухмыльнулся.

- Удобно же. Напоить сторожа, закрыться изнутри, поставить свет, как мне нравится, чтобы все видно было... Можно работать спокойно и аккуратно, и мешать никто не будет. Хорошее место.

Он сделал исчезающе короткую паузу.

- Я потому и хочу, чтобы тебя там не было. Что она сможет рассказать?.. Что обсуждала с тобой это свое желание?.. Ты секретарь кардинала, дружище, твое слово против слова клейменной девицы, кем бы она ни была. Да, обсуждали. И что? Ты обещал помочь? С мужчинами это бывает. Особенно, если собеседница чуть краше ощипанной курицы. Она красивая? И потом, что ты будешь там делать?.. Бродить меж могил, пока я ее оперирую?

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье вздохнул. Все-таки дело было гораздо серьезнее, чем он сперва подумал. И хуже.

- Ну хочешь, могу тебя рядом привязать, - мрачно пошутил он. - Полежишь, посмотришь.

Это был совсем не вариант, и он только махнул рукой.

- Я постоянно мучаю людей ради того, чтобы их спасти. Думаешь, кто-то любит хирургов? Их боятся. Их ненавидят. Когда ты приходишь, чтобы посмотреть воспаленную рану, в глазах раненого уже отражается пила и он начинает прятать руки и ноги...

Барнье замолчал.

- Не суть. Разница в том, что Фаржу я верю как себе. Я знаю его много лет, знаю, как он ведет себя в передрягах и думаю, что знаю, на чем он... сломается. Да, я старался бы уберечь его от того, что может его сломать. Если бы дело вдруг обернулось вот так. И тебя я тоже пытаюсь уберечь. Поставь вопрос иначе. Я не знаю, кто эта женщина и кто она для тебя, но... Прости за вопрос, дружище. На что она  готова ради тебя? Молчать о тебе на пытке?

Он скрестил руки на груди, чуть ссутулился, отчетливо недовольный происходящим. И понимал, что в его словах есть доля ревности. Может быть, даже слышимая. Это усугубляло недовольство. Собой, в первую очередь.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Хирург еще долго молча смотрел на Доминика. Тянул паузу.
Завещание - брат - женщина с клеймом... Есть тут связь или он, Барнье, пытаясь по давней привычке найти зависимости, невольно путает сам себя?

- Нужно просто сделать рану на месте клейма. Так, чтобы клейма было не разобрать, - неохотно объяснил врач. - Это может быть хороший ожог. Та же кислота, только с ней очень правильно нужно работать, иначе может и до кости прожечь. А если плеснуть как следует, красотка твоя без руки останется. Нет, кислоту не бери. Нитки... Они простые. В применении. Это проще, чем ожог. Там придется частично скальпировать кожу. Может, какие-то части клейма останутся, полоски там или пятна, это ерунда. Главное, чтобы клеймо не читалось.

Он взял карандаш, обрывок бумаги, на обратной стороне которого был зарисован человеческий лучезапястный сустав, и короткими штрихами набросал шов. Посмотрел на него критически.

- Это для мясника работа, - недовольно вздохнул врач. - Может, действительно проще просто срезать клеймо, пусть даже бритвой, и потом на обработку прийти.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Останется, - остро глянул на него хирург. - А что там еще может остаться?..

Барнье взъерошил сам себе волосы, пытаясь найти хороший выход из ситуации. И перестать задавать другу идиотские вопросы, выражая свое недовольство - в конце концов, кто-то должен быть старше!
Умнее, может быть. Даже.
Врач покрутил головой.

- Черт с ним. Может, ты ее просто вырубишь? Сам? Только где-нибудь в подходящем доме. Снотворное я тебе дам, сильное. А потом я просто приду в маске, мы ее привяжем, чисто прооперируем и на этом все закончится. А так... Там же все равно кусок кожи снимать. Вопрос только в том, как. И будет ли потом видно, что это не ранение какое-нибудь, а срезанное... что-то.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье смотрел на невысокую фигуру друга. И задавался неожиданной мыслью. Доминик, всегда такой практичный, куда практичнее, чем он сам в свои сорок пять - и вдруг такая авантюра?..
"Она очень красивая".
На влюбленного Шере и был похож, и не был. В самом деле... Кислота. Дубильщики...
А ведь был еще один способ спрятать клеймо, и вряд ли Доминик о нем не думал, спрашивая про татуировки. Уже то, что Шере вообще их упомянул, должно было навести его на мысль, он всегда быстро соображал.
Хороший мастер мог сделать татуировку поверх клейма, закрыть весь ожог, говорящий всем и каждому, что его хозяйка - преступница.
По каким-то причинам она не может сделать татуировку.
Горничная?
Горничная в хорошем доме смогла бы скрывать клеймо?.. Сколько?..

- Кто она? - вдруг спросил Барнье, уже вложив в теплую руку Доминика помятый и изрисованный лист. Пальцы соприкоснулись, и хирург в который раз подумал - какого черта Доминик так рискует, ради чего?.. Завещание - брат - клеймо...
Она должна быть чем-то важна, эта женщина.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.