Жюль-Сезар залился краской и судорожно вцепился в эфес своей шпаги. Г-на де Ронэ он возненавидел с первого же взгляда, терпел только ради г-жи де Бутвиль и до сих пор не бросил ему вызов только потому, что понимал, с беспредельным отчаянием, что этот поединок он выиграет разве что Господним чудом. И все же, будь он один, сам по себе, он не сдержался бы - останавливала его только мысль о г-же де Бутвиль. Умри он, у нее останется только этот прожженный мерзавец, а он уже раз ее предал - она сама так сказала, и он не стал спорить. А еще он снял ей эту гнусную дыру, где она вынуждена была оставаться в мужском платье, и не навязывал ей до сих пор свое общество только потому, что его куда-то вызвали - по какому-то подлому делу, наверняка.

Еще вчера вечером, расспросив немца и отыскав г-жу де Бутвиль в этой мерзкой комнатенке, Жюль-Сезар попытался убедить, что выбранный ею путь приведет к позору и бесчестью - и не преуспел до такой степени, что даже вспоминать было неловко. Скажи она сейчас хоть слово, подтверди хоть взглядом, что г-н де Ронэ не ошибся - и он бы ушел… наверно. Но она словно не услышала, и Жюль-Сезар сумел сдержаться и только пробормотал себе под нос "Совершенно согласен" - так тихо, что вряд ли кто-либо его услышал.

Теодор посмотрел на мадам де Бутвиль – с чуть большей приязнью, чем выказал бы выбежавшей из угла крысе. Перевел взгляд на Бадремона. И сказал:

– Я уезжал по другому делу, мадам. Юноша, ваше общество стало лишним с того дня, как вы привезли мадам де Бутвиль в Париж. Я помню, чем вы пожертвовали для нее, но если вы вели себя как рыцарь, не ждите награды, а если ждете, то не от нее.

Жюль-Сезар заставил себя снять руку с эфеса, но промолчать теперь было выше его сил:

- С меня довольно привилегии оставаться ее защитником, сударь.

Жюль-Сезар не мог не ощутить себя задетым, а еще - испытать неприятное и не вполне понятное раздражение. Он всего лишь пытался помочь, а г-жа де Бутвиль обращалась с ним как с ребенком! А на этого головореза полагалась как на отца или на брата, хотя она ему никто, и в тот вечер он сам в этом признался. Обязан ее покойному дяде - если бы Жюль-Сезар услышал это от г-на де Бутвиля, он бы еще поверил - г-н де Бутвиль был, бесспорно, настоящий рыцарь и вельможа. А этот… Рыцарь не выбрал бы такое место, это уж точно!

- Я надеюсь, - сквозь зубы сказал он, - что вы не ошибаетесь.

Это было на самом деле обидно, и ведь он пришел первым, и это было нечестно, и само это предположение, про то, что он мог ждать или не ждать награды - он и не ждал!

- Я?! - опешила Эмили, глядя снизу на бретера. - Интересно даже, как это я могу скомпрометировать вашу жену?

– Мою жену? – изумленно переспросил бретер. И если изумление это звучало не вполне естественно, то причин к тому было более чем достаточно. – Я не женат, мадам.

- Почему? - спросила мадам де Бутвиль и сделала шаг назад. Когда он вот так нависал над ней, она чувствовала себя неловко. - У вас было довольно времени. Или в священниках нехватка?
Она отогнала от себя маленькую и противную радость. Это нечестно. У нее есть муж, которого она любит. Или был. При этой мысли вдруг защипало в носу и глаза затуманились. Не хватало еще невпопад разреветься! Если Теодор и Эжени не обвенчались, подруга просто в ужасном положении!

- Заговариваете мне зубы? - фыркнула мадам де Бутвиль и уселась на кровать. - Сядьте. Таз с кувшином можно снять.
Как раз там сидел Шере во время своего визита. И об этом визите господину де Ронэ категорически не нужно было знать. Как и о будущем визите герцога де Лианкура...
- Меньше, чем его высокопреосвященство, вам, конечно, не годится. А свидетелем будет его величество, так? А если вы до сих пор не удосужились спросить невесту, то вы, уж простите, даже не болван, я даже не знаю, как вас назвать. Должны же вы понимать, что для Эжени важно время! Дети, конечно, иногда рождаются раньше, но смотря на сколько...

- Конечно, не мое! - снова фыркнула Эмили. - Я всего лишь волнуюсь о моих друзьях. А когда вы станете волноваться, я тоже скажу вам «не ваше дело».
Когда б еще это подействовало! Однако мадам де Бутвиль по личному опыту знала, как непросто убедить господина де Ронэ в том, что его то или иное дело не касается. А это ведь могло в скором времени пригодится:
к примеру, если вот прямо сейчас заявится Лианкур... Эмили не ждала, что Теодор вернется так рано, иначе постаралась бы придумать что-нибудь другое.
- Ничего пока не намереваюсь. - Никакой более-менее удобоваримой истории она сочинить не догадалась, врала всегда плохо, а рассказывать бретеру, что ей не дали денег, было нельзя. -  В банке ждут письма от поверенного в Англии, что я сама распоряжаюсь наследством.
Оставалось только надеяться что Ронэ в подобных делах тоже ничего не смыслит.
- Но не смейте его трогать!
Она хмыкнула и добавила:
- Бадремона, не наследство.

- Нет уж, спасибо! Я же сказала только что: не трогайте! Я сама разберусь. Хотя вы меня никогда не слушаете... 
Эмили скинула домашние туфли, втянула ноги на кровать и уселась поудобнее, поджав их под себя. Это было, конечно, неприлично, но она поймала себя на мысли, что  совсем не стесняется бретера. Но разве она не плакала на его плече и не спала в его постели? Теодор... он был такой свой... Вот только как бы его убедить...
- Угостить мне вас нечем, извините. И отвлекаете вы меня замечательно, но я же упрямая, вы знаете. Эжени не вернулась, я поняла... Значит, вы не стали ее догонять? А если тот святой ей помог? - Эмили не сводила глаз с лица Ронэ.- Вы же всегда мне внушаете, как правильно... Как же вы можете?!

- Я тоже думала, что святой не может помочь, - серьезно согласилась Эмили. - Потому что грех же. А Эжени вы все равно нужны. Она же вас любит. Это просто.
Сама она, к своему стыду, представляла себе в этот момент вовсе не Эжени, а сладкую булку. Теплую, пахнущую ванилью. С изюмом. Посыпанную сахаром. Или миндальное пирожное... Или марципан. Марципановые яблочки, как тогда... И на день рождения Луи принес ей такие яблочки, он не забыл... Она шмыгнула носом и тогда только поняла, что плачет.

Бретер так и не стал закрывать окно. И на мадам де Бутвиль не смотрел, смотрел вниз.

– Видите ли, мадам… Любовь слепа – куда больше Фемиды. Вы вот своего графа тоже же любите, а толку? Но он-то и знатен, и влиятелен, и не беден…

Мадам де Бутвиль решительно утерлась рукавом.
- Я ж не за то его люблю. Но вы правы, никакого толку.

– Скажите, мадам. Честно: когда он узнал, что вы сбежали – он обрадовался? Вы сами как думаете?

Эмили тяжело вздохнула.
- Думаю, что нет. Наверное, он волновался. Но не догнал же?.. Наверное, поволновался-погрустил, а потом привык и решил, что к лучшему...

Мадам де Бутвиль подпрыгнула, как ужаленная.
- Вы!.. - она задохнулась, не находя слов от обиды. - Вы... дурак!

– Ну, еще бы. И вы хотели бы выдать лучшую подругу за дурака?

- Раз он ей так нравится!
Эмили соскочила кровати, в три шага оказалась рядом со своими сапогами, стоявшими у двери, и, стоя на одной ноге и натягивая сапог на другую, язвительно продолжала:
- Конечно, от меня все беды! Вот я его и избавила от этого брака!
Это было ужасно, ужасно несправедливо и обидно! Разве она не любит Луи-Франсуа?!