Французский роман плаща и шпаги зарисовки на полях Дюма

Французский роман плаща и шпаги

Объявление

В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.

Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой.

Текущие игровые эпизоды:
Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка: Пробирающийся в поместье Бондюранов отряд католиков попадает в плен.
Как брак с браком. Конец марта 1629 года: Мадлен Буше добирается до дома своего жениха, но так ли он рад ее видеть?
Обменяли хулигана. Осень 1622 года: Алехандро де Кабрера и Диего де Альба устраивают побег Адриану де Оньяте.

Текущие игровые эпизоды:
Приключения находятся сами. 17 сентября 1629 года: Эмили, не выходя из дома, помогает герцогине де Ларошфуко найти украденного сына.
Прошедшее и не произошедшее. Октябрь 1624 года, дорога на Ножан: Доминик Шере решает использовать своего друга, чтобы получить вести о своей семье.
Минуты тайного свиданья. Февраль 1619 года: Оказавшись в ловушке вместе с фаворитом папского легата, епископ Люсонский и Луи де Лавалетт ищут пути выбраться из нее и взобраться повыше.

Текущие игровые эпизоды:
Не ходите, дети, в Африку гулять. Июль 1616 года: Андре Мартен и Доминик Шере оказываются в плену.
Autre n'auray. Отхождение от плана не приветствуется. Май 1436 года: Потерпев унизительное поражение, г- н де Мильво придумывает новый план, осуществлять который предстоит его дочери.
У нас нет права на любовь. 10 марта 1629 года: Королева Анна утешает Месье после провала его плана.
Говорить легко удивительно тяжело. Конец октября 1629: Улаф и Кристина рассказывают г-же Оксеншерна о похищении ее дочери.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Твоя любовь возносит до небес. 24 мая 1629 года


Твоя любовь возносит до небес. 24 мая 1629 года

Сообщений 21 страница 40 из 53

1

После эпизода Я вновь у ног твоих. Май 1629 года, Париж

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

0

21

«О красоте пажей… Ах, вот оно что!» – испанец почувствовал, как у него заныли скулы, словно от глотка уксуса. Выходит, молва не лжет: во Франции этих lindos* можно встретить на каждом шагу. Вот, не успел въехать в Париж, как на тебе – целых пятеро!

Может, это, и правда, было не его дело – сами как-нибудь разберутся – но высокомерный тон наемника заставил его побледнеть еще сильнее. В Мадриде он угостил бы наглеца хлыстом уже за одно пренебрежительно брошенное «сеньор» – к нему полагалось обращаться «ваша милость». Но здесь был не Мадрид. Хотя… заботливых родичей рядом тоже не было – и никто не мог помешать ему пустить в ход шпагу!

Испанец хотел уже сказать, что дон Луис де Толедо сам решает, когда ему ехать, а когда задержаться, и что именно сейчас он решил задержаться, хотя бы для того, чтобы поучить одного нахала манерам. Но не успел. Все произошло в мгновение ока: блеснувший в руке мальчишки кинжал, заржавший, взвившийся на дыбы и понесший конь, короткий вскрик, исполненный боли, впрочем, тут же оборвавшийся.

- Браво, юноша! – дон Луис не удержался от похвалы и снова перевел взгляд на черноволосого кабальеро:

- Вы правы, сеньор, я еду в Париж и охотно возьму вашего пажа с собой, но если вам нужна моя помощь здесь – скажите только слово… – он не договорил, услышав за спиной перестук копыт и хрипловатое испуганное: «Сейиди!»

Гюль! Какого дьявола, сказано ведь было ждать!

Гюль был тут совершенно лишним. Он знал наперечет все лекарственные травы, умел делать перевязки и понимал в недугах хозяина побольше иного лекаря. Он помнил наизусть множество легенд и стихов и мог скрасить дорожную скуку. Но в драке от него не было никакого толку!

Однажды дон Луис уже не сумел защитить своего друга, и теперь всякий раз с болью вспоминал об этом, глядя на обезображенное клеймом лицо. Пусть Гюль и клялся, что не винит его и ни о чем не жалеет.

- Гюль, назад! – почти рявкнул испанец, одновременно выхватывая из кобуры пистолет и направляя на наемника, преградившего ему путь:

- Вы, верно, заблудились, сеньоры. Эта дорога ведет в Париж, не в Алжир! Ищите себе поживы в другом месте!

*

lindo - исп. "изнеженный мужчина, содомит"

Отредактировано Луис де Толедо (2020-01-09 17:39:29)

+4

22

Впоследствии, вспоминая эту стычку, Рене вновь и вновь уверялся, что никогда, ни раньше, ни позже, он не встречался с такой необыкновенной удачей, как в тот раз. Повезло, что д'Ибервиль как распоследний новичок придержал одной рукой ножны, чтобы извлечь другой застрявший в ножнах кинжал, и отпустил при этом поводья. Повезло, что ни один из двух других не заметил клинок в руке мадам де Шеврез. Повезло, что даже возглас испанца они явно не поняли - или поняли не так.

Потом везение внезапно кончилось, и пистолет, который Арамис выхватил, когда наемники обернулись на товарища, развалился, едва вынырнув из кобуры. Ствол шлепнулся в грязь, в руке у Арамиса осталась изящная посеребренная рукоять, а в живот ему мгновенно уставилось дуло невесть откуда взявшегося мушкетона.

- Ц-ц, - укоризненно проговорил Бюрен - один единственный, но выразительный донельзя звук. "Не надо дергаться, сударь".

Арамис беспомощно поглядел на второй пистолет, а потом на испанца, который самым любезным образом предложил ему помощь.

- Благодарю вас, - начал он, и в тот же миг Лавуазье, воспользовавшись тем, что испанец отвернулся к своему спутнику, одним движением выхватил пистолет и тут же спустил курок.

Щелчок осечки прозвучал на удивление тихо, наемник выхватил второй пистолет и замер, не успев поднять его вровень со всадником.

- При чем тут Алжир? - озадаченно спросил он, и Арамис, который думал что-то в этом же роде, первым увидел, как из-за поворота галопом вылетел д'Ибервиль - явно не в духе, и кто бы его винил?

- Мари!.. - выдохнул молодой человек, вкладывая в этот краткий возглас все, что не мог выразить словами: и свою любовь, и мольбу убираться отсюда, и молитву к пресвятой деве, и прощание…

Пистолет Лавуазье смотрел на лошадь испанца, мушкетон Бюрена - на Арамиса, пистолет испанца - на Бюрена, и несколько мгновений, пока д'Ибервиль был еще далеко, Мари была в безопасности.

Шпоры Арамиса вспороли бока андалузцу, конь с криком боли прянул вперед, и в тот же миг грохнул выстрел. Бедро обожгло болью, андалузец закричал снова, вскидываясь на месте, и Арамис едва удержал его, свободной рукой выхватывая второй пистолет.

- Ave!..

Он спустил курок не целясь - полагаясь только на чутье, и в заволокшем дорогу пороховом дыму увидел, как валится из седла д'Ибервиль. Шпаги они с Бюреном выхватили одновременно.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+2

23

«Ave!» черноволосого кабальеро прозвучало не как молитва, но как команда: «Огонь!» – и дон Луис тоже выстрелил – в наемника, спросившего про Алжир. Не думая, не рассуждая, словно подчиняясь приказу командира. Боже, когда он дрался последний раз? В Тунисе? В Оране? Как давно это было!

Выстрелы грянули одновременно. Оглушенный грохотом, испанец еще не понял, ранил ли своего противника, или тому повезло, как вдруг почувствовал, что Серый задрожал под ним, и ноги у коня подогнулись. В последний миг неловко соскочил на землю, зашипел, выругался, точно ушиб ногу. И едва успел убраться подальше от копыт бьющейся в агонии лошади. Краем глаза заметил, как схлестнулись в схватке черноволосый и второй наемник, отшвырнул ставший бесполезным пистолет и выхватил шпагу:

- В Алжире хватает ценителей мужской красоты. Вы бы пользовались там… – он недобро улыбнулся своему визави, – спросом. К бою, донья Марика!* К бою!

Он дразнил француза, стараясь не думать о Гюле и не волноваться. Главное – не волноваться.

Лавуазье тоже выхватил шпагу, спешившись с некоторым запозданием: его конь отпрянул после двойного выстрела, а камзол, быстро окрашивающийся кровью, да еще и слева, не особо способствует боевому задору.

- Познали… - голос у него срывался, – на собственной… заднице?..

Острие направленной на испанца шпаги то и дело опускалось – и вздергивалось снова.

- Вас чересчур заботит моя задница, сеньора, – испанец продолжал улыбаться, наступая на француза, только улыбка стала какой-то лихорадочной. – Беспокойтесь лучше о своей – в ней скоро появится новая дырка!

Противник не ответил – видно, берег силы: рана у него была нехорошая. Со свистом втянул воздух сквозь зубы, отбил удар, закашлялся, сплюнул, и губы его окрасились алым. Дон Луис покачал головой: убивать раненого он не хотел, тем более опасности тот не представлял – где ему, с простреленным легким?

- Сдавайтесь, сеньора, сегодня не ваш день, – предложил он, увидев, что француз пошатнулся, и тут же охнул, ощутив, как левое плечо загорелось болью, а рука онемела: наемник все же достал его. – Проклятье! – испанец с рёвом атаковал, однако в этом не было нужды – противник сам рухнул на землю, захлебываясь кровью. Пуля сделала то, с чем не справилась шпага.

Дон Луис отступил на два шага, выронил клинок, зажимая здоровой рукой раненую. Оглядел дорогу, превратившуюся в поле битвы, снова покачал головой и вдруг сел прямо на обочине, не жалея дорогого костюма, и прикрыл глаза. Звон металла еще не стих, но помощь черноволосому кабальеро, похоже, не требовалась. За спиной испанца уже в голос причитал мавр.

- Живой… – дон Луис слабо улыбнулся, то ли отвечая ему, то ли радуясь, что слуга невредим.

* в соавторстве

* Марика - одно из прозвищ содомитов в Испании

Отредактировано Луис де Толедо (2020-01-09 18:04:12)

+2

24

Первыми ударами Арамис и его противник обменялись из седел, но почти сразу Арамис улучил мгновение и спрыгнул на землю. Альваро был, бесспорно, ранен - мушкетер не знал, сколь серьезно, но биться привык пешим, и Бюрен, который не замедлил последовать его примеру, придерживался, похоже, того же мнения. Бог весть почему - только перед его мысленным взором мелькнуло на миг лицо Атоса - Арамис не воспользовался представившейся было возможностью и дал наемнику время встать в позицию, прежде чем скрестил с ним шпаги. Это было благородно и глупо, но здесь была Мари, а он был жив и, даже чувствуя жжение и жар льющейся крови на бедре, не сомневался в своих силах - он был моложе, он был мушкетером!.. Был, конечно. Был - в прошлом.

Новое осознание этой потери было таким острым, что молодой человек ринулся в атаку, нисколько не заботясь о своей безопасности, и Бюрен, отпрянув, угодил каблуком левого ботфорта в глинистую ямку, поскользнулся и тотчас же получил добрых шесть дюймов стали между ребрами.

То, что он сказал вслух, для приличного общества не подходило совершенно, и Арамис, смутившись так, словно это он выругался, обернулся к Мари.

- Этот раненый - пикардиец, сеньор, - с самым серьезным видом проговорил он по-испански, ради их спасителя. - У них там совершенно варварское наречие, а так он пытается извиниться. Ах-х-х… Пресвятая дева!

Возглас этот был вызван осознанием, что испанец ранен, и, быстрым взглядом удостоверившись, что у Бюрена, который, пошатываясь, отступил к своему коню и схватился за ремень подпруги, под рукой нет пистолетов, Арамис аккуратно вытер свой клинок и вернул его в ножны.

- Анж, - обратился он к мнимому пажу, - подойдите сюда и… Ах, нет, займитесь лучше нашим новым знакомым, которому мы оба чрезвычайно признательны за помощь. Позвольте представиться - аббат д'Эрбле.

Он отвесил испанцу безупречный, хоть и абсолютно светский поклон и, не тратя больше ни мгновения, поспешил к Бюрену - как раз вовремя, чтобы подхватить выроненную тем шпагу. Понятия не имея, разбирается ли Мари в колотых ранах, он все же решил, что поручать ей оружие проигравших было слишком опасно.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+3

25

Мари бы следовало молиться. Любой бы сказал, что ей следовало бы молиться, от всего сердца, за жизнь двух храбрых дворян, за их победу, за их удачу – без которой, чтобы ни говорили, редко случаются победы. Ну, или на худой конец за себя. Но герцогиня в костюме пажа, закусив губу, следила за ходом этого маленького сражения, и на кону стояли отнюдь не незначительные вещи. Она боялась – конечно, боялась за Рене. Но, в то же время, азарт сражения не был ей совсем уж чужд, пусть даже под костюмом пажа билось сердце женщины…

Когда Рене ее позвал – Мари спешилась, поспешив на зов любовника. Анж, почему бы и нет, имя ничем не хуже прочих. Дворянин, так вовремя пришедший им на помощь, был ранен, Мари это глубоко опечалило – она предпочитала видеть кровь врагов, не друзей.

- Благодарю вас за помощь. Мы перед вами в неоплатном долгу. Вы направляетесь в Париж, сударь? Наверняка вас там ждут друзья, но если нет, позвольте настаивать – в Париже живет моя кузина, она будет рада принять вас и оказать вам помощь. Особенно после того как узнает, чем мы вам обязаны.
Мари надеялась, что рана храброго незнакомца не опасна, но все же – кто знает, она не лекарь, и если разбиралась в ранах, то только в сердечных.
- Если моя помощь будет уместна сейчас, то прошу – располагайте мной.

Отредактировано Мари де Шеврез (2020-01-17 20:10:17)

+4

26

- Дон Луис де Толедо, – испанец снял шляпу и положил ее на колени: – В наши дни служителям Церкви приходится защищать себя не мечом духовным, но сталью, как это ни прискорбно. Не благодарите, это был мой долг католика и дворянина.

Его голос оставался мягким и доброжелательным, а лицо – бесстрастным, но мысль, что он вмешался в свару содомитов, была ему неприятна. Аббат в светском платье, на холеном коне да еще с красавчиком-пажом – все это наводило на подозрения. И все же дон Луис надеялся, что глаза его обманывают. Ведь глядя на них с Гюлем – на то, какими взглядами они порой обменивались, – любой принял бы их за нежных голубков.

Гюль тем временем перестал копаться в седельной сумке и опустился на колени подле хозяина, освобождая его от камзола.

- О, не беспокойтесь, отец мой, – испанец кивнул молодому аббату, едва тот предложил помощь: – Рана пустяковая. Мой мавр быстро с ней справится. Вашей ногой тоже не мешало бы заняться.

Его не покидало ощущение металла в теле, голова немного кружилась, во рту пересохло, как после знатной попойки. Он представил на миг, что его сейчас коснутся чужие руки – пусть даже это будут руки мальчишки – и утренний пейзаж поплыл перед глазами. Гюль – другое дело. К Гюлю он давно привык.

Мавр вспорол рукав рубашки дагой и снова запричитал – теперь уже по-своему. Наверное, опять заклятия.

Дон Луис не раз видел Гюля на рассвете босым перед распахнутым окном, выходящим на восток. Мавр молчал и лишь быстро-быстро касался губами запястья и кружев на воротнике сорочки. Однажды он попросил Гюля объяснить, в чем суть этого диковинного ритуала – и пожалел о своей просьбе. Мавр рассказал, как умел – нескладно, сбивчиво, но без утайки. И по всему выходило, что его слуга поклоняется врагу рода человеческого.

С тех пор, как они вернулись из Алжира, Луис то и дело заговаривал с ним, что надо бы креститься, но принуждать не смел. Пересказывал ему Евангелие, словно ребенку. Гюль внимательно слушал, не перечил и даже прослезился на рассказе о страданиях Христа. Но по утрам все равно вскакивал и открывал окно на восток, едва показывались первые лучи солнца.

Дурнота понемногу отступала, но на пажа Луис все-таки избегал смотреть:

- Меня… – он отвернулся и сплюнул в дорожную пыль, чем заслужил от Гюля сердитое: «Сейиди, сиди ровно!»

- Меня ждут родственники. Тоже кузина, – испанец чему-то усмехнулся. – Но за приглашение благодарю. И буду рад продолжить знакомство.

Отредактировано Луис де Толедо (2020-01-22 21:45:47)

+2

27

Арамис, бесцеремонно столкнув едва державшегося на ногах наемника в канаву, при последних словах испанца быстро взглянул на свое бедро, о котором, надо признать, почти позабыл, и, перекрестившись, пробормотал благодарственную молитву. Каким-то чудом, не иначе как Господним снисхождением, пуля, пройдя по касательной, едва зацепила кожу, и то, что он ощутил как ожог, оказалось не более чем глубокой ссадиной.

- Моя рана - пустяк, - отозвался он, но со свойственным ему благоразумием все же уселся на землю рядом с испанцем. - Ваш слуга разбирается в ранах? Но нет, ваша рана опасна. А моя - пустяк. Нам следует вернуться?

Вопрос этот был обращен к Мари. Не зная, насколько хорошо его возлюбленная разбирается в делах такого рода, Арамис, даже извлекая из рукава батистовый платок, не решался все же прямо спросить у нее, может ли она его перевязать - умеет ли. О настоящем паже он знал бы гораздо больше, но Мари всегда была для него богиней, которой он поклонялся - почти недосягаемой, снисходящей к нему иногда с немыслимых высот, и, зная, какой капризной она бывает и какой страстной, какой ироничной и какой необузданно веселой, какой взбалмошной и какой мудрой, он не знал ничего о том, что она умела - кроме дворцовых интриг, разумеется, в которых она превосходила всех.

- Ваш слуга - турок? - продолжил он, спеша скрыть свой промах. Кто-то говорил ему когда-то, как сказать по-арабски "спасибо", но он забыл, да и не велика ли была честь - благодарить слугу, который еще занимался только своим господином?

Отредактировано Арамис (2020-01-22 03:33:59)

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+2

28

- Тогда, месье, встретимся в особняке герцогини де Шеврез, - кивнула Мари, уже не особенно заботясь о том, насколько ее маскарад убедителен.
Сейчас ей хватало иных забот, и, хотя Ее светлость в глубине души была скорее язычницей, нежели католичкой, все же не могла не подумать о том, что такое дурное начинание дела , похоже, свидетельствует о том, что оно не слишком угодно небесам.

- Моя кузина, Ее светлость, будет рада поблагодарить вас за вашу бесценную помощь.
Мари верила в судьбу, в случайные знакомства – вот такие, на дороге, не верила только в одну любовь на всю жизнь, однако в смерть от лихорадки – вполне.

- Если вы скажете мне что делать, я справлюсь, но как мне кажется, да, нам следует вернуться. Сегодняшний день, похоже, не слишком располагает к прогулкам.
Либо же им (ей) следовало быть благоразумнее и обеспокоиться охраной, но Мари так увлекло предвкушение свободы, которое дает мужское платье и дорога, что она, очевидно, потеряла всякую осторожность, за что Рене теперь и расплачивался. Воистину, недопустимая оплошность и герцогиня злилась на себя куда больше чем на тех троих, решивших, что путешественник и его паж легкая добыча.

Отредактировано Мари де Шеврез (2020-01-28 17:10:22)

+2

29

Господин, спрашивающий совета у пажа. Паж, не умеющий перетянуть платком банальную ссадину. Кузен герцогини на службе у простого аббата. Аббат, владеющий шпагой, словно заправский офицер. Слишком много вопросов. А дон Луис сейчас слишком устал, чтобы искать на них ответы. Поэтому он просто кивнул и повторил то, что уже говорил ранее:

- Благодарю, дон Анхель. Я ведь не ослышался, ваш господин назвал вас Анжем?

А ведь это вполне могло быть прозвищем: ангел… ангелочек… Дон Луис невольно поморщился: не то от досады, не то от боли, Гюль как раз затягивал узелок на повязке.

- Мой слуга не турок, - испанец обернулся к д’Эрбле, и выражение его лица неуловимо изменилось, а голос внезапно потеплел: - Он потомок древних персов. Тех, что победил Александр Македонский… Или вавилонян… - дон Луис наморщил лоб. - Я, признаться, вечно их путаю. А, Гюль?.. Я зову его мавром - так проще.

Гюль, сопя, поднялся с колен и нерешительно затоптался на месте, поглядывая то на хозяина, то на аббата, то на пажа. Заметив его стеснение, дон Луис улыбнулся:

- Он был бы рад предложить вам свою помощь, отец мой, но робеет.

- Я буду чрезвычайно признателен за помощь, - заверил в ответ Арамис, не без труда отрывая от потомка древних персов взгляд, в котором мешались почти детский восторг и откровенная неловкость. - Мой бог, я… Я прошу прощения, сударь.

Понять, к кому он обращается, было совершенно невозможно - верно, из-за его очевидного смущения.

- Пустое, отец мой, Гюль не в обиде! Правда, Гюль? - испанец закашлялся в кулак.

Аббат д'Эрбле выглядел сейчас настоящим мальчишкой. Мальчишкой, для которого вдруг ожила восточная сказка. И пыльная дорога обернулась волшебным летучим ковром. А с ковра сошел маленький джинн - с корпией и бинтами в смуглых руках.

Дон Луис только теперь понял, насколько святой отец молод. Куда моложе его самого.

Гюль шагнул к аббату, присел на корточки и снова замер, о чем-то размышляя. Потом прижал ладонь к изуродованной щеке, склонил голову набок и по-старушечьи заохал:

- Ох-ох-ох-о...

Вздохнув в последний раз, мавр потянулся за дагой:

- Если сейид позволит... - с тягучим акцентом проговорил он. - Платье, все одно, испорчено. Я совсем немного надрежу...

Арамис решительно покачал головой и поднялся. Снимать перевязь он не стал, а только сдвинул ее в сторону, чтобы шпага не мешала персу, и начал развязывать завязки штанов.

- Я не настолько… - он осекся на полуслове, бросил быстрый взгляд на мнимого пажа и продолжил: - Я боюсь, наше путешествие еще не закончено, и мои штаны еще потребуются мне целыми.

Только чуть сузившиеся глаза его намекали на тщательно затаенную улыбку.

Когда аббат вознамерился снять штаны, Гюль отшатнулся, едва не выронив бинты в дорожную пыль. Щеки у него потемнели, ресницы затрепетали, и он обратил на хозяина беспомощный взгляд.

- Отец мой, на родине Гюля мужчины не обнажаются вот так запросто, - испанец, стиснув зубы, поднялся на ноги, и пошатываясь приблизился к остальным. - Простите, я должен был подумать об этом раньше.

Отредактировано Луис де Толедо (2020-02-03 10:49:34)

+2

30

Арамис торопливо отвел взгляд от заалевших щек молодого перса и протянул к нему руку с куда большей деликатностью, чем мгновением раньше, когда считал того турком и простым слугой. После объяснений дона Луиса все встало на свои места: "Гюль"  - на титул это было не похоже, слишком коротко, значит, фамилия - был, по всей очевидности, дворянином у себя на родине, а стало быть, испанцу приходился меньше слугой, чем другом. Манеры и дорожное платье дона Луиса также позволяли угадать в нем нечто большее, чем простого путешественника, и Арамис, запоздало осознавая, что герцогиня де Шеврез, без сомнения, заметила все это раньше него, также залился краской.

- Если позволите, - предложил он, полуосознанно повышая голос и выговаривая каждое слово куда отчетливее обычного, - моя рана это пустая царапина, и мой паж сможет заняться ей сам, было бы чем перевязать. А если позволите вы, - он посмотрел на заметно ослабевшего дона Луиса, - мы бы проводили вас до дома госпожи герцогини.

Как бы ни снедало его желание все-таки продолжить путешествие и попытаться уже сегодня напасть на след, долг чести требовал позаботиться о том, кому они оба были столь обязаны - даже если в душе его при этом просыпалось отнюдь не христианское чувство, сколь бы смешной ни была ревность там, где речь шла о Мари.

Увидев протянутую руку, Гюль смешался еще больше. Он вскочил, практически насильно вложил в ладонь аббата бинты и корпию. Закланялся, прижимая обе руки ко лбу, потом к губам и к груди – видно, показывая, что не хотел обидеть. И поспешно ретировался за спину хозяина.
Дон Луис покачал головой:
- Отец мой, я не хотел бы стеснять вас. Вы ведь только выехали и, должно быть, спешите – зачем же вам возвращаться? До города недалеко, мы с Гюлем прекрасно доберемся сами. А моя кузина охотно нас примет. Я обещаю нанести сеньоре герцогине визит, как только поправлюсь, и буду рад видеть вас снова. И вас, молодой человек, – он поклонился пажу.

Даже если по поведению перса можно было с уверенностью заключить, что хотя бы один из двух путников их общества отнюдь не жаждет, вежливость требовала повторить предложение. Арамис так бы и сделал - и не только лишь отдавая дань приличиям - если бы не боялся продолжения их знакомства. Испанец был молод и ранен, а герцогиня любила все новое и необычное… а еще… Как бы влюблен он ни был, любовь была не единственным владевшим им чувством. Оставались еще возможность разгадать тайну посланца, обещанная ему герцогиней, и опасение показаться слишком осторожным в ее глазах: нося плащ мушкетера, он не давал причин сомневаться в своей отваге ни ей, ни кому-либо еще - став монахом, он потерял куда больше нежели то, чего требовали принесенные им клятвы. Оттого, слова, которые он подбирал минутой ранее с тем, чтобы уверить Мари, не выдав ее секрет, что его рана не стоит ее беспокойства, остались не произнесенными.

- Не называйте меня отцом, - попросил он, скромно опуская глаза, чтобы скрыть мелькнувший в них лукавый огонек. - Я вряд ли старше вас, дон Луис, и слишком недолго ношу свой сан, чтобы отвыкнуть от простого "сударь". Будучи вам более чем признателен, я предпочел бы, не скрою, проводить вас, верности ради, но я понимаю ваши резоны, - улыбаясь, он снова встретил взгляд испанца. - Меня вы всегда сможете найти, справившись в резиденции иезуитов в Марэ.

Он поклонился, с безупречной вежливостью оставляя собеседнику возможность и назвать адрес кузины, и уклониться от этого.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+3

31

Наблюдая и слушая можно узнать гораздо больше, чем спрашивая, так что Мари пользовалась всеми преимуществами своего мнимого пола и положения. Хороший паж молчалив, любезен  и услужлив. Так что она любезно поклонилась в ответ на вежливость испанца, предвкушая, впрочем, в глубине души, их следующую встречу – если она случится.

У герцогини были друзья в Испании, у герцогини везде были друзья, недруги, правда, тоже. Но хороший враг иногда так же ценен как хороший любовник, оба не дадут тебе заскучать. Дон  Луис заинтересовал ее – возможно, друзья утолят ее любопытство?
Слуга дона Луиса тоже заслуживал внимания, но не так, как Рене, который прилагал титанические усилия, чтобы не раскрыть ее тайну, быть любезным с доном Луисом и Гюлем, и при этом придерживаться их первоначального плана, который, увы, следовало признать, оказался весьма плох. Трудная задача, но вполне по плечу самому изящному из иезуитов.

- Думаю, я справлюсь с вашей раной, отец мой, - ответ был хотя и невинен по сути, но лукавство в глазах Ее светлости сводило на нет всю невинность ответа. – Если вы поможете мне советами.
Прихоти женщин порой удивительны для них самих, а мужские раны будет даже в самых каменных сердцах нежность, так что герцогиня де Шеврез была не против оказать Рене те услуги, которые он был вправе требовать от своего пажа. Прекрасно зная, что он не останется в долгу.

Бинты и корпия у них есть, а если Рене почувствует себя хуже, то они могут остановиться на ближайшем постоялом дворе, пока он не поправится. Не совсем то, что они планировали, но тоже недурно. Относительно своего отсутствия в Париже Ее светлость не особенно тревожилась – вряд ли она пропустит что-то важное или, хотя бы, забавное.

+3

32

Дон Луис ответил аббату улыбкой – мягкой и чуть печальной:

- Тогда до скорой встречи. Гюль, шляпу. И подержи мне стремя. Жаль Серого, он был хорошим конем, умным. Теперь придется выбирать из того, что оставили нам сеньоры наемники.

Перс кинулся поднимать с земли шляпу хозяина, а испанец подошел к лошадям, бродившим возле трупов, и похлопал каурого жеребца по холке:

- Испугался, chico?

Тот фыркнул и запрядал ушами.

- Все эти выстрелы, да? – кивнул дон Луис. – Ну, полно, полно… Гюль!  Гюль, да не смотри ты под ноги, мертвецы тебя уже не тронут! – с помощью слуги испанец забрался в седло, тронул поводья и закусил губу, когда лошадь переступила с ноги на ногу, но все же сумел изобразить бодрую мину:

- С Богом, сеньоры!

+2

33

Арамис приоткрыл уже рот, чтобы предложить испанцу забрать всех трофейных лошадей себе, но тут же прикусил язык, безмолвно наблюдая за его действиями. Насколько он мог судить, не проверив по-настоящему, дон Луис выбрал лучшую, но важнее было то, что судьбой двух других он, казалось, не озаботился совсем. Дон Луис де Толедо, пускай он и путешествовал в скромном дорожном платье и только с одним слугой, был явно не беден - и адрес свой называть не хотел.

Он был взрослым человеком, дон Луис, он принял решение, и с ним был этот его перс…

И он обещал нанести визит герцогине. Да, возможностью встречи с герцогиней де Шеврез не пренебрег бы никто, будь он даже испанский гранд - но все же… Арамис остро пожалел, что не может, как прежде, заглянуть к Атосу, назвать ему имя испанца и услышать ответ.

В другое время Арамис последовал бы за этой загадкой, тем более что он искал и сам связей с Испанией, которые мог бы использовать… нет, не против Ордена, сохрани Пресвятая дева, но, скажем так, быть может, и вопреки воле некоторых его членов, которые не обладали присущей самому Арамису широтой взглядов - но сейчас на карте стояло мнение его дамы и ее помощь, и не было в этот миг у бывшего мушкетера ничего важнее.

Он переложил бинты и корпию в другую руку и снова поклонился.

- Я бесконечно признателен вам за помощь, дон Луис.

Несколько мгновений он провожал отъезжающих всадников взглядом, но потом обернулся к возлюбленной. Она готова была ехать дальше, и он, дав ей возможность сказать "нет" и сто раз успев пожалеть об этом, не мог сейчас не испытывать благодарность.

- Я не мог вас спросить, Мари, не выдав нас обоих… вы хотите вернуться? Это… - губы молодого человека дрогнули в невольной улыбке, - это было неподходящее зрелище для дамы.

Мари, сообразил он вдруг, тоже отлично знала гербовники.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

34

Встречи случаются, встречи заканчиваются, и Мари де Шеврез, провожая взглядом испанца и его необычного слугу, думала об этом – о том, закончилась ли эта встреча, оборвалась, как нить в гобелене этого дня, или же у нее будет продолжение? Никогда не отгадаешь наперед, но она и не хотела. Жизнь тем и хороша – своей непредсказуемостью. Пусть даже иногда подкидывает, как мило выразился Рене, неподходящие зрелища для дамы. Впрочем, герцогиня была далеко от того, чтобы поверить в то, что бывший мушкетер и правда верит в то, что говорит. Свою непостоянную любовницу он знал, возможно, лучше многих, знал, что Мари Эме де Роган-Монбазон, к вящему огорчению многих, ведет себя не так, как положено даме ее положения, так что пострадал, в сложившихся обстоятельствах, только Рене.

- Если вы чувствуете себя в силах, друг мой, то, думаю, нам стоит продолжить наше путешествие. Жаль, что мы не подумали об охране еще в Париже, но вряд ли нам было бы удобно с личной гвардией за спиной. Это привлекло бы слишком много внимания.
Это было, если так можно выразиться, дело Рене, она лишь вызвалась ему помочь, следовательно, ему и решать. Все случившееся, конечно, весьма неприятный инцидент, но Мари не чувствовала желания вернуться в уютную безопасность особняка. Мертвых она видела не в первый раз, и раны тоже.
И вряд ли в последний.
- И знаете, что я думаю, Рене? Эти негодяи целиком заслужили свою судьбу, но вы сделаете доброе дело, если помолитесь за их грешные души. Потом, когда мы вернемся в Париж.

Жаль - подумала она, снимая шляпу, чтобы поправить высоко взбитые волосы. Жаль, что у Рене нет своего прихода. Какие чудесные проповеди он бы там произносил. С каким удовольствием она бы участвовала в его делах. К тому же приход – это доход. Мари не сомневалась в том, что ее любовник крепок в вере и любит бога всем сердцем, возможно даже больше чем ее. Но любить бога (как, впрочем, и женщину) легче среди позолоты и шелков, нежели в рубище и бедности.

+2

35

Не заботясь больше о том, что подумает испанец, если вздумает обернуться, Арамис поднес к губам руки г-жи де Шеврез, сперва одну, потом вторую, запечатлевая на каждой по страстному поцелую. Бывают, и нередко, женщины, ради которых мужчины готовы пойти на все, но встречаются, гораздо реже, другие, ради которых совершается то, что обещают первым. Мари была такой, и Арамис, забыв в этот миг о цели их поездки, думал уже лишь о том, чего хочет его ветреная богиня.

Одно лишь мгновение - затем он снова сделался самим собой, и в улыбке, тронувшая его губы, привычно смешивались обожание и лукавство.

- Перевяжите же раны вашего отважного рыцаря, мой обожаемый оруженосец, чтобы тот мог в будущем позаботиться о душах этих несчастных так же, нежели позаботился о телах.

- О, - взмолился голос из придорожной канавы, - милосерднее, во имя братства длинной шпаги!

В черных глазах Арамиса вспыхнул охотничий азарт. Он назвался дону Луису, да и не походил никоим образом на наемника - о каком же братстве говорил раненый?

- Любопытная просьба, - протянул он, разворачиваясь к Мари так, чтобы она могла перевязать его царапину. - А вы уверены, сударь, что обратились по адресу?

- Во имя христианского милосердия? - предположил Бюрен - но тоном, столь преисполненным сомнения, что Арамису стало не по себе - тем более что к разгадке неведомого братства он и на шаг не приблизился.

- Мари? - одними губами вопросил он.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

36

Мари готова была перевязать раны телесные, исцелить нежными словами, а, если понадобится, то и поцелуями, раны духовные, словом, сделать все, что требовалось бы от верного оруженосца и нежной любовницы, лишь бы вдохновить Рене продолжить их небольшое путешествие. Обросшее, впрочем, уже нешуточными приключениями. Но приключения ждут тебя и в Париже, за каждым углом, было бы намерение, так негоже сетовать на судьбу.
Мари и не сетовала, а вот, похоже, один из напавших – да, готов был взывать к милосердию. К христианскому, но если не повезет – то к какому придется.

Мари не принадлежала к числу тех добросердечных дам, что готовы были прощать всех и заботиться о каждом. Ей случалось видеть смерть, в смерть, случалось, проходила совсем рядом с герцогиней де Шеврез. И уж совсем рядом, как страстная любовница, проходила она рядом с теми, к кому мадам де Шеврез благоволила. Так часто, что Мари предпочитала не любить глубоко, дабы глубоко не страдать. Не бойся потерять – и не потеряешь.
Словом, излишняя чувствительность не была свойственна герцогине и на вопрос Рене она лишь выразительно пожала плечами.
- Кто не оказывает милосердия – тот не заслуживает милосердия, решайте, мой друг.

Гибель того, кто взывал к ним именем «братства длинной шпаги» ничуть не опечалило бы Ее светлость. Говоря о том, что он не заслуживает милосердия, она имела ввиду именно такой исход – смерть для него, потому что если бы не вмешался испанец, их судьба могла бы оказаться точно такой же – смерть в канаве. Но, быть может, в глубине души ей было любопытно – что решит Рене? Со времени его возвращения они не так много времени провели вместе, чтобы Мари могла достоверно сказать, в чем изменился, а в чем остался прежним ее красавец-любовник. Разве что его восхитительное честолюбие и не менее восхитительная (в глазах герцогини) страсть остались при нем.
Что ж, прекрасный повод проверить.

+2

37

Арамис мучительно залился краской, опуская глаза к коленям г-жи де Шеврез, скрытым сейчас бесформенными штанами, но все же отлично угадывающимся под плотной тканью.

"Кто не оказывает милосердия – тот не заслуживает милосердия".

В следующее мгновение приобретенное на опыте, порой на горьком, знакомство с Мари и присущий ему здравый смысл подсказали ему, что, как первые порывы, пусть и благородные, зачастую неблагоразумны, так и его первое понимание ее слов могло оказаться в корне неверным. Мари не была священнослужителем - и взывала не к его христианскому долгу, однако произошедшие с ним в последние полгода перемены сыграли с ним дурную шутку. Милосердие Евангелий не было свойственно Мари, и говорила она о справедливости Ветхого: "око за око".

- "Мой друг"?!

В голосе произнесшего эти слова наемника прозвучало столько простодушного изумления, что Арамис, тотчас же сообразив, что так поразило негодяя, от души рассмеялся. Демоны сомнения, терзавшие его душу, отступили на миг, и взгляд, который он обратил на Мари, был полон той безнадежной страстью, которую она в нем пробуждала. Руки ее, врачующие его рану, причиняли боль, но даже боль от нее была даром.

- Проклятье, - не унимался наемник, - проклятье, черт, черт!

- Братство, - резко перебил Арамис - чересчур резко, быть может, но мерзавец вызывал в нем почти физическое отвращение, - о котором вы говорили. Что это? Расскажите, и у вас будет шанс.

Над дорогой, залитой кровью, человеческой и лошадиной, повисло молчание, и в этом молчании неожиданно отчетливо зазвучали простые звуки окружающей их природы - трель жаворонка над головой, шорох ветра в кустах, далекий звон коровьего колокольчика и смешавшее с ним негромкое бряканье трензеля, когда конь Арамиса нервно всхрапнул, переступая с ноги на ногу, еле слышный шорох поправляемой одежды - перевязка была закончена.

А затем наемник вдруг расхохотался - высоко, неестественно, даже взвизгивая.

- Э, сударыня! Как она, шпага вашего кавалера, длинная?

Арамис вскочил, нащупывая эфес, движимый сразу двумя чувствами - желанием заткнуть эту мерзкую глотку и почти невыносимым стыдом и, в несколько шагов преодолев отделявшее его от наемника расстояние, приставил свою шпагу к его груди.

- Одно слово, - сквозь зубы сказал он. - Еще одно слово - ну!

Все, что удерживало его от удара, это отвращение - марать клинок в крови этого подонка, убивать безоружного - но он ударил бы, сразу, прежде мысли, если бы негодяй даже улыбнулся, но тот молчал, покорно глядя в сторону, и бесконечное мгновение спустя Арамис опустил шпагу.

- Молитесь, сударь, - сквозь зубы сказал он. - И если веры вашей будет хотя бы с горчичное зерно, вы будете жить.

Он вернулся к лошадям, придирчиво осмотрел обеих, убеждаясь, что царапина на боку у Альваро и в самом деле не требует внимания, а затем, собрав поводья наемничьих коней, привязал их к задней луке своего седла.

- Позвольте, друг мой?.. - Он придержал стремя андалузки, протянул Мари руку, чтобы помочь ей подняться в седло, и, возвращаясь к Альваро, глянул на Бюрена. Наемник молчал - лежал без сознания - и молодой человек на миг ощутил укол совести.

- В Гаване, - проговорил он, разбирая поводья, - я встретил одну женщину…

Паузу он сделал, конечно, только для того, чтобы тоже сесть в седло, но лукавый взгляд, брошенный им на герцогиню, ясно указывал на наживку.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

38

Все хорошо, что хорошо заканчивается – эту страницу они перелистнули и отправились дальше, во всех смыслах этого слова. Мари не свойственна была жалость, как, впрочем, и чрезмерная жестокость, не имеющая под собой никаких оснований вроде личной ненависти. Но чрезмерная ненависть, как и чрезмерная любовь, не всем свойственны – герцогиня же, как могла, сторонилась этих двух даров, а, вернее, двух проклятий, затмевающих разум и лишающих способности ясно мыслить. Может быть, поэтому Рене был ей особенно дорог. Он не сводил ее с ума, но умел занять ее ум, так же как ее сердце. Дарил ей удовольствие, не опустошая. Редкий дар среди любимых нами…

Мари умела быть благодарной, и первый ее дар своим любовникам был таким: она никогда не требовала верности, только душевной, не считая порывы слабой плоти, слабой, но такой прекрасной плоти, предательством. Поэтому слова Рене вызвали на  губах Мари заинтересованную улыбку, а не гримасу ревности.
- Женщину, сердце мое? Вот как? Что же, в Гаване есть женщины? И они красивы? Ну же, расскажите мне, Рене, теперь я хочу знать все.
Конечно, в Гаване были женщины, как в Париже были мужчины, но не упрекать же теперь друг друга из-за этого. Она помнила о Рене, Рене – Мари де Шеврез была в этом уверена, не забывал о ней.

Тайны, тайны… Гавана представлялась Мари местом столь же таинственным, сколь и прекрасным, но Ее светлость не сомневалась, там живут люди, а не ангелы. И правят ими те же самые заботы: дом, семья, дети, церковь, собственное благосостояние. Хотела бы она увидеть эти дальние края? Пожалуй, нет. Париж – вот сердце всего, Париж – вот где сердце Мари-Эме де Роган де Шеврез.
Но послушать об них - о да.

+1

39

Ни намека на ревность не послышалось в мелодичном голосе герцогини, одно лишь живое любопытство, и Арамису, отчаянно гадавшему, попалась ли она на его приманку, оставалось только признать свое поражение. О, если бы от доньи Асунсьон у него осталось что-то большее, чем воспоминание, горькое и сладкое сразу, он, может, и совершил вечную ошибку всех влюбленных и сомневающихся в себе мужчин и позволил бы возлюбленной не заподозрить измену, но поверить в нее - но у него не было ничего кроме памяти, и та казалась сейчас миражом.

Полно, существовала ли она вовсе, белокурая и зеленоглазая испанка, с томным взглядом и острым умом - случился ли он в самом деле, тот странный и грешный союз красавицы-куртизанки и француза-монаха, или все это привиделось ему и та женщина была лишь тенью этой, призраком, явившимся ему в далекой стране, чтобы привести его домой?

- Разумеется, душа моя, в Гаване есть женщины, - отозвался он. - Во-первых, там есть местные…

Местные, известные ему либо как служанки, либо, когда он возвращался ввечеру в миссию, как уличные девки, не привлекали совершенно, и однако, рассказывая о них - легко, насмешливо, живо, рисуя словом узкие улочки Гаваны, царившую в них жару и вонь, льющийся с небес белый свет - он вспоминал иное: закрытую от ночи веранду, огонек свечи и голос, обещавший ему возвращение.

- Во-вторых, негритянки, их немного. Но одна из них слыла колдуньей, и, будучи не настолько хорошим христианином, чтобы опасаться за свою душу, я решился ее навестить - спросить, вернусь ли я когда-либо в родной край.

Это была чистая правда, Арамис опустил лишь то, что к негритянке он пошел по долгу службы - прояснить, следует ли Святой Инквизиции ею заинтересоваться. Опасное это было задание - когда никто не дал ему понять, какого ответа от него желают.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

+1

40

- Вы видели колдунью? Расскажите, Рене, какова она?
Не то, чтобы колдуньи волновали воображение герцогини больше, чем возможные сердечные привязанности Рене… Вернее, признаться себе в этом  - значило бы, в какой-то степени, обидеть любовника, а Мари этого не хотела. Но, что касалось возможных увлечений Рене, Ее светлость могла бы и сама побыть немного пророчицей. Они, наверняка, умны. Они, безусловно, красивы, они загадочны – Рене любил загадки. А еще – они были и будут.

Не обманывайся – и не будешь обманута. Пока что это золотое правило хранило Мари от всех сердечных разочарований.
И даже воспоминание о другой ведьме, на мельнице, ведьме, которая вошла в одну зимнюю сказку, не причинило ей боли, лишь вызвало улыбку на ее губах, не равнодушную – но и
не окрашенную лихорадкой сожаления или тоски.
- Она предсказала вам возвращение?

Родные края… Рене, безусловно, заслуживал возвращения в родные края, но родные края должны были бы, по мнению герцогини, больше ценить таланты бывшего мушкетера, нынче же пастыря душ человеческих.  И шпага, и слово, были равно опасным оружием – когда к нему прибегал Рене д’Эрбле. Впрочем, Мари ни на секунду не сомневалась, что ее красивому любовнику предречен самый высокий удел.
- Знаете, мой друг, я тоже получила предсказание, правда, оно не касалось меня, касалось королевы Франции…
Слава богу сейчас Мари могла говорить откровенно. Разве что шпионы Его мудрейшего высокопреосвященства умели притворяться лошадьми… но за Альваро она готова была поручиться, так же как за свою кобылку.
Мари опустила глаза, скрывая от Рене улыбку, и, возможно, воспоминания.

Отредактировано Мари де Шеврез (2020-04-09 19:13:05)

+1


Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Твоя любовь возносит до небес. 24 мая 1629 года