Отсюда: Те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть. 26 января 1629 года
- Подпись автора
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » И только ночь дышала в спину... 26 января 1629 года
Отсюда: Те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть. 26 января 1629 года
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
В Париж они вошли, само собой, не через ворота - попадаться на глаза страже никто из них не хотел, тем более что обратно в Сен-Манде погоня так и не вернулась, задержавшись, как видно, у Сент-Антуанских ворот. Шере, который ни в квартале Бастилии, ни в Сент-Антуанском предместье никого близко не знал, уже приготовился к поискам кого-то из местных, но Молян, не задерживаясь, повел их к северу, а затем к перелазу - развалившейся лачуге, с крыши которой несложно было перебраться через стену и на сарай в каком-то трактирчике. С хозяином, высунувшемся из окна на яростный собачий лай, договорились быстро, хотя, расставшись с монетой, Шере все же уточнил:
- Обратно пропустишь? - и широко ухмыльнулся, когда хозяин глянул на Моляна. Тот ухмыльнулся в ответ, и хозяин пожал плечами. - Ежели до завтра обернешься...
Шере жестом изобразил согласие, и хозяин ухватил пса за ошейник.
- Захавый ты добарь, - одобрительно заметил Молян, когда они зашли за угол, и тогда уже настала очередь Шере пожимать плечами: уж каким-каким, а осторожным его в эту ночь назвать было нельзя.
Об этом он и думал, пока они шли К Новому рынку: что надо было быть умнее и пойти к г-ну кардиналу - разве тот не сказал, что в долгу у него? Попросить у него жизнь Реми, и с чего бы ему было бы отказывать? Глупо было бояться, что он откажет, в этом весь смысл покровительства - что тебе помогают в обмен на твою службу - но Шере все равно не был уверен. Для его высокопреосвященства все могло быть иначе, и на самом деле г-на де Кавуа спасла его жена и Реми, а Реми г-н кардинал ничего не обещал, а Реми кого-то там убил... В любом случае, у него получилось, а что это было опасно... А что, надо было позволить, чтобы Реми повесили?
В той компании, какую он водил этой ночью, даже на Новом мосту было бы безопасно, и Шере спохватился, только обнаружив перед собой "Коронованную редиску".
- Нам здесь налево.
Молян сощурился, а потом хмыкнул.
- В провожатые не навязываюсь.
Двое других промолчали, и Шере повел друга к уже известному и обоим дому на соседней улице, втайне надеясь, что сообщники все же проследят и придут на помощь, если возникнет нужда. Нужда, однако, не возникла - то ли потому, что холод прогнал с улиц мелкую шваль, то ли потому, что самого Шере в этом квартале очень хорошо знали, и до нужной двери они добрались без помех.
- Свои, - отозвался Шере в ответ на грязное ругательство, донесшееся изнутри, когда он постучал. Зная привычки бретера, он не рассчитывал застать его дома, но по его голосу это было не сказать.
- В такое время? - изумился Лампурд, открывая дверь. Как любой человек его положения и рода занятий, он был одет в любое время суток - только что без шляпы. - В такое время даже чужие не ходят. О, господин доктор! Заходите, прошу вас. А ты можешь пока за вином сбегать... или нет, к черту. Нападут на тебя еще, кричать будешь, спасай тебя... У меня есть еще пара бутылок, до утра дотянем.
Он зажег лампу, и это было даже неожиданнее вина, настолько Шере привык, что в этом доме всегда было шаром покати.
Никто.
И звать меня никак.
- Меня зовут Барнье, - усмехнулся хирург и протянул убийце руку. - Рад видеть вас в добром здравии и на своих двоих.
Против обыкновения, он совсем не представлял, что теперь говорить. Рассказать о том, что случилось в эти последние дни?.. Кому это интересно?.. Впрочем, Доминику, может, и интересно...
И странно было осознавать, что дома у него больше нет. По крайней мере, пока. И что он - самый настоящий преступник. Нет, к этому Барнье всегда был готов, но не... не убийца же. Почему так?.. Почему все так?..
Сейчас, когда ему не грозила петля уже на рассвете, врач впервые в полной мере осознал, насколько близок был к смерти. Еще и за то, чего не совершал! Нет, черт возьми, за дело было бы, может, и не так обидно.
Сегодня он и сам выглядел как заправский головорез. С разряженными пистолетами и в грязной после тюрьмы и бегства одежде.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Жилище Лампурда выглядело настолько непривычно, что Шере не сразу понял, в чем разница. Тот же стол, служивший еще и ложем. Тот же футляр для лютни, валявшийся по углам уже несколько лет. Тот же сундук с отстоящими обручами и провалившейся крышкой. Табурет без доски на сиденье. И пустая стена.
- Твои клинки!
Лампурд помрачнел и сделал вид, что не услышал:
- Господин Барнье тогда. Я сказал бы, что вас послал мне сам Господь, если бы не был уверен, что к этому приложил руку дьявол, - он выразительно глянул на Шере и ткнул пальцем в сторону сундука. - Сядь и помалкивай, если не хочешь оказаться за дверью.
- Не хочу, - в голосе Шере не было и намека на смех. - Я найду кого спросить.
- Видели? - вздохнул Лампурд, передавая врачу бутылку. Полную, насколько мог судить Шере, и расстался он с ней с явным сожалением. - Ни на грош уважения к чужим тайнам. Если бы я хотел откровенничать, Шере-Шери-Шеро, я бы тебе и сам сказал. Имей совесть.
- У меня ее давным-давно украли, - отшутился Шере, тщетно стараясь подавить тревогу. - Реми надо где-то спрятаться - поможешь?
- Ясное дело, - убийца пристально взглянул на врача. - Можете у меня остаться. Или еще…
- Мне лучше не знать, - перебил Шере. - Меня могут спросить. И ты мне тоже не доверяешь.
Лампурд заметно смутился, глянул на опустевшую стену, дернул уголком рта - и промолчал, чего Шере не ожидал совершенно, потому что обыкновенно бретер молол языком как мельница. Но не мог он продать свое оружие, не мог!
Никто.
И звать меня никак.
- Я мог бы остаться, - слегка смущаясь, сказал Барнье. - Никому в голову не придет искать меня здесь, я никому не сказал тогда... и после. Это ненадолго, мне все равно нужно будет уходить.
Он поискал глазами кружку, с лету не обнаружил, и, не чинясь, сделал глоток. Давно хотелось промочить горло, и события минувшей ночи прямо-таки располагали. А пропавшие клинки интриговали так, что, вздумай Лампурд гнать его взашей, не ушел бы.
Чего это он вздумал?.. Плохо зажило?.. Да нет, все должно быть в порядке, он же помнил эту рану от начала и до конца, от гнойной дыры до розового шрама со следами шитья.
- Если вы и впрямь мне благодарны, - сказал он, жестом предлагая бутылку Шере, по кругу, - тогда не зовите меня "господином".
Обычно Доминик не любил такие вина, но после недавних приключений мог и не отказаться.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Лампурд пожал плечами.
- Хотите, уходите, хотите - оставайтесь. Я просто знаю пару мест получше.
- Ты просто не хочешь гостей, - поддразнил Шере. - Или это тебе Реми так не по нраву? Фехтовать ты больше не фехтуешь, вино не пьешь…
Только сказав это, он осознал, что это могло быть и правдой. И потому особенно пристально взглянул на бретера, передавая ему бутылку.
- Держи, - Лампурд, словно не заметив, сдернул со стола плащ, служивший ему одеялом, и набросил на плечи Шере. - Не хочу лезть не в свое дело, но…
- Хочешь, - перебил Шере, - сгораешь от любопытства, и я тоже. Махнемся?
Лампурд невольно взглянул на врача. И Шере внезапно осознал, что слова Реми можно было понимать двояко - что он может выйти сейчас и не вернуться.
- Куда это тебе надо уходить? - быстро спросил он. - С чего вдруг? Ты не думай, я… Господин кардинал сказал, что он мне за жизнь господина капитана должен - так тебе он должен вдвое, а то и вчетверо. А если эти долги сложить, то точно больше выйдет, чем что бы ты там ни натворил - не короля же ты там уложил. Я уже думал, что я дурак был, что сам полез, но я очень боялся не успеть.
Шере отпил все-таки из бутылки и невольно поморщился - вино было наверняка местное.
Никто.
И звать меня никак.
- Все сложнее, - вздохнул Барнье. - Да не переживай так, до утра я точно никуда не денусь. Сам же говорил, тут по ночам неспокойно.
Да и усталость уже казалась двумя пушечными ядрами, привязанными к ногам. Утром будет легче во всех смыслах.
- Я никого не убивал, - сказал он, глянув сначала на Доминика, потом на Лампурда. - Я имею в виду, там и тогда. Подставили меня. Но пришел ты вовремя. Хотя уши бы тебе надрать за такой риск...
Он чуть улыбнулся, глянул теперь уже только на Лампурда. Мол, вы-то знаете этого прохвоста. Уши давно просятся, а рука не сильно поднимается.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Лампурд ухмыльнулся в ответ и шагнул к двери.
- Давно пора, - подтвердил он. - Дорогуша, я в твои дела не лезу, не лезь и ты в мои, хорошо? Где ключ, ты знаешь, запри, когда уходить будешь.
Шере молча кивнул, даже не пытаясь скрыть растерянность. Все это было столь не похоже на бретера, что он не знал, что думать. Но ведь еще неделю назад не было даже намека…
- А вы, doctor mirabilis, - Лампурд неожиданно серьезно посмотрел на хирурга, - не сбегайте, пока мы с вами не поговорим - очень надо.
Шере открыл было рот, но промолчал, и молчал до тех пор, пока шаги Лампурда на лестнице не стихли, отрезанные захлопнувшейся входной дверью.
- Ты что-нибудь понимаешь? - растерянно спросил он тогда - и сразу же махнул рукой. Видит Бог, Лампурд мог о себе позаботиться, в отличие от Реми. - Кто это тебя подставил? Этот полковник? Россильяк?
Вопросов у него было куда больше, но если Реми собрался из-за этого сбегать, ответы могли быть опаснее незнания.
Отредактировано Dominique (2018-08-18 22:10:26)
Никто.
И звать меня никак.
Барнье ничего не понимал, но надеялся расспросить бретера позже. Просил же он остаться! И что ему могло быть надо?.. К раненым друзьям зовут срочно, значит, дело иное. Может даже, как-то связанное с этой внезапной переменой.
- Да, - коротко ответил Барнье, в свою очередь приложившись к бутылке. - Я побежал тогда за парнем из этого дома... Не парнем даже, он вроде как дворянин, но я не сильно присматривался - одет прилично. Он прибежал в другой дом. На отшибе, я бы подумал, что заброшенный совсем. Я за ним. А там во дворе этот полковник. Шарахнул в него из пистолета, поднял шум, никто и не посмотрел, что мои пистолеты заряжены, оба... Народ сбежался, а я его как раз на прицел взял. Стрелять надо было, но ты понимаешь, это же господин де Россильяк, я его знаю даже... Немного. Видел под Ларошелью...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Дом на отшибе… Заброшенный дом, который не надо снимать, а значит, от этого Россильяка в Сен-Манде не осталось следов. И никому, ясное дело, в голову не пришло удивиться, откуда он взялся, почему в него стреляли, кто убитый…
- Но ты же не поэтому хочешь уходить, - полувопросительным тоном произнес он. - Даже если господин капитан не сможет помочь, господин кардинал может или я. Я разве не секретарь его высокопреосвященства? Даже странно вообще, что никто там уже не разбирается и тебя не нашли.
Барнье молчал довольно долго, то ли подбирая слова, то ли собираясь с духом. А потом поднял глаза на друга:
- Ну... Понимаешь, она расскажет, что мы там делали. Я там дверь вскрывал... Потом, я же за ним гнался. Как тут доказать, что не я убил, когда там целый полковник? А может, уже и не полковник даже. И потом... - похоже, все, что было сказано до этого, было только прелюдией. - Капитан если узнает, что я его жену в Сен-Манде повез, он меня сам прибьет к черту. С тебя спрос невелик, с Винсента, пожалуй, тоже.
Шере с сомнением взглянул на Реми.
- Это все не конец света и даже не его начало, - возразил он. - Полковника, по-моему, вообще бояться не стоит. Смотри: откуда он там ночью взялся? Это господину де Понсеваре неважно, а любой, кто знает, зачем мы там были, начнет искать, и тогда либо он сам будет его высокопреосвященству объяснять, что он там той ночью делал, либо, пари держу, его в Сен-Манде никто не знает, и он назвался другим именем, и адрес, если вообще дал, то поддельный? Ну скажи, он своим именем назвался?
Тут Шере спохватился и подвинулся на сундуке, оставляя место и для друга.
Никто.
И звать меня никак.
- А то, что он там был, и что этот мерзавец к нему побежал, это ведь что-то должно значить... - задумчиво сказал Барнье и сел рядом. И, конечно, вручил Доминику бутылку. - Это все не просто так. И ведь знал, куда бежать, и даже крикнул что-то... Но нет, по имени не звал. Мне кажется, этот Россильяк вообще не понял, что я его узнал. Я думаю, он бы тогда меня застрелил от греха подальше.
- А рядом оказались люди Понсеваре, - продолжил Шере. - Очень удачно как-то, ты не находишь? Странно даже, что тебя в тот же день не казнили.
- Меня все устраивает, - торопливо отшутился хирург, припомнив свои мысли и ощущения перед неминуемой, казалось, казнью. - Но тогда... Нас... То есть меня... Искать будут? Когда выяснится, что все сбежали?
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Знаешь, чего я боялся? - Шере снова поднес к губам бутылку. - Что он ошибся, Папаша Бовар. Или все наврал. Что тебя уже повесили или что с тобой что-то ночью случится. Мне еще за этим все эти ребята были нужны - чтобы ничего не случилось. Но это уже неважно - пусть ищут. Дело, конечно, громкое, но кто им что скажет? Мы не местные, а они не здешние.
Он мог бы добавить, что, даже если кто-то свяжет происшествие в Сен-Манде с секретарем г-на кардинала, у него был полный публичный дом свидетелей, как он пытался убедить стражника, что ему надо поговорить с его капитаном - сию же минуту и именно про эти часы, а из тех, кто видел, что произошло в тюрьме, опасаться стоило только мальчишку - не станут связываться, побоятся. Другое дело, что вот убить могут…
Отредактировано Dominique (2018-08-23 15:47:37)
Никто.
И звать меня никак.
Барнье вздохнул.
Он знал осторожность друга, и полагал его достаточно здравомыслящим, а временами даже опасливым человеком. Черты, которых временами недоставало ему самому, так что к чутью секретаря на опасность он прислушивался. Причем делал это чаще, чем о том говорил.
Но Доминик, который просто пришел в тюрьму с порохом и отребьем и забрал того, кого хотел - это был новый Доминик. Такого хирург мог бы ждать от Кавуа. Может, еще от пары человек.
И все же не был удивлен. Восхищен, расстроен, задумчив, но не озадачен. Он знал силу характера Шере и подвижность его ума, и знал, что в нем жива отвага - но совершенно иного свойства, чем у тех, кто посвятил себя оружию.
И вот. Человек, который не мог ткнуть другого человека ножом, приносит в караулку пороховой заряд. "Я просто положу это здесь". А и правда, чего напрягаться?..
Барнье ощутил, что сейчас совершенно неуместно ухмыльнется. В груди было тепло и оттого, что оба остались живы, и от вина, и ведь была еще виселица, которая осталась в прошлом - туда ей и дорога!..
- Когда ты боишься не за себя, другие начинают бояться за тебя, - проворчал он, борясь с желанием обнять друга и не желая иначе высказывать упрек в неосторожности. - Как только в голову пришло... Я, когда тебя в камере увидел, чуть сам не помер - подумал, ты с ума сошел. А потом подумал, что не может такого быть, чтобы какая-то шлюха тебя раскусила и выдала. Эх ты, умник...
Он серьезно глянул на Доминика, но сквозь эту серьезность легко проглядывала нежность.
- Ты же меня спас. Серьезно, спас. Без дураков. Буквально с виселицы снял.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере отвел взгляд. То ли промозглость комнатушки Лампурда была тому виной, то ли вторая бессонная ночь, давно перевалившая за половину, но, несмотря на куртку Реми и плащ бретера, ему было зябко, и одним лишь усилием воли он не стучал зубами. Чем он заслужил такое тепло и такое доверие? Чем мог на него ответить? Отшутиться? Сказать: «А что еще я должен был делать?» Промолчать, напоминая самому себе, что Реми просто был очень хорошим человеком, почти ангелом?
- Я тебя бросил, - Шере спрятал заледеневшие руки между коленями. - Если бы я не уехал, ничего бы этого не случилось. Я тебя очень прошу… давай не будем об этом. Все получилось, все закончилось хорошо.
Когда он только начинал думать о том, что могло пойти не так… В веселом доме в Сен-Манде он едва не перетрусил снова и, разворачивая часы, как заклинание повторял самому себе, что он-то выпутается, так или иначе, у него было с собой поддельное письмо - которое теперь надо было сжечь до распоследней буквы - и жетон Шатле, принадлежавший убитому в прошлом году осведомителю; у него была признательность г-на кардинала, он был его секретарем… Все получилось.
Шере, не удержавшись, зевнул и невольно глянул на стол Лампурда, служивший ему также кроватью - рассохшуюся ставню, положенную на массивные козлы и когда-то, но не сейчас накрытую полой плаща, заменявшей бретеру и скатерть, и одеяло. Наверняка здесь водились крысы, но Шере все равно предпочел бы кучу тряпья на полу - которую он уступил бы другу… или занял бы сам, и ведь не объяснишь, не откажешься, и нет ни одной причины сбежать.
Никто.
И звать меня никак.
Доминик всегда смущался, когда ему говорили теплые слова, и Барнье не стал говорить, что отъезд его ничего не изменил. Ну как Шере помешал бы ему бегать за сомнительными незнакомцами и напрашиваться на неприятности? За руку держал бы?..
В одном он был прав - все получилось.
Доминик выглядел очень уставшим. Хирург перехватил его взгляд и сочувственно спросил:
- Спать?.. Холодно, но придумаем что-нибудь.
Сам он спать не хотел. Не отошел еще и от взрыва, и от бегства. События менялись слишком быстро, даже голова ныла - в затылке и еще на висках. Но положи сейчас Шере одного, и бедняга замерзнет еще до рассвета. А уж о том, чтобы выспаться, и речи не было...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Холодно. До дрожи, которую больше не выходило скрыть, до сделавшихся непослушными рук, до того, что даже лицо, казалось, замерзло, превратившись в маску.
- Соседи, может, - пробормотал Шере, надеясь, что в тусклом мятущемся свете лампы его смущение останется незамеченным. Соскочив с сундука, он пошарил по карманам, которых в куртке Реми было великое множество. Любая монета… - Я поищу.
Что именно он собирался искать - он уточнять не стал, да и сам на самом деле не знал.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье посмотрел на него долгим взглядом, в котором читались одновременно раздумья, печаль, сочувствие и скепсис.
- Какие соседи? - переспросил он. - Куда ты пойдешь в этом квартале ночью и зачем?
Спустя несколько мгновений взгляд его погас. И хирург отвернулся.
Он понял.
Если Доминик что-то подозревал... Да нет, знал, наверняка знал, невозможно общаться так долго и вовсе ничего не замечать...
Тогда это все объясняло.
Может, слишком многое.
Что-то сжимало горло изнутри, он чуть не ударил кулаком в стену. Но сдержался, конечно. Только без нужды прикоснулся к полированному дереву рукояти одного из разряженных пистолетов. Его никогда не успокаивало оружие, но сегодня почему-то - да.
Или это был самообман.
- Хочешь, я выйду? - хмуро спросил он, не рискуя поднять взгляд на друга.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Реми…
Шере смотрел на друга, на соскользнувший на пол плащ Лампурда, на бледные пальцы Реми на пистолетной рукоятке, снова на плащ и не находил слов. Что он понял - что подумал? Да понятно, в общем, что подумал, и оскорбился, конечно, и никак не объяснишь, что подумал ты совсем не то, что кажется - в голову даже не приходило!
Он даже соврать был готов - только знать бы что, потому что если Реми уйдет… или вытащит этот пистолет… Шере даже не знал, чего он боится больше.
- Не уходи, - попросил он, - пожалуйста, не уходи. - Он чуть не пошутил, что его тогда еще кто-нибудь другой прибьет, но не решился. - Не злись, пожалуйста. Я дурак, да. У меня никогда не было такого друга как ты, и я все испортил, да? Ну что мне сделать, чтобы ты не сердился?
Он оценивал - не мог иначе. Взвешивал каждое слово, гадая, получится или нет. Простые слова, короткие предложения, просьбы и вопросы пополам. Только бы не задеть еще больше и не наболтать лишнего - потому что объяснить, чего он боится на самом деле, он не мог, да и нечего же было бояться, наверняка нечего.
Никто.
И звать меня никак.
Он не хотел отвечать. Может, просто не мог. Осознание того, что Доминик мог явиться за ним к черту на рога, в тюрьму с головорезами, рискнуть жизнью, но не остаться в одной комнате на ночь, оказалось сродни удару по голове. Может, если бы оно не было таким внезапным... Да черт, сколько раз они сидели в особняке Кавуа и весело болтали при свечах! Что он себе думает?..
- Я не сержусь, - наконец вытолкнул Барнье сквозь застрявший в горле ком и отошел к окну, жалея, что оно по зимнему времени наглухо закрыто. А и откроешь, окоченеешь. Да и со двора заметят, лишнее...
Он сказал правду. Что бы он ни испытывал сейчас, это была не злость. И едва ли это можно было описать одним словом.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Реми…
Шере не сразу даже понял, что боль в ладонях - от впившихся в кожу ногтей, так он стиснул кулаки. И даже правду не скажешь, потому что так не бывает - чтобы просто от прикосновения… и тогда, на башнях Нотр-Дам… тогда ему не было ни страшно, ни дурно - то есть было страшно, но не того…
- Не сердись, - повторил он, потому что надо было что-то сказать. - Ты думаешь, я про тебя какую-нибудь гадость подумал? Я нет. Правда. Я знаю таких людей, и я бы никогда… Черт, если бы я про тебя такое вообще подумал, я бы… - он хотел сказать, что держался бы подальше, и чуть не засмеялся, а потом сказал совсем другое: - Я их все равно никогда не интересую, и слава богу.
Это было уже на самом краю правды: один раз Мадо объяснила ему, что к чему - побив сперва молодого моряка, который рассказывал ему про Алжир, и может, она была неправа, а другой - того мошенника на самом деле интересовал не он, хотя понял это Шере только через несколько дней - тогда он просто удрал. Но в остальном он не лгал - в третий раз это была просто болтовня, и тот студент был очень, очень пьян и на самом деле просто хотел пожаловаться на своего друга, а больше не было ничего, потому что с тех пор, как он ушел от Мадо, Шере очень старался не быть ни для кого привлекательным… почти ни для кого.
Никто.
И звать меня никак.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » И только ночь дышала в спину... 26 января 1629 года