Французский роман плаща и шпаги зарисовки на полях Дюма

Французский роман плаща и шпаги

Объявление

В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.

Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой.

Текущие игровые эпизоды:
Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка: Пробирающийся в поместье Бондюранов отряд католиков попадает в плен.
Как брак с браком. Конец марта 1629 года: Мадлен Буше добирается до дома своего жениха, но так ли он рад ее видеть?
Обменяли хулигана. Осень 1622 года: Алехандро де Кабрера и Диего де Альба устраивают побег Адриану де Оньяте.

Текущие игровые эпизоды:
Приключения находятся сами. 17 сентября 1629 года: Эмили, не выходя из дома, помогает герцогине де Ларошфуко найти украденного сына.
Прошедшее и не произошедшее. Октябрь 1624 года, дорога на Ножан: Доминик Шере решает использовать своего друга, чтобы получить вести о своей семье.
Минуты тайного свиданья. Февраль 1619 года: Оказавшись в ловушке вместе с фаворитом папского легата, епископ Люсонский и Луи де Лавалетт ищут пути выбраться из нее и взобраться повыше.

Текущие игровые эпизоды:
Не ходите, дети, в Африку гулять. Июль 1616 года: Андре Мартен и Доминик Шере оказываются в плену.
Autre n'auray. Отхождение от плана не приветствуется. Май 1436 года: Потерпев унизительное поражение, г- н де Мильво придумывает новый план, осуществлять который предстоит его дочери.
У нас нет права на любовь. 10 марта 1629 года: Королева Анна утешает Месье после провала его плана.
Говорить легко удивительно тяжело. Конец октября 1629: Улаф и Кристина рассказывают г-же Оксеншерна о похищении ее дочери.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Части целого: От пролога к эпилогу » Дурная компания для доброго дела. Лето 1628 года


Дурная компания для доброго дела. Лето 1628 года

Сообщений 1 страница 20 из 25

1

Ставка кардинала у Каменного моста, окрестности Ларошели

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

+1

2

Порыв горячего соленого ветра ворвался в распахнутое настежь окно кабинета, и Ришелье привычно придержал рукой лежавшую перед ним стопку документов - единственную на его столе, на которой не лежал бы кинжал, обточенный морем камень, кошелек или даже наруч роскошных миланских лат, которые он надевал порой даже поверх кардинальской мантии. Лето под Ларошелью было немногим приятнее осени или зимы: как тогда болели и мерли, так и сейчас, только сейчас миазмы от местных солончаковых болот можно было ощутить всеми чувствами зараз.

- Шевалье де Ронэ, - продолжил он. - Потому что он говорит по-испански лучше всех, кого я знаю. Я предпочел бы кого-то из ваших однополчан, но вряд ли кто-либо из них говорит с неаполитанским выговором и может сочинять эпиграммы ad libitum… экспромтом. И это какая уже?.. четвертая причина, почему я поручаю это задание вам. По слухам, если бы шевалье де Ронэ жил во времена христовы, его бы и сам Спаситель наш вызвал.

Шевалье де Ронэ наверняка добавил бы: "И проиграл бы". Ришелье не готов был обсуждать, насколько близко это описание к истине, но отпускать Лавардена без предупреждения он не мог.

- Шевалье де Ронэ, очевидно, не ужился бы в испанской армии, монсеньор, - своим обычным, ничего не выражающим голосом произнес Лаварден, только слово "очевидно" выделил легким нажимом.

Ришелье перебрал несколько вариантов ответа на это в высшей степени верное замечание и остановился на самом простом:

- Очевидно. Но у него будет иная история. Он служил когда-то герцогу Осуне, но в каком качестве и что случилось потом… Будет лучше, если он решит сам, а вас я попрошу дать ему знать, если его прошлое окажется слишком… поэтическим.

Врать шевалье де Ронэ не умел, и убедить его взять на время поездки чужое имя оказалось невозможно - пришлось приказывать. А вот с покойным вице-королем Неаполя никаких сложностей не возникло, из чего Ришелье не мог не заключить, что Ронэ и в самом деле у него служил, хотя до сих пор ни о чем подобном он не упоминал. Но так ли много Ришелье знал о его жизни до того, как он и Брешвиль вошли в его собственную?

- Итак, дон Теодоро де ла Вега, - Ришелье пером указал на лежавшее перед ним недописанное письмо, едва сумев скрыть сомнение. Ронэ поклялся, что звонкая фамилия его не выдаст, оставалось надеяться, что он не ошибся. - И?..

- Франсиско Хименес де Солас.

Ришелье дописал второе имя и продолжил писать, еще несколько строк, которые он затем присыпал песком. Подписываться он в этот раз не стал, не сомневаясь, что адресат узнает его руку, и однако, положив перо, вперил в Лавардена новый пристальный взгляд, еще более внимательный чем предыдущий.

- Что не сказано, - произнес он наконец, - то неизвестно. Человек, к которому вы едете, может догадываться о чем угодно, но если он не спросит, не говорите, кто вы. Вы приехали вызволить дона Федерико и уедете вместе с ним.

Подпись автора

Qui a la force a souvent la raison.

+3

3

Франсиско Хименес де Солас - мысленно повторил Лаварден, заучивая и вживаясь. Франсиско Хименес де Солас... Имя пришло, как шутка, как подсказка любому, кто попытается разоблачить этот маскарад. А фамилия - фамилия поднялась из глубин памяти печальным призраком прошлого. Ведь первые три причины, по которым ему поручили это задание, сводились, по сути, к одной-единственной причине - Лавардену не надо было изображать ветерана испанской армии, обиженного на свое командование. Он им являлся.
- Что не сказано, - повторил гвардеец, выдержав взгляд Ришелье с той же вежливой невозмутимостью, - то неизвестно. Я сделаю все, чтоб оправдать Ваше доверие, монсеньор.

*    *    *

В тот же день Лаварден явился в "Красную голубятню", чтобы встретиться с тем самым шевалье де Ронэ. Стоял, кажется, самый жаркий день с начала лета. Раскаленное солнце плыло высоко над западным краем горизонта, от земли поднимался влажный жар, и в четырех стенах было почти нечем дышать. Даже звуки - скрип ступеней, хлопок двери, звон шпор по вытертым доскам, - казалось, увязли в густом жарком воздухе и медленно стекали на пол, нагоняя один другого. Лаварден остановился, снял шляпу, обмахнул ею лицо и огляделся.
В местных кабаках у него была противоречивая репутация. Большую часть времени Лаварден выгодно отличался от своих сослуживцев тем, что всегда платил за свою выпивку, не делал долгов, не дрался и не поднимал шуму, держался вежливо с хозяином и терпеливо - с прислугой. Даже когда ему случалось напиться, в одиночестве или в компании, он обычно сидел тихо, как мебель, погруженный в свои невеселые думы или же развлекал случайного слушателя пространными и путанными рассуждениями ни о чем.
Но уж если Лавардена что-то выводило из его обычного миролюбиво-меланхоличного состояния, то он мог начать чудить - при том с такой педантичной добросовестностью, с такой идеалистической тягой к полному, совершенному абсурду, что мэтр Кола готов был полюбить своих привычных должников и забияк, ведь от них, по крайней мере, было понятно, чего ждать.
- Господин де Лаварден, - добрый трактирщик поспешил навстречу гостю и с видимой опаской заглянул ему за плечо: - А Вы сегодня без...
- Без садовой лестницы, милейший, - кивнул Лаварден.
Мэтр Кола и подоспевший слуга Жиль напряженно замерли, видимо, пытаясь осмыслить. Гвардеец улыбнулся, давая понять, что пошутил, и тогда трактирщик со слугой разразились неискренним, но громким смехом. Жиль смеялся тоже, хотя ту февральскую попойку не застал и не понял, о чем речь.
- Без садовой лестницы, сударь! - повторил мэтр Кола с почти убедительным восхищением, и отдышавшись от смеха, добавил: - И без господ де Вентьевра, и Берензана, и Ла Шеньера...
Бедняга пытался перечислить эти имена отсутствующих друзей с сожалением, но в его голосе звучало такое искреннее счастье, что он стушевался и исчез из поля зрения. Лаварден велел Жилю принести вина и, "Бога ради, просто воды в эдакую-то жару!", а сам прошел за крайний стол, где заметил описанного ему невысокого брюнета с повязкой на глазу.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-15 07:07:07)

+3

4

Произнесенное трактирщиком имя отвлекло бретера от письма. И он воткнул, не глядя, перо в чернильницу, поворачивая голову к вошедшему. С тем же, пожалуй, живым любопытством, с каким глядел полчаса назад на немолодого швейцарца, подошедшего с явным намерением подсесть к нему. Швейцарец постоял у стола, глядя на книгу и чернильницу. Посмотрел на повязку и улыбку бретера.

– Я узнаю в вас ценителя поэзии, – сказал Теодор. И швейцарец пошел к другому столу. А Теодор вернулся к письму. И успел его закончить и начать следующее. И снова наполнить кружку из стоявшего на столе кувшина. А теперь приподнять ее в учтивом приветствии.

Шевалье де Лаварден должен был помешать ему наделать глупостей. По дороге и на месте. На самого Теодора таких задач возложено не было. Отличный повод проникнуться к человеку глубокой неприязнью.

– Готовы к прогулке? – полюбопытствовал он вместо приветствия.

Мэтр Кола, похоже, запомнил одноглазого бретера с того раза, когда в «Красную голубятню» к нему приезжал капитан де Кавуа. Иначе отчего бы он так очевидно дернулся, ставя перед Лаварденом кружку и два кувшина?

+2

5

Лаварден на мгновение встретился взглядом с шевалье де Ронэ, а затем, продолжая прерванное движение, спокойно опустился за стол. Удобно оперся локтями о столешницу и замкнул пальцы в замок, как бы очерчивая между собой и наемником незримую границу.
У господина де Ронэ, как выяснилось, была яркая репутация - гвардеец поинтересовался у знакомых из полка Эстиссак прежде, чем явиться на встречу. Лаварден привык к тому, что умелым и удачливым бретерам перемывали кости, поливали грязью за спиной, опасались, льстили, завидовали. Но он, пожалуй, впервые видел, чтоб человека до смерти боялись - и в то же время не находили, не искали себе покоя от ненависти, которая была даже сильнее, чем страх или смерть.  Лаварден спрашивал себя, знает ли Ронэ, что его найдут и попытаются убить, и отвечал себе: знает или забыл уже, привычное дело, наверняка так.
Гвардейцу даже показалось на секунду, что бретер решил отбросить все ненужные формальности - знакомство, разговор, ссору, - и сразу приглашал его самого прогуляться до ближайшей рощи. Воистину, сначала человек создает свою репутацию, а потом они меняются местами. Лаварден чуть приподнял брови - но, право, это было бы уж слишком.
- К поездке? - переспросил он, наливая себе воды в кружку. - Вполне. Вам еще долго?..
И он указал взглядом на исписанные листы бумаги перед бретером.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-15 13:14:44)

+2

6

Теодор посмотрел на два кувшина собеседника. Потом на свое письмо. Снова на Лавардена. Оценил еще раз отсутствие алого плаща. И опять взялся за перо.

– Еще несколько минут. – Народу в зале было немного, и трактирщика рядом не было, но он все равно понизил голос: – Если я отправил к праотцам кого-то из ваших друзей, вы сочтете возможным отложить этот вопрос до возвращения и не обсуждать его со мной? Если нет, то я буду к вашим услугам, как только допишу.

После Кавуа Теодор ни с кем из гвардейцев не сталкивался. Возможно, только по недостатку возможностей – приезжать к нему в ставку монсеньор запретил еще осенью, и сообщать о себе приходилось иначе. Но вряд ли Кавуа, л'Арсо и монсеньор были единственными, кто знал, кто убил Витерба. И Теодор решил не делать глупостей – на свой лад, разумеется.

Перо заскрипело по бумаге, выводя колючие буквы:

”Non ho ancora deciso niente, mi carissime. Ma so di certo non essere io necessario in nessun luogo.”

*

Non ho ancora deciso niente… Ma so di certo non essere io necessario in nessun luogo. – ит., Я еще ничего не решил… Но я точно знаю, что я нигде не необходим.

mi carissime – лат., мой дорогой

Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-05-15 14:05:02)

+2

7

Лаварден повернул к себе ручкой второй кувшин, подхватил и поднял его над кружкой, но, услышав слова бретера, вновь остановился и внимательно посмотрел на собеседника. Ронэ ничего не добавил, и гвардеец пожал плечами:
- Не припомню таких.
Он долил в воду вина до кромки, оставил в сторону кувшин и некоторое время молча наблюдал за другими посетителями таверны, развернувшись вполоборота к бретеру и прислушиваясь к скрипу пера. Конечно, Лаварден задавался вопросом, что ответили бы на его месте Берензан и Ла Шеньер, оба, как на грех, из того же полка Эстиссак. И пришел к выводу, что уезжать надо чем скорее, тем лучше. В случае, если мстители найдут Ронэ здесь и сейчас, не хотелось бы обнаружить среди них добрых приятелей.
Лаварден осторожно подхватил полную кружку, выпил и поморщился - гадость. Пить вино в такую жару не хотелось, но в воде полно было заразы, по мнению людей грамотных или прикидывающихся таковыми. В это легко верилось - смрад от болот, казалось, пропитал даже небо. Горячий ветер, ворвавшийся в открытую настежь дверь, принес запах солончака и болота - и голоса со двора, показавшиеся смутно знакомыми.

+2

8

Теодор за будущим спутником не наблюдал. Лгал тот или говорил правду, по его бесстрастному лицу было не определить. А письмо надо было дописать. Хотя бы для того, чтобы Дженнаро знал, что следующее получит от сеньора де ла Вега. И куда отвечать, и как.

Он хотел закончить чем-нибудь забавным. Эпиграммой или шуткой. Но ничего не шло на ум, и слишком жарко было и для того, и для другого. Жарко, влажно и солоно – будто в воздухе, как в горле, стояли слезы.

Крыльцо заскрипело под тяжелыми шагами. И Теодор поднял голову, встречаясь взглядом с юным шевалье де Прешаком. Который вошел вторым, за незнакомым бретеру мушкетером, и застрял на пороге, не позволяя войти третьему.

– Эй, – сказал тот. – Прешак! Вы не так юны уже, чтобы вас можно было отставить в сторону.

Теодор подумал про бревно, через которое можно переступить. Подавил улыбку. И вернулся к письму. От которого его дьявольски отвлекал стоически молчавший шевалье де Лаварден. Монсеньор думал, что кто-то должен за ним приглядывать – да какого черта!

”Continuabitur, – написал он наконец. – Cum amiticia perpetua maneo…”

Он подписался и посмотрел на Прешака. Который, в сопровождении обоих своих приятелей, пересек меж тем зал и остановился у их стола.

– Господин де Лаварден, – сказал бретер, поднимаясь, – я помню, что вы пришли раньше, но с моей стороны было бы нелюбезно задерживать человека, который спешит на встречу с Создателем. Вы позволите?

+2

9

Лаварден поставил кружку на стол, вымученно вздохнул и прикрыл глаза. С той памятной гулянки, когда он дрался с Прешаком врукопашную, они встречались уже... Сколько? - два, три раза?.. После каждой дуэли Прешак уходил, поверженный, но через какой-то срок снова возвращался к своему "любимому" обидчику. Мушкетер Гасси, равно глумившийся над своими и чужими, предположил, что Прешак, будучи не в силах победить с оружием в руках, загонит гвардейца в смертную тоску и добьет мигренью.
Лаварден встал вслед за Ронэ - на всякий случай, с Прешака сталось бы сцепиться прямо в трактире или пинком опрокинуть стол, - и кинул вопросительный взгляд на Гасси. Но тот, судя по недоуменному выражению лица, был совершенно сбит с толку.
- Сударь, я боюсь, туда торопятся многие, и покуда Вы будете помогать каждому, я уже дойду до Создателя своим ходом, - проговорил Лаварден, поддерживая игру Ронэ. - Это было бы несправедливо.
Прешак гневно вспыхнул, заиграл желваками на скулах. Замешательство, когда он узрел вместе бретера и гвардейца, сменилось яростью.
- Какая удача! - воскликнул он, бешено сверкнув глазами. - Теперь мне не придется разыскивать вас поодиночке, господа! Путь к Создателю, говорите?! Ха! Не угодно ли вам обоим прогуляться и поговорить на богословские темы?

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-16 18:35:53)

+2

10

Теодор не сумел сдержать смешка, оценив и шутку Лавардена, и растерянность двух спутников Прешака. Залпом допил кружку и поманил к себе ютившегося за столом у двери Паспарту.

– Обсудим, – согласился он. – К примеру, ответьте мне, сударь: Quis deus tibi non bene advocatus vecordem parat excitare rixam?

К этому времени посетители «Красной голубятни» притихли, наблюдая. И почти все воззрились на бретера с откровенным недоумением. Все, кроме вошедшего первым мушкетера, который неожиданно захихикал.

– Прешак, вы умны не по годам и рассуждаете как сам Юлий Цезарь, – заявил он. – Воистину, divide et impera. Пусть эти двое идут…  обсуждать богословие.

Голос у него оказался куда ниже чем смех. И с его внешностью – рубахи-парня с явной склонностью выпить – вязался куда лучше, чем чувство смешного и знание латыни.

*

Quis deus tibi non bene advocatus vecordem parat excitare rixam – лат. Что за мстительный бог тебя подвигнул На губительный этот спор и страшный? (Гай Валерий Катулл XL, перевод Адриана Пиотровского)

divide et impera – лат. разделяй и властвуй

+2

11

Покуда Ронэ и смешливый приятель Гасси и Прешака впечатляли завсегдатаев латынью, остальные участники разговора примолкли. Лаварден в ранней юности получивший паршивое домашнее образование, а в поздней не получивший никакого, мог разве что узнать язык по звучанию - и разумеется, ничего не понял. Впрочем, не желая расставаться с репутацией человека умного и рассудительного, он сделал умное и рассудительное лицо. Прешак, как всегда, был крайне мнителен и обидчив: вот и теперь он нервно метался взглядом с одного лица на другое, подозревая, что его обругали последними словами и теперь все над ним смеются.
Мало что понял и Гасси, но этот человек недаром носил голубой мушкетерский плащ, и смутить его было даже сложнее, чем победить на дуэли
- Ars longa, vita brevis*, - сказал он. - Что поделаешь. Carpe diem**, господа. Consuetudo est altera natura***. Пойдемте, Прешак, пока у меня не закончились пословицы... - Одной рукой он обнял за плечо напряженного Прешака и попытался отвести его к другому столу. - Хорошей прогулки, господа! De gustibus non est disputandum****! Прешак, право, мы хотели просто выпить!..
Молодой человек вывернулся и шагнул к Ронэ:
- Постойте! И Вы, Лаварден!.. Господа, вы хотите сделать вид, что вы меня здесь... что меня здесь нет и Вы ничего не слышали?!

* - Наука обширна, а жизнь коротка.
** - Лови момент.
*** - Привычка - вторая натура.
**** - о вкусах не спорят.

+2

12

– Хотели бы, – вздохнул бретер, – но вы не даете нам такой возможности. Свечу, Паспарту.

Смуглый черноволосый лакей, не осмелившийся, похоже, приблизиться к столу, поспешил прочь, а Теодор снова обмакнул перо в чернила.

– Позвольте мне добавить еще одну фразу в ваш список, сударь, – предложил он любителю поговорок. – Quem Jupiter vult perdere, dementat prius. Я напишу адрес, сударь, – на Прешака он едва взглянул, – и буду к вашим услугам.

– Вам еще запечатать письмо нужно, – с насмешливо нарочитой услужливостью вновь вмешался третий мушкетер, – и друг друга убить, а мы пока успеем выпить. Подумать только, Гасси, на что только не пойдет наш юный друг, лишь бы не пить в нашем обществе! Или это он просто не при деньгах?

*

Quem Jupiter vult perdere, dementat prius – лат. Кого Юпитер желает погубить, он прежде лишает разума

Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-05-16 21:38:47)

+2

13

"На что только не пойдет ваш юный друг, лишь бы доказать всем и каждому, что он не трус", - мысленно поправил мушкетера Лаварден. Мудрость древних на святой латыни воочию сотворила чудо, и даже раскаленный от жары воздух между неслучившимися дуэлянтами, казалось, немного остыл. Лаварден позволил себе вернуться за стол, оперся локтем о столешницу, с наслаждением размял шею - искоса наблюдая, правда, за молодым задирой. По Прешаку никак нельзя было сказать, что он был уверен в своих силах. Молодой мушкетер заметно нервничал, должно быть, осознавая или догадываясь, что вызывает на дуэль сразу двоих противников, каждый из которых превосходит его по силам. Но видимо, больше смерти его пугала мысль, что пострадает его репутация. На самом деле, она куда больше страдала от его бараньей задиристости, но в таком русле Прешак, видимо, отродясь не приучен был думать.
- Господин де Прешак, Вы ведете себя как невоспитанное избалованное дитя, - строго заметил Лаварден. - Право, хочется лишить Вас сладкого. Вам ведь ясно сказано было, что у нас с господином де Ронэ уже назначена встреча. Какого дьявола Вы влезаете между нами с таким видом, как будто Вас только и ждали?..
На лице Прешака неровными пятнами заалел румянец. Он схватился за эфес шпаги - Лаварден сразу же повторил его движение, - но, поколебавшись, убрал руку и мрачно кивнул:
- Я п... прошу прощения, господа, - тихо пробормотал он и сразу вернулся к своему обычному дерзкому тону: - Я буду ждать здесь. Надеюсь, Вы не собираетесь прогуливаться на другой конец страны. Невдалеке как раз видна живописная роща.

+2

14

Наблюдая за юношей краем глаза, Теодор впервые в жизни задался вопросом, а не был ли он в юности таким же болваном. И оттого мужественно подавил порыв взять с Прешака обещание, что тот с места не сойдет, пока один из них за ним не вернется. На этом, впрочем, его непривычному благоразумию пришел конец:

– Увы, – он щелкнул пальцами, и Паспарту неохотно приблизился – так неспешно, что пламя свечи едва колыхалось. – Мы будем драться заграницей, конечно.

Мушкетер-латинист заметно оживился.

– Через Ламанш поплывете?

– С тех пор, как остров Ре перешел обратно в наши руки, и драться стало негде, – Теодор запечатал обе записки и задул свечу.

– Попробуйте Ларошель, – не сдавался мушкетер.

– Помилуйте! А разве она уже отложилась?

Он обозначил общий поклон, кивнул Лавардену и подтолкнул Паспарту к выходу.

– До испанской границы дольше, – не сдавался латинист.

– Мы проверим. – На улице он вручил Паспарту оба письма. – Это сейчас же, это из Парижа. Не перепутай, мошенник. Мой поклон мадам Пети.

Его лошадь, гнедая кобыла-трехлетка по кличке Нонна, была совершенно готова в дорогу, и он заговорил снова, только когда они выехали из ворот:

– Почему вы не дали мне его убить, этого болвана?

*

Nonna – лат. Монашка

+2

15

На пороге встретил, порывом в лицо, горячий ветер; проскулили ступени, прозвенели шпоры, от крыльца до ворот конюшни, тихо заржал, прощаясь с кем-то, конь, и каждый звук был вплавлен в полотно дня, залит закатным солнцем, как трупик насекомого в янтаре. Оставалось надеяться, что с наступлением ночи придет прохлада - и вернется жизнь.
Лаварден достал из-за пазухи сморщенное яблочко, вытер об рукав и протянул коню - было прямо-таки стыдно тащить старичка Гнуса в долгое путешествие. Этого двенадцатилетнего жеребца гвардеец никогда не купил бы по доброй воле, но его прежняя лошадь пала, а купить новую под Ла-Рошелью, да такую, чтоб стоила не дороже целой конюшни и не подыхала под седлом, было той еще задачкой. Гнус, когда Лаварден его впервые увидел, тоже выглядел неважно: заморенный, заезженный, забитый одер неопределенной породы и масти. Бывший хозяин запросил за него столько, сколько еще в Париже гвардеец пожалел отдать за красивейшего полукровку от андалузца. Лаварден возмутился и хотел уйти, продавец по грошу сбрасывал цену и расхваливал коня: дескать, чистокровный голштинец, правнук боевого коня императора Максимиллиана, умница, каких мало, да еще и, заметьте, жеребец - а ведь знаете, предки-то считали зазорным ездить верхом на кобылах и меринах!
Лаварден тогда расплевался и ушел, но на следующий день, не найдя ничего лучше, вернулся.
- Клянусь святым алтарем, Ваша милость, Вы не пожалеете, - заверил его бывший хозяин одра и крикнул то ли сыну, то ли батрачонку: - Эй, Пьер, оседлай-ка этому господину нашего Ланселота!
- Кого?..
- Ланселота! - многозначительно повторил продавец, делая страшные глаза.
- Кого?! Гнуса, что ли?..
Порядком изнервничавшийся к тому моменту Лаварден над этой кличкой взоржал не хуже коня и менять не стал. Гнус остался Гнусом, и пускай на голштинца он не стал похож ни через месяц, ни через два, но в новых руках скоро поправился и превратился в симпатичную буланую животинку с длинной челкой и лукавыми глазами. Характер у него и правда был хитрый и упрямый, но договориться с конем по-доброму Лаварден скоро сумел и был, в общем-то, покупкой доволен. Только возраст жеребца сейчас заставлял сомневаться - как-то Гнус переживет такое путешествие?

Занятый этими сомнениями, Лаварден почти сразу забыл о Прешаке и в ответ на вопрос Ронэ удивленно вскинул брови:
- Кого? А-а, Прешака... Зачем? - вопрос прозвучал странно; Лаварден вздохнул, подпихнул коленом в бок отставшего Гнуса и поравнялся с бретером. - Дуэль могла бы помешать нашим планам. У Вас были серьезные причины с ним драться?
И хотя Лаварден по-прежнему держался с новым знакомым осторожно, его голос сейчас прозвучал свободнее, чем в трактире. Встреча с мушкетерами не закончилась дуэлью, но оказалось не напрасной, позволив мельком увидеть за мрачной репутаций - человека, по крайней мере, с чувством юмора.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-18 11:20:51)

+2

16

Теодор ответил таким же недоумевающим взглядом. Этот вопрос, «зачем?», ему задавали, само собой, не впервые. Отвечал он почти всегда одинаково: «Почему нет?» И ответы слышал, в общем, схожие. Настоящий ответ, как он понял совсем недавно, был другой:

– Если бы все мои пациенты, – сказал хирург, разглядывая почти зажившую рану, – выздоравливали так же быстро, они дрались бы вдвое чаще.

Теодор пожал плечами.

– Вам повезло, – настаивал врач. Потом подумал и добавил: – В чем-то.

– Не с характером, – согласился бретер. И почти то же сказал сейчас Лавардену: – У меня скверный характер.

Он никогда не тревожился, что и его могут достать – всякий раз это становилось неприятной неожиданностью. И Лаварден был прав, конечно: в предстоящей им поездке даже мелкая царапина могла сильно помешать. Но дьявол, не достал бы его этот молокосос!

«Помешать делать глупости».

– Как вас будут звать? Меня – Теодоро де ла Вега.

        Взглянув назад, на путь моей судьбы,
        Ни «если бы» не вижу, ни «кабы»:
        Так не сбежит вовек из поймы, как
        Бы не бежала, быстрая река.

*

«Взглянув назад, на путь моей судьбы» – первая строка сонета Гарсиласо де ла Вега ”Cuando me paro a contemplar mi estado”

Vega, исп., долина реки, пойма

+2

17

- Хименес, - ответил Лаварден. - Франсиско Хименес де Солас.
По левую руку, поодаль от дороги, тянулись дворы; в грязи резвились и играли, гоняясь друг за другом, три молодые дворняги да паслись козы. По правую - убегали к горизонту пологие холмы в пятнах рощиц, спускаясь где-то там, в невидимой дали, к морскому берегу. Закатное солнце одело весь мир в безмятежную мягкую позолоту, и наконец-то повеяло прохладой.
- Вы знаете обо мне, что я служил лейтенантом во Фландрии, - Гнус снова начал отставать от резвой молодой кобылки, и Лавардену снова пришлось подгонять его, - потом, с легкой руки одного богатенького недоросля, впутался в историю с дуэлью, попал в немилость у командования и был вынужден оставить службу. С тех пор у меня счеты к испанским властям, я ругаю их, на чем свет стоит, ненавижу до изжоги и тошноты. Вы сами много раз это видели. А познакомились мы с Вами во Франции, куда я подался наемником после армии.
Голос Лавардена всколыхнула тихая, бесконечная грусть. Если Бретань дала ему жизнь, то Испания сделала его мужчиной; но ни там, ни там для него больше не было места. Только так - тайным агентом под фальшивым именем, - можно было теперь вернуться в собственное прошлое. Даже имя было неслучайным - имя друга, имя предателя...
- А Вы? - спросил Лаварден у Ронэ.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-18 23:00:11)

+2

18

Теодор с сомнением взглянул на своего спутника. Но путь им предстоял долгий, и их историям, и услышанной, и еще не прозвучавшей, еще суждено было не раз измениться.

– Я из Неаполя, – сказал он. – Мать итальянка, отец испанец. Учился богословию в Падуе, пока не выгнали. Вернулся в Неаполь, служил герцогу Осуне… пока все не пошло к черту.

Это было ложью, такой же, как и все остальное. Он приехал в Неаполь с золотым кольцом на пальце и три дня бродил по городу, растягивая ломоть хлеба на весь день и кружку скверного вина на весь вечер, переходя от одного низкопробного кабака к другому и ввязываясь в ссоры так же легко, как и дышал. На четвертый вечер он познакомился с доном Франсиско и заложил кольцо, которое так уже и не сумел выкупить. Герцога он видел, даже дважды, и, может, исполнял сам того не зная и его поручения, но вряд ли с оружием в руках – дону Франсиско он был нужен не затем.

– Окажите мне услугу, – просил тот. А потом надевал свои очки, склоняясь через плечо Теодора почти к самому листу, следя за переводом. – Я запомню. Не надо ничего писать, дон Теодоро.

Тогда Теодор думал, что дон Франсиско ему не доверяет. Обижался, конечно, но ни разу не отказал – потому что каждый такой перевод это был ужин, который он, пусть даже презирая самого себя, ценил не только за компанию, но и за хороший херес и мясо. Позже – много позже – он понял, что настоящий перевод обошелся бы гораздо дороже. И совсем недавно – задался вопросом, не оказал ли ему дон Франсиско услугу, не впутав его в службы вскорости попавшего в опалу герцога. И не оставив где-то в испанских архивах переписанные его рукой шифрованные наполовину отчеты, которые тогда он не мог понять, а сейчас не смог вспомнить. Господи, какой же он был дурак тогда, и ведь слышал же про заговор Бедмара, и ведь мог же хотя бы задуматься!

– В армии мне тоже было не место, – сказал он, отвечая уже своим мыслям, а не Лавардену. – Я занимался особыми поручениями и не думал о будущем. Дьявол, от его светлости королю было больше пользы, чем от всего королевского двора вместе взятого, но ведь его назначил Лерма!..

Это были не его слова, не его пыл, и на миг дон Эстебан предстал перед ним как въявь – вплоть до капель масла, срывающихся с его ножа.

+2

19

Лаварден попытался вспомнить, кто такой герцог Осуна. Вспоминались только пьяные ночи в пляшущих огнях, в угаре душных таверен, в бешеных скачках по темным улицам. Нет, это было не про Осуну, это было про самого Лавардена. В то время, когда прогремел скандал, связанный с этим именем, Лаварден взял долгую увольнительную из своего отряда и рванул в Мадрид. Ему было неполных двадцать лет, он так привык к солдатской жизни, что позабыл другую, позабыл вкус свободы и как спать в кровати, позабыл, зачем живет, если нет приказа, и однажды подумал - какого черта?! Надо успеть насладиться бытием, надо все попробовать, надо сделать что-то такое, чтоб если потом умереть, то было бы хоть не обидно!
Если бы кто-то из нынешних знакомых увидел Лавардена в то время, то, верно, не поверил бы своим глазам. Что только они с друзьями не вытворяли... Это плохо кончилось для большинства: славный Педро, шутник и затейник, был сожжен за содомский грех, дон Маурисьо погиб на дуэли. Несправедливее всего судьба обошлась с Фернандесом - какой это был гений, какой бы это был великий человек, распорядись он своим дарованием разумно! Но нет - сошел с ума, потерял честь и разум из-за бездушной актриски, спился, обнищал и умер где-то на улице. Жаль, они с Ронэ сейчас не в Мадрит едут - Лаварден бы хотел увидеть могилу Фернандеса. Жаль было всех, и Педро, и Маурисьо, но Фернандеса, отчего-то - больше жаль.
А постойте, что с доном Диего?! Шут поневоле, напыщенный болван и, однако же, сердце и душа компании - всеобщий меценат. Все они - и Лаварден, и Фернандес, и Педро, и Маурисьо, - были тогда нищим сбродом с живописными биографиями, и все продавали дону Диего свою дружбу в обмен на возможность вести веселую, пьянящую и разрушающую жизнь среди удовольствий столицы.
Последний раз, когда Лаварден слышал о доне Диего, молодой вельможа получил солидную должность. Он отошел от всех безумств молодости и точно так же, как раньше упивался всем запретным, щеголял свободомыслием и наслаждался риском - теперь поклонялся традиции. Да, вот уж удивительно, как дон Диего стал оплотом благопристойности. Впрочем, кто бы говорил...

- В молодости редко кто задумывается о будущем, - заметил Лаварден. - Я, по крайней мере, таких не знаю, а если бы знал - подозревал бы у них душевную болезнь.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-05-19 17:27:25)

+2

20

– Священники, – предположил бретер, покосившись на спутника с чуть большей приязнью. – Монашки. Мон…

Он смог не закончить слово. Дернул за повод, когда Нонна, почувствовав посыл, которого не должно было быть, рванулась вперед. И бретер выругался – а потом выругался снова, на сей раз, по-венециански.

– Вот так мы себя и выдаем, дон Франсиско, – сказал он, переходя на испанский. – Я так точно. Монахи и монашки всегда думают о будущем, потому что у них его нет. А нам, чтобы оно у нас было, стоит забыть французский.

Получилось ли? Он не умел лгать, не умел отводить глаза. И ведь очевидно было, о ком он говорил бы, если бы закончил слово. Вряд ли монсеньор когда-либо не думал о будущем.

+2


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Части целого: От пролога к эпилогу » Дурная компания для доброго дела. Лето 1628 года