Домишко оказался неожиданно уютным: внутри было не по-крестьянски жарко («спина у меня ноет, милок, вот и топлю как для нечистого») и пахло какими-то травами («от живота, милок, от живота завариваю»), но у огня стояла прикрытая стареньким одеялом лавка («сюды и кладите его, болезного»), а на огне весело побулькивала похлебка («сейчас и винца плесну, милок, вы люди хорошие, сразу видно, уважительные, старуху не обидите»). Невесть откуда появился мальчишка лет десяти («ай, и хорошо, миленький, что ж мне, старой, суетиться, еще оброню чего»), который живо установил широкую доску на высоких козлах, доску поуже - на козлах пониже, вместо второй лавки («а вы садитесь, господа хорошие, по краям, оба, она и пятерых выдерживала») и принес «дорогим гостям» по полной миске и по деревянной ложке. Говорить он не говорил («да не глухой он, ни боже мой, да вот только по-местному понимает, а учиться не мастак»), но по приказу старухи стащил с его светлости сапоги и принялся растирать ему сперва ноги, а потом руки.

- Лучше бы он мой плащ так тер, - не сдержался Роже, успевший к тому времени наполовину опустошить миску, перестать, наконец, то и дело шмыгать носом, и даже слегка согреться.

- А и потрет, милок, - пообещала старуха, - да только приятелю вашему лучше бы во-он там одеяло взять, а сапоги у огонька поставить, али боится, что скрадут чи усохнут?

- Матушка, - сказал Роже, на которого болтовня хозяйки дома наводила сон - а может, дело было в похлебке, тепле и подогретом вине омерзительного вкуса. - Он не маленький, а я тебе и так уже всю наличность отдал.

Это было чистой правдой - зайдя в тепло после пары лье в ледяной февральской ночи с полудохлым герцогом в поводу, он бы за ее чечевичную похлебку отдал и право первородства, если бы оно было, и гвардейский плащ, если бы тот не был нужен для службы, и пару золотых, которых у него не было. К счастью, старухе с лихвой хватило набравшихся у него пары экю, и теперь она не знала, как угодить и «милку», и «бедному промокшему господину», и «их несчастной милости».

Старуха, подчиняясь с проворством, выдававшим некоторое понимание законов войны, задула плававший в масле фитиль и накрыла чем-то огонь в очаге, так что в домике воцарилась кромешная темнота и тишина, нарушаемая лишь яростным перешептыванием на местном говоре. Роже успел, однако, добраться до окошка и склонился над плечом товарища, тщетно пытаясь разглядеть новоприбывших.

Те, проехав несколько шагов по главной улице деревеньки, остановились кучно у первого же ее дома, и громкий стук возвестил об избранной ими тактике еще до того, как звучный и явно привыкший к повиновению голос спросил:

- Любезный, здесь трое всадников проезжали - давно ли?

- Черт, - прошептал Роже, не позаботившись о менее банальном ругательстве, - откуда?.. Ах, да…

Дорог в этом проклятом Богом краю было не настолько много, и ведь несложно же было догадаться, куда поедут два гвардейца. Другое дело, что и сворачивать им было в высшей степени незачем - да и некуда, только какие-то глухие тропки, соваться на которые они не решились.

Бормотание, которым ответили на вопрос всадника, разобрать было совершенно невозможно, однако тот, похоже, что-то понял:

- Милейший, не морочь мне голову, если не хочешь остаться без своей!

Ответное бормотание, и всадник хмыкнул.

- Где? Нет, покажешь. Покажешь, я сказал! - Он повернулся, верно, к спутникам, потому что следующие его слова, явно произнесенные тише, все же были вполне слышны двум гвардейцам. - Знаю я повадки этой братии.

Молодые люди переглянулись, и Роже мысленно поклялся никогда больше так не напиваться - где остались его собственные пистолеты, он не имел ни малейшего понятия: в спальне герцога их не было, а в седельных кобурах он их оставил или в «Красной голубятне»… Нет, никогда, никогда больше.

Всадники, меж тем, мрачно следуя за оборванным мужичком, зябко кутавшимся в половину лошадиной попоны, добрались до домика старухи, останавливаясь у шаткого палисада, и тихонько заспорили, съезжаясь в тесную кучу.

- Нет, - громче возразил один из них, спешиваясь, - сударь, позвольте…

Он направился к дому и решительно постучал.

- Эй, господа гвардейцы! Ваша светлость?

Отредактировано Роже де Вентьевр (2019-05-09 20:31:03)

Роже, наблюдавший за ними из окна с пистолетом в руке, за неимением других собеседников повернулся к Ларошгийону и закатил глаза - еще один напрасно пропавший образец выразительной мимики. Лаварден был бы разочарован, но его спутник отнюдь не жаждал изображать из себя ни мэтра Гитона, ни Леонида - особенно без спартанцев.

- Мы ищем его светлость господина герцога де Ларошгийона, - сообщил между тем Лавардену тот же дворянин, что стучал в дом. Горевшие позади него факелы мешали разглядеть лицо, но голос был молодой. - Я шевалье де Жанто, к вашим услугам.

- А я, - сказал из толпы свитских тот же повелительный голос, что расспрашивал крестьянина, - господин де Лианкур, его брат. Угодно ли вам позволите мне войти?

Он спешился, теряясь среди лошадей, и Роже опустил пистолет.

- Шевалье де Лаварден к Вашим услугам, - голос бретонца едва уловимо изменил тембр, однако упрямец даже не подумал отойти от двери. - Герцог уехал с нами, опасаясь за свою жизнь. Мы не ищем с вами ссоры, господа, и уж тем более с Вами, сударь, однако отдавать радушного хозяина в руки тех, кто стрелял в него у ворот собственного поместья, было бы подлостью, недостойной дворянина.
Впрочем, Лаварден, видно и сам понимал бессмысленность сопротивления, и потому добавил немного мягче:
- Если только он сам узнает родича и переменит решение...

- Я готов попробовать этого добиться, - после короткой паузы проговорил Лианкур и вскинул руку, когда сопровождающие разом принялись возражать. - Господа, я принял решение. Подождите здесь.

- Сударь! - взмолился Жанто. - Позвольте мне хотя бы…

- Позволяю. Узнать, кто стрелял и почему. Я следую за вами, сударь. - Несмотря на уверенный тон, он все же обернулся, едва выйдя из толпы, и вдруг поманил к себе одного из спутников - по виду, слугу.

Лаварден немного поколебался, но все же ступил с крыльца, давая Лианкуру и слуге возможность войти, и Лианкур переступил порог первым, недоуменно оглядываясь в кромешной тьме.

- Минуточку, ваша светлость, - Роже, успевший перейти от окна обратно к столу, отложил пистолет так, чтобы тот оставался под рукой, и снова зажег масляную лампу. - Хотите скверного, но теплого вина? Или чечевичной похлебки?

На длинном унылом лице последовавшего за его светлостью лакея отобразилось глубокое возмущение, но сам Лианкур неожиданно зябко потер руки.

- Давайте вино. А! - заметив на лавке Ларошгийона, он дернулся было к нему, но тут же остановился и пристально взглянул на Лавардена. - Он… он в обмороке?

- Ему стало худо на болотах, - уклончиво ответил тот. - Мы не лекари, чтоб сказать точнее.

Лианкур помедлил, а затем протянул руку за кружкой, которую наполнил Роже.

- Дело весьма деликатное, - проговорил он, поглядывая то на одного гвардейца, то на другого. - Весьма.

- Мы бываем очень деликатны, - сказал Роже.

Если Лианкур в этом и усомнился, придворное воспитание не позволило ему дать это понять, и взгляд, который он устремил затем на Лавардена, был всего лишь вопросительным.

- Вы меня обяжете, господа, если расскажете, что произошло. Я, к сожалению, весь вчерашний день провел в Этре, вернулся незадолго до вашего отъезда и не был ему свидетелем.

Отредактировано Роже де Вентьевр (2019-05-09 20:35:13)

То ли убедившись, что тон разговора был достаточно мирным, то ли надеясь на новую поживу, старуха осторожно выбралась из угла, сняла с угольев крышку и тихонько принялась вновь раздувать огонь. Мальчишка, то ли более пугливый, то ли менее корыстолюбивый, остался на месте, однако внимание Лианкура, до сих пор всецело сосредоточенное на Лавардене, разделилось между ним и двумя обитателями хибарки, и тень, набежавшая на его лицо при упоминании о врагах его брата и о яде, становилась все глубже с каждым словом гвардейца, пока он не вскинул руку в явном возмущении.

- Быть может, люди, которым известно, сколь болен их господин, были в какой-то мере обеспокоены, обнаружив, что он уезжает зимней ночью неизвестно куда не только без подобающего сопровождения, но даже не предупредив своего брата? Взгляните на него! Даже в этой темнотище очевидно, по-моему, что он нездоров. Я сам в приступе лихорадки бегал на двор в одной рубашке… Так, бабка! Кончай суетиться. Ты меня понимаешь?

Старуха, замерев на месте при окрике, поклонилась с самым отупелым и робким видом, какой только можно было ожидать от крестьянки, ничем не выдавая, как живо она болтала всего несколькими минутами ранее.

- Вон! - приказал Лианкур, то ли не обманувшись этой покорностью, то ли находя ее отвратительной, и подкрепил приказ золотой монетой, брошенной на порог. - И отродье свое прихвати. Ну!

Он презрительно ткнул пальцем в сжавшегося в комок мальчишку, снова указал на дверь, и Роже, решив не дожидаться, пока гость возьмется за хлыст, подцепил мальчишку за шкирку и подтолкнул к выходу. Старуха гневной курицей кинулась за ним, безмолвный лакей отступил в сторону, а Лианкур, едва дверь закрылась за крестьянами, швырнул хлыст на стол.

- В плену? - повторил он. - Он так и сказал: в плену? И про яд - он так и сказал?

- Отца Вуазена, - поправил Лианкур - одновременно с Роже, но куда увереннее. - Господи, да он давно умер, наверно. Мы сыграли с ним шутку в юности - злую шутку, но… господа, неужели вы не узнали горячечный бред?

- Он говорил об иезуитском ордене, - перебил Роже. - И лихорадку я не заметил.

- Вы щупали ему пульс? - холодно осведомился Лианкур. - И не ощутили жара?

Роже пожал плечами и, взяв ложку, начал доедать свою похлебку.

- Мой брат, - сказал Лианкур, обращаясь уже к Лавардену, - в последние дни… я могу просить вас о молчании, господа? Вы слышали горячечный бред, но боюсь, найдется немало желающих выдать его за бред сумасшедшего.

Роже вытащил изо рта ложку, но ответить не спешил.

Лаварден поднял голову, но посмотрел не на Лианкура, а на сослуживца.
- Его Светлость - достойный товарищ, как в застолье, так и в приключениях, - в голосе гвардейца прозвучал вызов высокомерию придворного и, в то же время, искренняя приязнь и призыв к миру. - Мне бы не хотелось доставить ему неприятностей.

- Мне тоже, - сказал Роже, но потом все же добавил: - но и себе мне бы тоже не хотелось доставить неприятностей. Я… ладно, я не врач, но я не заметил ничего такого, что не было бы похоже на похмелье. Ну, или, может, его светлость выпил больше нашего или после нас, у меня в прошлом моем полку один вот так свою матушку видел, так это хуже иезуитов было, знаете ли.

По лицу Лианкура пробежала судорога.

- Мой брат не склонен к пьянству, - сухо сказал он. - Но… да, вам неоткуда было знать, господа, о нынешнем его состоянии, я не только не виню вас, но и весьма вам благодарен, что вы позаботились о нем, как могли.

Он взглянул на лежащее на лавке неподвижное тело, выпил свою кружку залпом и невольно покривился.

- А мы вот выпили лишнего, - сказал Роже, у которого возникла одна на редкость разумная, хотя и дерзкая мысль, - и очнулись… вне расположения полка.

Он выразительно поглядел на Лианкура, который передвинул плошку так, чтобы лучше видеть собеседника, и знаком предложил ему продолжить.

- Может, - сказал тот, переводя взгляд на Лавардена, - мы задержались, потому что… это же удачно получилось, что мы задержались?

Лаварден не изменился в лице, но в его взгляде, мельком брошенном на сослуживца, мелькнула лукавая улыбка. Бретонец сдержанно кивнул, как будто даже не словам Роже, а собственным отвлеченным мыслям.

- Я понимаю, вы задержались, чтобы оказать помощь моему брату, - Лианкур с видимым отвращением отставил кружку, но в его голосе слышалось одно лишь напряженное внимание. - Как верно сказал… ваш товарищ, дворянин не может не помочь дворянину в беде.

Одним из наихудших недостатков развитого чувства юмора является склонность подозревать насмешку там, где подшутил бы сам, и Роже взглянул на Лианкура с нескрываемым сомнением.

- Я думаю, - сказал он, - ваш брат потому и взял нас с собой, что беспокоился за нас, но получилось так, что мышь помогла льву? Или родила гору? Я уже забыл…

- Его высокопреосвященство, - то ли Лианкур не знал эту притчу, то ли ему было не до изящной словесности, - несомненно будет рад услышать, что вы помогли и его родственнику тоже.

- Да?

Лаварден, казалось, тоже стал прислушиваться внимательнее, и Лианкур ответил так, словно вопрос задал он:

- Я родственник и ему тоже… Хотя не сказал бы, - на миг в его глазах вспыхнуло совсем иное пламя, - что мне это особо помогло. Но… я буду рад написать ему о помощи, которую вы оказали нашей семье. Мне кажется, если я напишу, что вы с ним сперва неправильно друг друга поняли, это создаст… не совсем правильное впечатление. Как вы думаете, сударь?

- Да, Лаварден, - сказал Роже, - что вы думаете?

Подмигнуть товарищу он постеснялся, да и темновато было, но очень надеялся, что тот вернет услугу тем же манером - а, ну только не "Жердьевр"!

Лианкур бросил на Лавардена пристальный взгляд, но передвинутый светильник оставлял в тени и его лицо, и лицо гвардейца, и оттого, если он не смог прочесть мысли гвардейца, то и тот не сумел бы разгадать, что таилось за его взглядом.

- В таком случае, - произнес он тоном человека, неуверенно пробующего ногой первый осенний лед, - я осмелюсь предположить, что мой брат попросил вас о помощи и вы, увидев удручающее состояние, в котором он пребывал, не сочли возможным ему отказать. Оставить одного больного человека, настаивающего на том, чтобы возвратиться домой через болота зимней ночью…

- Это было бы немыслимо, - так же осторожно согласился Роже и покосился на Лавардена. - А у разве господина герцога не было свиты? Или она была… м-м-м, неподобающая?

Лианкур плотно сжал губы.

- Меня там не было. Возможно, он ее отослал. Рассчитывая заночевать в… где вы были?

- В "Красной голубятне", - тихо и нараспев ответил Лаварден, подходя к постели герцога; огонек светильника поплыл в его темных глазах яркой луной.

- Возможно, ему стало хуже и он попросил вас его проводить. Как вы думаете?

Роже снова посмотрел на Лавардена.

- Ну-у-у, да, может быть, - согласился он, отгоняя неудобные мысли о лошадях и каретах, которые вряд ли заехали бы в болота, и мужественно подавляя желание спросить, не пожелал ли герцог залезть на козлы сам. - А потом он пожелал нас проводить и мы долго отказывались? Или ждали врача?

- Вы ждали врача, я думаю, - Лианкур также поднялся и подошел к брату. - Я не смогу написать это письмо здесь - только вернувшись в поместье. Угодно ли вам будет поехать с нами?

Лаварден бросил на придворного задумчивый взгляд, будто пытаясь угадать намерения - не относительно гвардейцев, но относительно чего-то другого, - а затем посмотрел на Роже и едва заметно покачал головой.

- В таком случае, - Лианкур также явно заметил этот сигнал, - мне остается лишь позвать моих людей… послать кого-то за каретой…

Это он сказал уже вполголоса, размышляя вслух, и Роже решительно кашлянул.

- Возможно, кто-то из ваших людей не откажется поехать с нами… и подтвердить нашу историю? Или как бы вы хотели, чтобы мы поступили с лошадьми?

- С лошадьми? - переспросил Лианкур.

- Мы оставили своих лошадей в "Голубятне", - так же отстраненно пояснил Лаварден. - В сарае - лошади Его Светлости... Да. Я совершенно согласен с господином де Вентьевром: вместо письма вполне сгодится один из тех господ за дверью. Надо же им оправдать, наконец, свое присутствие.

Лианкур перевел, наконец, взгляд на брата, уставившись на его спокойное лицо со странным выражением - смесью сожаления, беспокойства и, похоже, легкого презрения.

- С вами поедет Леглиз, - кивком он указал на вошедшего вместе с ним лакея. - Он подтвердит, если нужно, что я напишу его высокопреосвященству лично.

Поколебавшись, он опустил все же руку на плечо спящего - осторожно, чтобы не разбудить.

- Ему становилось уже лучше, - пробормотал он, - он опять говорил об иезуитах, вы сказали?

- Да, - Роже повернулся к Лавардену. - Мы едем?

- Как будто и не брат, - согласился Роже, с некоторым недоумением оглядываясь на дом, и подтянул подпругу. Раздумывать на такие неприятные темы ему было и непривычно, и противно, и он продолжил уже веселее: - Но знаете, дьявольски удачно вышло - что он нам эту записку напишет. Я еще подумал - раз ему так не хочется, чтобы мы слухи распускали… Черт, как будто мы бабы деревенские!

Он вскочил в седло, глянул на дом и махнул рукой.

- Поехали, догонит нас этот лакей. Не ждать же его?

Лаварден последовал его примеру и уже из седла оглянулся.
- Дьявольски удачно, - эхом повторил он и вдруг, что-то вспомнив, вскинул брови: - Слушайте, а почему, интересно, демон охоты? Дичь какая-то. Но - красиво, согласитесь?
Бретонец попытался напеть отрывок из "Спасения Рено", который напевал Ларошгийон, еще веря в собственное освобождение. Стоило ли удивляться, что изящная мелодия уже на второй ноте принялась заигрывать с простеньким, прилипчивым мотивом незабвенной "Доярочки", а со второй строчке уже полностью в него превратилась? Лаварден выругался, невесело засмеялся и закрыл ладонью лицо.

Роже невольно фыркнул, когда Лаварден начал петь, а потом снова оглянулся на всадников.

- Там было немного иначе, - сообщил он, и ухмылка, которую он не смог согнать с губ, прозвучала и в его голосе. - Погодите, как же это было…

Пусть матушка всегда говорила, что петь на морозе вредно, а дразниться и вовсе нехорошо, Роже поддался сразу обоим соблазнам и запел на всю мирно спящую деревушку:

- Пускай его на подвиг побуждает
Амур, который землю заселяет,
А Марс, что заселяет лишь могилы,
Отступит и его не тратит силы.*

Свита его светлости пришла в движение, ежившиеся около крыльца старуха и ее отпрыск подскочили едва ли не до стрехи, а из домика донесся невнятный шум - сильно похожий на грохот падения.

- Бо смертен человек и прахом станет,
Чего-то там для славы не достанет,
Он должен услаждать собою взгляды,
А не червей, что только трупу рады.*

Отредактировано Роже де Вентьевр (2019-05-12 01:57:14)