Усталость одолела  Бутвиля, как только голова его коснулась плоской монастырской подушки. Однако спал он беспокойно;  сквозь тяжелую дрему ему всё чудилось, что брат стонет, и наконец сон совсем оставил его.
          В дормитории было темно,  прохладно и тихо так, что Луи-Франсуа расслышал дыхание Никола и понял – младший не спит.
         - Как ты? – негромко, хотя некому было здесь подслушивать, спросил он. – Холодно? Может, тебе пить хочется?
- Сон почему-то не идет, - также негромко ответил Илер – Хотя я думал, что сразу засну – такая усталость навалилась…
      Непонятно сколько уже времени он лежал с закрытыми глазами,  все равно проку в этом не было совершенно никакого. Будто что-то не позволяло ему забыться – хотя бы до рассвета...
      - А меня не отпускает  тревога, - признался Луи-Франсуа. -  Хотя с задачей мы и справились, что будет дальше? В том, что тебя преследовали люди кардинала, сомнений нет, и заметь, как быстро были подстроены две засады! Не получилось у дворян -   немедленно нашли компанию отменных негодяев…
          В комнате было темно, потому старший брат не увидел, как изменилось выражение лица младшего при упоминании «компании отменных негодяев».   А вот витиеватое испанское ругательство, весьма нелестно характеризующее и негодяев, и их нанимателей, темнота расслышать не мешала.
-Наверное, на дороге к какой-нибудь виселице  подобрали, - усмехнулся Илер. – Только все равно без толку…       
- Ты не понимаешь или не хочешь понять? – Бутвиль приподнялся на локте, пытаясь рассмотреть  лицо брата. - Даже открытое нападение не всегда удается отбить, и ты это отлично знаешь. Сегодня тебе повезло, причём дважды, наверно, молитвами её величества. Но полагаться на постоянную благосклонность Фортуны нельзя!  Против тайного сыска, против подкупа слуг, против интриг у нас оружия нет.  Ты шел ко мне, помнишь, и не заметил никого подозрительного. Но кто-то же шел за тобой, кто-то определил, куда ты держишь путь, если вторая засада  уже была готова  на выезде из  города!  Задумайся над этим, брат!

Бутвиль сразу забыл о возможных осложнениях в будущем. Кашель Никола испугал его  больше, чем все воображаемые опасности вместе взятые: с любыми кознями  можно как-то бороться, любую рану можно хотя бы перевязать, но против хворей, внезапно поражающих человека,  он был бессилен, и мог сейчас только обнять брата за плечи и укрыть потеплее. 
     -   Да у тебя жар, братец!  Видно,  ты простыл…  А раньше холод был тебе нипочем.  Боже, за что же на тебя сыплются все эти напасти!
         - А чего еще ждать, провалявшись черт знает сколько на  земле в одной рубашке в декабре месяце?,- хрипло ответил Илер, как только чертов кашель наконец отвязался. - Господа висельники оказались весьма изобретательны…
        И  куда теперь деться от этой памяти, ему было совершенно непонятно… Так что простуда, так обеспокоившая брата, сейчас виделась молодому человеку самой незначительной из неприятностей. на которые  минувший день оказался столь щедрым
         Только теперь Бутвиль вспомнил, что брат не раз кашлял при нём, вспомнился и рассказ  Никола о том, с чего началось это недомогание;  как же он мог, озабоченный своими семейными неурядицами, не обратить на это внимания!
       - Нельзя пренебрегать своим здоровьем, - сказал Луи-Франсуа как можно убедительнее. – Когда мы расстались, ты был еще ребенком, жизнь могла тебя изменить по-разному. Но сегодня я слышал и видел достаточно, чтобы удостовериться: ты умеешь достойно держаться, стойкости тебе не занимать, честь имени ты не уронил. Но ты всё-таки  француз, а не испанец, к благородству и гордости неплохо бы добавить долю разума! Твое нынешнее отношение к собственной жизни можно считать медленным самоубийством, а это – тяжкий грех. Если, промерзнув сравнительно недолго, сразу так заболел, значит, нужно хорошо подлечиться.  Или ты предпочитаешь довести себя до чахотки? Я не допущу,  чтобы ты сидел один в съемной квартире, без ухода и присмотра, растравляя свои душевные раны и мешая зажить ранам телесным. Завтра… то есть уже сегодня… мы вместе поедем ко мне домой, там у тебя будет всё, что нужно для отдыха и излечения. И не вздумай отказываться! Когда выздоровеешь, делай с собой,  что захочешь,  но не раньше.

- Да, весьма возможно, что следить будут и впредь, - Луи-Франсуа не стал оспаривать очевидное. -  Но почему ты думаешь, что до твоей квартиры слежка не дойдет?  И разве трудно наблюдать за обыкновенным жилым домом с окнами на улицу? И кто может гарантировать, что шпионить за тобой не станет твоя же квартирная хозяйка, или кухарка? Подумай также о том, что в твою квартиру, ничем не защищенную, в любой момент могут вломиться люди кардинала и утащить тебя, неспособного отбиться, в какую-нибудь темницу для допроса. Откуда ты, скорее всего, не вернешься...  В любом случае, даже если ничего подобного не случится, кто будет ухаживать за тобой, пока ты болеешь?  А без должного ухода ты будешь болеть гораздо дольше и тяжелее. Нет, брат, ты сейчас мыслишь нездраво, и я, старший, имею право решать за тебя.
И ведь возразить было совершенно нечего. И младший брат тут же сообщил об этом старшему:
        - С этим не поспоришь, как бы того ни хотелось…  По сравнению со всем этим нынешнее общение с чертовыми висельниками покажется светской беседой.  А у меня нет ни малейшего желания окончить свой путь на эшафоте или в тюрьме. Хватит уже развлечений для сеньора кардинала… - Илер вздохнул. - Только  ведь получается, что я подставляю тебя под удар.
        - Пусть это тебя не заботит.   Мне не нравится, что ты служишь испанцам, но ты - мой брат, и я хочу помогать тебе.  Мне уже давно стало ясно, что монсеньор кардинал  - это фигура, которую вряд ли под силу свалить  кому бы то ни было в нашем королевстве, во всяком случае, в ближайшее время.  Я отказался от участия в заговоре, потому что понимал его бесполезность.  Но сейчас я могу оказать ему хотя бы какое-то сопротивление, спасая тебя.  Хоть тебе и пришлось пережить мучительные минуты, однако мы не дали прислужникам кардинала исполнить то, что им было поручено. И это уже хорошо. А дальше... будем сопротивляться, сколько хватит сил.

- Испанцы странный народ, - помолчав, отозвался Бутвиль. - Я немало общался с ними, пока жил в Брюсселе. Они, кажется, не умеют так радоваться жизни, как мы. И потому иначе относятся к смерти. Даже как будто тянутся к ней.  Но мы часто умираем случайно, по легкомыслию, или из-за какого-то пустяка,  или бравады ради, а у испанцев всегда есть веская, серьезная причина для того, чтобы отдать жизнь.  Похоже, что ты, воюя рядом с ними, глубоко проникся их духом. Я чувствовал, что ты изменился, но только сейчас понял, в чем дело. Умереть достойно хотел бы любой благородный человек. Но смерть - это лишь один миг, вспышка, сжигающая всё прошлое человека.  Жить достойно - гораздо сложнее.  Хотя бы потому, что мы можем вкладывать в понятие достойной жизни совсем не тот смысл, что большинство окружающих нас людей,  и тогда мы страдаем от непонимания, от насмешек... Идти своим путем,  не обращая внимания на всё это, идти из года в год - куда труднее, чем взять шпагу и выйти на поединок. Но если ты сумеешь победить врага в собственной душе - то это будет настоящая, достойная победа.

-  Когда мы с Франсуа оказались в Брюсселе, - помолчав, ответил Бутвиль, - нам предложили поступить на службу к королю Испании.  Но мы оба подумали и отказались.  Хотя жили среди испанцев и неплохо с ними сошлись.  Но... Может, ты помнишь историю Жана де Нивеля,  из рода Монморанси, который из каких-то своих соображений отказался служить королю Франции, за что был проклят отцом, бежал в Нидерланды и стал предметом насмешек? "Жан де Нивель -  такая собака, коя убегает, когда ее зовут"...  Этот Жан, насколько я помню, неплохо ужился с испанцами, но его внук, граф де Горн, попытался с ними договориться в сложных обстоятельствах, и был предательски схвачен зловещим герцогом Альбой и казнен...   Эта вот скрытая жестокость и склонность к коварству нас и оттолкнули.  Но сейчас другие времена. И я не стану тебя осуждать. Если  твоей душе так лучше - служи им.  Но, боюсь, ничего хорошего из этого не выйдет.

Бутвиль вспомнил, что уже высказывал брату то, что думал  о его службе. Вспомнил и то, как резко Никола отреагировал на это. Он и теперь  не мог и не хотел кривить душой.  Но после всего, что они вместе пережили днем, терять едва наметившуюся  близость из-за подобных разногласий ему совсем не хотелось.  И память подсказала  нужные слова.
         - Когда мы с  Франсуа бывали на кораблях, которые инспектировали, я слышал от моряков такое выражение: "обстоятельства непреодолимой силы". Они имели в виду явления природные - шквалы, ураганы, но мы с тобой тоже, по сути, попали в бурю - не нами начатая, она разнесла нас, словно корабли, в разные стороны.  Но у нас есть душа и разум, и еще что-то даже более ценное, чем верность присяге -  наше родство. Я меньше похож на старшего брата, чем тебе, наверно,  хотелось бы,  но разве из-за этого  стоит отдаляться друг от друга? 
        Он протянул руку и осторожно коснулся плеча Никола.
       - Вот это... держаться за руки и знать, что этой близостью мы никому не обязаны, и   никто её у нас не отнимет. Это главное,   поверь!
         Илер накрыл руку брата своей – не сразу, ведь даже это простое движение теперь далось ему непросто. Пережитое днем напоминало о себе все явственней... что же будет завтра утром?
        - Корабли, которые разбросала буря, неизбежно вновь пойдут рядом, если они плывут к одному берегу, - согласился он -  А у нас с тобой, Луи, берег один - делай, что должен и будь, что будет...
        Луи-Франсуа  улыбнулся в темноте:  младший, кажется, повзрослел!   Да только радоваться тут нечему - уж слишком дорого пришлось заплатить за это...
        -  Знать, что будет, нам не дано - усилием воли отогнав мрачные мысли, он заставил себя вернуться  к действительности. - Ни  завтра, ни потом. Но даже если мы хотим  всего лишь вернуться в Париж, нужно набраться сил. Давай спать!

Бутвиль заснул сразу, словно рухнул в темный омут, но как только Никола пошевелился и закашлялся, сон мигом улетел. Приподнявшись на локте, он хмуро выслушал  крайне неприязненное мнение брата о мироздании вообще и о наступившем утре в частности. Сквозь круглые окошки под потолком уже сочился мутный серый рассвет, но снаружи не долетало ни звука.
       - Крепко, видимо, верует здешняя  братия, если стены от подобного богохульства  не обвалились! - пытаясь шуткой скрыть беспокойство, он обхватил Никола за плечи и притянул  к себе, как будто мог так защитить его от промозглого холода выстывшей спальни. – Тебе совсем худо… Но оставаться здесь нельзя. Мы обязательно должны сегодня вернуться домой. Я сейчас схожу за лекарем, он поможет тебе  взбодриться.
       Луи-Франсуа помог брату лечь повыше на подушках, спрыгнул на пол,  натянул сапоги, обдумывая, где в такую рань можно найти монаха, не переполошив всю обитель. Но уже скрипнула дверь где-то в начале ряда кроватей,  казавшегося бесконечным в полумраке, и сандалии застучали неторопливо по каменным плитам.
       -  Доброе утро, господа, - бесстрастно произнес брат  Амбруаз, остановившись перед Бутвилем, и поглядел на Никола. В руках он держал что-то завернутое в полотенце. -  Я слышал, вы кашляете. Выпейте это,  вам сразу полегчает.
          Расслышал ли  монах  скверные слова Никола, так и осталось неизвестно. Развернув  полотенце,  он протянул больному кружку. В воздухе повеяло теплым ароматом куриного бульона с  пряными кореньями.

Бутвиль обрадовался и появлению монаха, и  тому, что Никола охотно выпил бульон, но его заботило, что будет дальше. Забрав пустую кружку из дрожащих рук брата, он взял монаха под локоть, отвел в сторону и  тихо сказал:
           - Господин Амбруаз…  простите, что я  к вам так обращаюсь, но мне почему-то кажется, что у вас есть опыт мирской жизни.  Думаю, вы уже поняли, что наши дела  сложнее, нежели я вчера представил их. Я не мог иначе... 
        -  Трудно было не понять, - слегка улыбнулся монах. - И вы о чем-то хотите меня попросить? 
        Луи-Франсуа только кивнул – у него перехватило горло.
         - Позвольте мне догадаться!  Вы хотели бы, чтобы я умолчал о том, что заметил, и не ставил в известность отца-настоятеля?
         Бутвиль кивнул снова.
         - Это противоречит нашему уставу, но я возьму этот грех на душу, - спокойно ответил монах.
         - Мы даже отблагодарить вас не можем, - пробормотал Луи-Франсуа. – Разве что впоследствии...   
          - В благодарности я не нуждаюсь  ни ныне, ни впредь, - мягко прервал его монах. - Однако выполнить вашу просьбу я смогу при одном условии.
       - А именно? - нахмурился Бутвиль.
       -  Отец-настоятель сейчас в храме, готовится к заутрене. Прежде, чем начать службу, он обязательно осведомится о здравии страждущего юноши, дабы помолиться за него, и на прямой его вопрос  я солгать не смогу. Поэтому вам следует уехать до того, как прозвонит колокол. Тогда мне достаточно будет сообщить ему, что вся необходимая  помощь была оказана, и старший брат увез младшего, спеша вернуть его в лоно семьи.
        - Значит, чем скорее мы уедем, тем меньше вам придется лгать? – усмехнулся Бутвиль. – Хорошо.  Но как же свежая перевязка,  которую вы... 
      - У меня всё с собой, - брат Амбруаз  похлопал ладонью по сумке, висевшей у него через плечо.

– Я мог бы сказать то же самое про вас, - тихо  ответил брат Амбруаз. – Трудно жить в миру человеку, чей дух зажат в тиски долга и чести, еще труднее, когда над ним властвует любовь. Тернисты ваши пути… Если такие люди исчезнут, мир не рухнет, но более ничем не будет отличаться от ада.  Я буду молиться за вас, как и за других, на кого вы так похожи. Но и вас прошу беречь себя ради тех, кто вас любит. Договорились? – монах неожиданно улыбнулся, и стало видно, что он совсем ещё не стар.
        - Я постараюсь, - также негромко ответил Илер и улыбнулся монаху, знавшему о нем, похоже, больше чем он сам и душу его читавшему как раскрытую книгу.
       Нет, действительно замок Монсальват в этом изменившемся совсем не к лучшему  мире принял видимость обители братьев-капуцинов!  Шевалье многое хотел бы открыть этому монаху,  жаль только времени на это совсем не было.   А чудеса продолжались - когда брат Амбруаз занялся его рукой, боль почему-то оказалась вполне терпимой...
      Разговор Никола с монахом Бутвилю пришелся по душе, но он не мог себе позволить расслабиться. Вряд ли все капуцины отличались  таким же великодушием, и любой из них мог быть сплетником или, того хуже, доносчиком. Например, давешний привратник… Холодные стены обители казались графу ловушкой, из которой нужно было поскорее выбраться. Молча наблюдал он за процессом перевязки, с трудом  сдерживая нарастающее нетерпение.
      Под конец процедуры брат Амбруаз  достал из своей объемистой сумки флакон темного стекла и подал Никола:
      - Вам понадобятся силы, чтобы доехать до дома. Это отвар из пяти трав, самых простых, луговых,  но  часа на два его действия хватит.  Выпейте все, только не залпом, по глоточку!

Отредактировано Бутвиль (2018-10-07 22:17:53)