Эжени терпеть не могла похороны. Любые. Окружающая обстановка давила на плечи, рыдающие родственники (в данном случае Бантьена) старательно косились на нее, чтобы оценить, видит ли она их страдания и не пожелает ли добавить денег к той помощи, которую они уже получили "по смерти кормильца" (в чем южанка слегка сомневалась, но и отказывать не стала, это было настоящим делом чести). К тому же хоронили лакея за городской стеной, на старом кладбище пригородной деревушки, где уже были похоронены его родители. Почти вся деревня пришла глазеть, потому что разнесся слух о "дурной смерти". Пришел даже местный кюре, который после погребения доверительно шепнул Эжени, что им с шевалье де Лаварденом стоит радоваться, что тело разрешили зарыть на кладбище, а не за оградой.
Под шумок местные то и дело спрашивали, не нужен ли даме новый лакей. Мадам де Вейро стоически терпела, но, едва придя домой и совершив вечерний туалет, рухнула на кровать почти без чувств. Усталость и напряжение этих дней властно взяли свое, и спала она почти без снов. И не поднялась бы, наверное, до полудня, если бы горничная не потрясла ее за плечо, отчаявшись разбудить стуком в дверь.

- Жози... - капризно пробормотала Эжени, пытаясь натянуть одеяло повыше и обнять подушку покрепче. - Меня нет.
- Ох, мадам!..
Что-то стукнуло, и южанка, заподозрив, что ее верная камеристка рухнула на колени рядом с кроватью, приоткрыла один глаз.
Так оно и было. И вылядела Жози белее мела. Пришлось открыть второй глаз и даже поднять голову.
- Что?.. Пожар, Сена вышла из берегов?.. В лавке морковь закончилась?
Судя по лицу, женщине было не до смеха, и Эжени неохотно села в постели.
- Б-бантьен, - выговорила горничная, положив руки на край кровати. - Мадам, о-он из могилы... ушел.
Эжени села поудобнее, непроизвольно бросив взгляд на столик, где пылился пистолет.
- Что за чушь!
Но по спине скользнула ледяная капля страха, стирая остатки сна. Ночь с телом была тревожной, и эти стоны, и открывшиеся глаза!..
- Как есть говорю, там к вам пришли, внизу ждут, они и расскажут. Могилу раскопал и ушел! Придет, наверно, скоро. Они же днем не ходят, он только ночью, вот и не успел... 
- А ну-ка тихо! Подай умыться и... - Эжени тяжело вздохнула. - Пусть подождут.

* * *

То ли слова горничной возымели действие, то ли двоюродный брат тетки Бантьена, пришедший с известием, оказался очень убедителен, описывая разоренную могилу, но южанка отказалась и от кареты, и от портшеза, и приказала седлать. Горничная только руками всплеснула.
Уже не слишком заботясь о высокой парижской моде, Эжени надела любимое охотничье платье для верховой езды, выдержанное в темных дорожных тонах и украшенное такой же неброской вышивкой. Волосы она при помощи Жози на скорую руку собрала под черный бархатный берет с пером и застежкой-аграфом, и, прихватив замшевые перчатки, выбежала из дома.

- Мадам, а как же?.. - донеслось вслед.

Надо было взять с собой кого-нибудь, но мадам де Вейро ужасно спешила. Вурдалак, проклятая душа, или очередной обман с целью получить побольше денег?..
Уже в седле она подумала, что восставший мертвец, если, конечно, он и вправду восстал, мог не успеть к ней по той причине, что сперва пошел к своему первому хозяину. Ведь именно его Бантьен боялся и ненавидел при жизни.
Она дернула поводья, заставляя белую испанскую кобылу затанцевать на месте, и с ужасом поняла, что не знает, где живет шевалье де Лаварден. И даже не предупредить...
Южанка развернула лошадь мордой к нужным городским воротам и пустила ее в галоп, пользуясь тем, что с утра на улицах было еще не так людно, хотя от нее все равно шарахались и провожали проклятиями. И даже ругательствами.
В Париже дамы так не ездят, но в Лангедоке, с его холмами и перелесками, ей не раз случалось и выезжать на охоту, и, забавляясь, ездить наперегонки. В Париже нужно было только следить за тем, чтобы не врезаться головой в какую-нибудь вывеску, но Эжени справилась с этим, просто пригнувшись к шее кобылки.
Она бы, может, не остановила лошадь и у ворот кладбища, если бы ей не помешал местный бродяга, отшатнувшийся из-под копыт.

- Куда, ваш-млсть, верхом, святая земля ж...

Эжени с высоты седла посмотрела на беззубую ухмылку, с трудом удерживая пляшущую на месте испанку.

- С дороги!

Грязный кулак поймал поводья.

- Нешто спуститься хотите, я помогу, ваш-млсть...

Эжени представила, как это может выглядеть, почувствовала с небывалой остротой, что зря уехала одна, и протянула руку к седельной кобуре, с ужасом нащупав пустоту. Она так спешила, что оставила пистолет...

- Отпусти немедленно!

- Я лшдку подержу, хршая лшдка...

Южанка почти не разбирала это чудовищное произношение, но чутье подсказало, что здесь она всерьез рискует остаться еще и без лошади. Но с высоты седла она видела на кладбище людей. И одна из фигур показалась ей очень знакомой.

Эжени, увидев шевалье де Лавардена, не сдержала вздоха облегчения.
Отец когда-то уверял ее, что мертвые не ходят и в темноте нечего бояться, кроме дурных людей, но старые люди и суеверные селяне верили, у них были свои приметы, и так ли они были неправы, когда прошлой ночью она и Лаварден сами видели... И слышали...
Хорошо, что шевалье был здесь. Может, страшный визитер просто не успел дойти, куда шел, или не застал его, или...

- Доброе? – с мягкой иронией уточнила южанка, хотя выглядела и бледной, и напуганной. Но храбриться у нее получалось неплохо.
Оценив расстояние до глинистой кладбищенской земли, она протянула шевалье, как старому знакомому, сразу обе руки.

- Если вы и скажете, что мне немедленно нужно уехать, я не уеду. Он и вправду восстал? Ушел?..

Эжени, падая с лошади, мигом вспомнила, за что не любит дамские седла. А оказавшись в кольце сильных рук, порадовалась, что не успела выругаться, только ойкнуть. Что бы шевалье о ней подумал!
А потом вдруг поняла, что это настоящее объятие, и ее руки лежат у него на плечах, и его антрацитово-черные глаза близко-близко. Это внезапное понимание заставило ее слегка покраснеть и опустить глаза, но так было еще хуже, потому что взгляд не мог не остановиться на его губах, чтобы торопливо скользнуть еще ниже, к застежке плаща, и от греха подальше там остаться.
Его случайная ласка лишила ее дыхания и южанка не смела поднять глаза, пока Лаварден не поставил ее на ноги, чтобы он не понял, о чем она думает, а потом все-таки посмотрела на него и взгляды их встретились. Снова на миг.

- Я... я не боюсь, - тихо ответила она и сказала неправду.

Нужно было взять себя в руки и не думать о глупостях. Как будто мало было слез из-за Ронэ, безнадежных пустых закатов, когда она смотрела в окно, силясь думать хоть о чем-то, кроме того, что только отказ герцогини толкнул его к ней. Что, может, он и замуж ее звал только для того, чтобы что-то доказать мадам де Шеврез. Смешно, кем была она и кем он, наемный убийца и герцогиня, но...
Обиду на одного было глупо, наверное, переносить на все мужское население Парижа, но шевалье де Лаварден изрядно пошатнул обретенное было душевное спокойствие.
Все-таки дамские седла придумал очень мудрый человек. И несчастный. Может, он просто отчаялся найти другой способ заговорить со своей прекрасной дамой?..
Эжени, осторожно ступая за Лаварденом, улыбнулась своим мыслям. А может, его голосу. А потом увидела следы и зияющую яму в земле.

- Боже... Боже мой. Вы знаете, моя Жози... Это глупости, но она сказала, что они не ходят при свете солнца, - пробормотала южанка. - И днем выглядят как порядочные мертвые, а ночью... 

Она обвела взглядом кладбище и попыталась рассуждать здраво, насколько это вообще было возможно в таких обстоятельствах. Следы притягивали взгляд.

- К семье он не пошел. Они бы уже знали, - от этого и вправду мороз бежал по коже. - Но... Тогда к вам или ко мне. И если искать, то, может... по дороге.

Что делать с найденным телом, она не знала. Зато представляла, сколько в Париже укромных уголков, где вурдалак может переждать день.

Эжени ничуть не обиделась, потому что привыкла верить сильным и уверенным в себе мужчинам, и даже подумала, что шевалье прав. Божий день на дворе, светит солнце, ворона ходит среди могил, ветерок веет, бояться нечего. А ночью будет... ночь.
Южанка постаралась взять себя в руки.
Наблюдая за тем, как Лаварден изучает место действия, она думала о том, что грабители мертвецов редко копаются на деревенских кладбищах, и если эту могилу разрыли целенаправленно, то кто-то из них мог быть на похоронах. Не обязательно, но мог. А звери... Съели труп, забрали его одежду и ушли в его сапогах?..
Лаварден ее успокаивал, и только, но уже за это она была благодарна. И не стала уточнять ни про зверей, ни про грабителей, которым, на самом деле, тоже не нужен труп. Зачем?..

- Я... я не против, - сказала южанка, вновь поймав на себе взгляд, от которого на губах появлялось призрачное ощущение поцелуя, и от этого теплели щеки. О чем она только думает! На кладбище, у разрытой могилы...

- Вы решите, наверное, что я совсем глупая, - вздохнула она. - Я хотела ехать к вам. Испугалась, что он успел до вас дойти и... Не знаю, что бы я делала, я просто... подумала, что с вами что-то могло случиться, и... даже пистолет забыла.

Она вскинула на шевалье южные темные глаза. И упрямо заявила даже сквозь заметное смущение:

- И никуда я не уеду. Если это грабители и вы их найдете... Вы же совсем один! Если вы будете настаивать, тогда я поеду в деревню и попробую заставить их вам помочь. В конце концов, это же их кладбище. А если не будете... Я не буду мешать, правда. Вы же по следам пойдете, да?

Ей совершенно не хотелось сейчас ехать домой и гадать, что у него получилось, и волноваться в ожидании вечера.

- Пожалуйста. Разрешите мне остаться. Или... уедем вместе и пусть разбирается прево. Если они смогут его сюда заманить...

Эжени чувствовала слабость аргументов. Бантьен был слугой Лавардена, и тот мог видеть в разорении могилы сугубо личное дело, даже ее это задевало, вурдалак там или нет.
Для пущей убедительности она положила ладони на грудь шевалье и просительно глянула на него снизу вверх, надеясь разжалобить суровое мужское сердце.
Опыт жизни в провинции безнадежно подсказывал ей, что сплетня о них и так неизбежно пойдет по селу, особенно после этого ее появления, так что на могильщика Эжени даже не оглянулась.

Уезжая с кладбища, Эжени меньше всего думала о вурдалаках. У нее перед глазами стоял взгляд шевалье де Лавардена, от которого замирало сердце, а на щеках появлялся румянец. Он так на нее смотрел! Он так держал ее руку...
Будь на то ее воля, вечер наступил бы немедленно.
Добравшись до города, южанка повернула кобылку в сторону улицы Сент-Оноре. Там, неподалеку от зеленной лавки, снимала квартиру ее старая подруга из Тулузы, приехавшая с дочерьми навестить родню и по неведомым причинам с этой родней разругавшаяся в пух и прах.
Даже в кресле за бокалом вина южанка не могла согнать с лица улыбку и отвечала очень отвлеченно, пока мадам д'Эстен не спросила с такой же загадочной улыбкой:

- Красивый?..

Южанка очнулась, чтобы залиться краской и кивнуть, еле сдерживая смех.

- Тсс! - она приложила палец к губам. - Я ничего не скажу, Софи.
- Ты как будто с охоты?.. Кто-то тебя пригласил?
- Я была на кладбище.
- Ты там его нашла?!

Эжени смеялась, пока не подавилась вином, потом они смеялись вместе, и южанка отбивалась от вопросов подруги. Да, военный. Да, очень смелый! Нет, не скажу! Но он такой, такой...

- Все понятно, - констатировала мадам д'Эстен, отправляя в рот очередной кусочек ягодного суфле. - Ох уж этот Амур. Я думала, ты найдешь в Париже какого-нибудь барона или маркиза, но твои вкусы, я погляжу, неизменны.

- Когда покажешь мне герб, который можно обнять в постели, я с тобой соглашусь, - беззаботно ответила Эжени.

- У многих получается.

- Один мой знакомый мечтает о баронстве. Как только он его получит, я вас познакомлю, - пообещала южанка.
Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, но с прогулки вернулись дочери мадам д'Эстен со своей горничной, и дамы перешли на безопасные темы. А потом Эжени уехала домой, чтобы засесть в своей комнате с бумагой, пером и пистолетом.
Лавардену понравилась книга, нужно было непременно ее закончить.

* * *

Дверь открыла горничная, почему-то с метлой в руках. Из дома вкусно тянуло запахом свежего жаркого.

- Это вы, сударь, - вздохнула Жози, совместив в этом вздохе облегчение и легкое неодобрение. Мадам велела накрыть к ужину на двоих и не сказала, кого ждет.

- Входите, милости просим...

В доме все как будто вернулось в привычную колею, над которой витал призрак тревожности.
Кухарка разложила на окнах зубчики чеснока, сама Жози окропила пороги святой водой, принесенной из церкви, и боялась теперь, что они все-таки что-то упустили.
Услышав стук двери, донесшийся с первого этажа, Эжени бросила перо и вихрем слетела с лестницы.

- Шевалье!

Она окинула гостя взглядом с головы до ног, просияла, не увидев следов кровавой борьбы с упырями, и не смогла удержаться от счастливой улыбки.

- Жози, поторопи кухарку и принеси нам вина. Шевалье, расскажите скорей, как вы, что вы нашли? Я с ума схожу...

Не надо было его тормошить. Он, наверное, чертовски устал. Но Эжени, успев и соскучиться, и переволноваться, уже привычно взяла его руки в свои.

- Идемте, идемте в гостиную.

Рядом с ним Эжени готова была не бояться. Или хотя бы храбриться. А думать... Она бы думала о том, что найденная одежда это еще не тело, и что бродяги могли бы и показать, куда спрятали труп, но шевалье с такой нежностью целовал ее пальцы, что сердце замирало и пускалось вскачь, и его стук казался оглушительным.
Лаварден снова ее успокаивал, и вместе с теплом его рук это действовало безотказно.

- Мой герой, - шепотом сказала она, тихо улыбаясь, потому что это была не светская банальность. Он и правду был ее героем, она писала о нем, и этот удивительный человек, будто сошедший со страниц книги, оказался лучше персонажа. Она уже знала, что будет править, и как закончит свою повесть. И что в ней будет о любви.
Заморский город, ночь, луна, карета, красивая женщина...
Белая лошадь, кладбище, разрытая могила, крепкое кольцо объятий.

- Вы принесли мне настоящий кусочек Нового Света?

Корабль, подумать только!
Эжени осторожно взяла его в руки, будто боясь сломать. Трудно было представить, что этот маленький парусник прибыл из-за моря, пусть даже не своим ходом, а в чьем-то сундуке. И трудно было представить лучший подарок. Она никогда не бывала на кораблях, только видела их с берега, а теперь у нее был свой собственный, и можно было поставить его на стол и сколько угодно придумывать морские приключения. Он был... он был настоящий, из такого далека, что и представить страшно.

- Вы... - она подняла сияющие глаза. Слов не было, и она на миг прижала к груди кораблик. А потом приподнялась на цыпочки и прикоснулась губами к щеке своего гостя. Почти невинно, но от этого снова перехватило дыхание.

Эжени, у которой на этот раз не было никаких коварных планов (например, по отвлечению внимания от преступных слуг), улыбнулась уголками губ.
Запоздалое беспокойство успело прикоснуться к сердцу холодными пальцами. Зная свою порывистость, южанка не хотела, чтобы шевалье подумал дурное, но выражение его глаз и звук его голоса прогоняли любой холод. Он... Он был сдержан, как многие северяне, но не лгал ей и себе. И то, что он делал это, не говоря ни слова, очаровывало больше салонных комплиментов.

- Я не хочу отягощать вас бременем долга, - шепотом сказала южанка, продолжая улыбаться, но сердце снова замерло в груди. Это была шалость, а может, нет. – Верните его, шевалье.

Эжени на миг закрыла глаза.
Лаварден был прав, она не знала, с чем играла, но только что поняла, что не сможет отказаться от этой игры, если это значило отказаться от него. Так притягивает огонь, красивый и опасный, и дитя завороженно тянет руки к очагу.
На щеке осталось ощущение тепла. Призрак того, что могло случиться. Или обещание. Нет... Предупреждение.
Эжени взялась за спинку стула, пытаясь восстановить дыхание, потому что сердце, конечно, пустилось вскачь, и корсет знакомо мешал вдохнуть, а в обморок совсем не хотелось. Что бы Лаварден о ней подумал, да и о себе тоже, если бы она грохнулась без чувств от невинного объятия!
Мысль повеселила, но не помогла скрыть замешательство и румянец. Потому что ничего невинного в этом не было.
Скрипнула дверь и Эжени, бросив на шевалье смущенный и беспомощный взгляд, очень старательно принялась ставить кораблик на полочку над камином, выбирая подходящий ракурс.

Горничная, вошедшая с подносом, на котором стояло вино, бокалы и вазочка с орехами, подозрительно глянула сначала на нее, потом на шевалье, и незаметно поджала губы. Все, что она успела узнать о шевалье де Лавардене, приводило ее в ужас. Военный, а то может, и наемник, и с золотом этим индейским ещё непонятно что, и точно не герцог какой-нибудь, куда только хозяйка смотрит...
Хозяйка смотрела на кораблик, краем глаза видя фигуру гостя и удивляясь, как здорово у него получалось сохранять приличное выражение лица. За себя она бы не поручилась, оставалось только рассердиться на горничную:

- Жози, сколько можно расставлять бокалы. Поторопи кухню, нам нужно поговорить.

- Тома кольев принес, - сказала служанка, поправляя салфетки и делая вид, что старательно наводит красоту. – Мальчонка дело знает, осина чистая. У порога я солью посыпала, теперь хоть сам нечистый...

Эжени стремительно обернулась, подняв небольшой ветерок под шорох платья. Если мгновение назад она смущалась, сейчас в ее глазах сверкнули упрямство и даже вызов. Но сказала она только:

- Жози...

И это прозвучало так, что горничную будто вымело из комнаты.

- Я никуда не уеду, - сказала мадам де Вейро, взяла со стола наполненные вином бокалы и подала один из них гостю. – И не просите. И что, если он придет к вам? Шевалье! Я верю в вашу храбрость, но это... Это не тот противник, к которому вы привыкли. Я... Я вообще не понимаю, что это. Но мне страшно. Пока вы здесь, не так страшно. И что толку мне бояться у подруги, теперь уже за вас? Вы меня не знаете... Я не выдержу, брошу все и приеду, а там он? А вы в это время где-то в городе его ищете? И что я буду делать?

Логики в этом не было, но Эжени с лёгким лукавством надеялась, что Лаварден этого не заметит. Или не вспомнит, что она не знает его адреса.