После эпизода Я вновь у ног твоих. Май 1629 года, Париж
- Подпись автора
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Твоя любовь возносит до небес. 24 мая 1629 года
После эпизода Я вновь у ног твоих. Май 1629 года, Париж
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Арамис, жадно ловивший каждый, даже самый, казалось бы, незначительный жест возлюбленной, каждое движение ее глаз и бровей и каждый изгиб ее алых губ, снова был разочарован - так изменчивая гладь реки, отражая и лучи солнца, и бескрайнюю небесную синеву, и мягкую белизну облаков, и кущи деревьев, и каждую былинку на берегу, все же остается непознанной и непознаваемой иначе как через шаг в ее темную глубину. Мари оставалась непостижимой, и рисковать ее гневом, а пуще - ее равнодушием Арамис был не готов.
- Королевы Франции? - повторил он, отказываясь от всех уловок и всех планов с той же легкостью, с какой снял шляпу, подставляя встречному ветру горячий лоб. Мари, о Мари! Кто бы упрекнул ее в равнодушии - разве она не спросила, разве не взглянула в ответ с живым любопытством? И кто бы смог вернуться к своему рассказу, получив подобные откровения? - Кто же сделал вам это предсказание - и, главное, каким оно было?
"Кто знает, - подумал он с неожиданной горечью, - было ли это уловкой?" Кто бы, в самом деле, мог сказать, дразнила ли Мари его в ответ или политика занимала ее мысли даже в те моменты, когда она была одна с тем, кого, как говорила, она любила?
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Кто сделал ей это предсказание? Мари не смогла бы сказать доподлинно. Ведьма была частью зимней сказки, которая имела свое начало, конец, и была навечно запечатлена в сердце мадам де Шеврез, обрамлена холодным зимним кружевом. Она была тенью на том солнечном зимнем дне? Голосом судьбы… Или же голосом умелого притворства?
Кто она, кем была - слишком глубокий вопрос, чтобы ответ на него уместился в пару слов, да и, к тому же, как зима не может превратиться в лето, так и та любовь, что обжигала Мари де Шеврез, словно жгучий мороз, не должна была противостоять этой летней любви. Любви легкой, волнующей, галантной, любви, занимающей ум Мари не меньше, чем ее сердце. Богу – богово, кесарю – кесарево, да простится ей эта вольность…
- Вас бы она, вероятно, ужаснула, мой милый, - улыбнулась герцогиня своему прекрасному возлюбленному. – Простолюдинка, настоящая ведьма. Могла бы служить прекрасной натурой для статуи Сивиллы. Огонь в глазах и вера в каждое своей слово. Клянусь, на какое-то мгновение и я поддалась этой вере…
Мари задумчиво улыбнулась своим мыслям, своим воспоминаниям, поправила выбившийся из-под шляпы светлый локон.
Отчего нет? И раньше королям и королевам предсказывали их будущее, вспомнить хотя бы Мишеля де Нострадама. Верить слепо, конечно, было бы ошибкой, но отчего не держать в голове это предсказание?
- Я спрашивала, будет ли у короля и королевы сын. Та ведьма ответила, что нет, господь не благословит их детьми.
Ее светлость, конечно, уже не помнила, точно ли так она спрашивала и точно ли так ответила колдунья, были вещи, которые волновали ее куда больше, нежели коснется ли милую Анну счастье материнства. Но смысл, как ей казалось, она передала верно.
- Жаль, если так. Королева Анна слишком добра и слишком нежна , ей будет трудно вынести те испытания, которые выпадают на долю бездетных королев.
Трудно, но она вынесет – королева Франции, инфанта, воспитанная в тесной клетке долга и верности мужу и богу, была подобна гибкому пруту – гнулась, но не ломалась. Но все же любому терпению когда-нибудь приходит предел, и если другая женщина понесет от короля - это будет действительно трагедией.
Отредактировано Мари де Шеврез (2020-04-29 17:55:06)
Арамис, слушавший в напряженном молчании, бросил на возлюбленную взгляд, быстрый как вспышка молнии. "Господь не благословит их детьми" - у слов этих был двойной смысл, и молодой человек не мог не заметить этого и не прийти к своим выводам. Людовику не суждено было стать отцом, и многие говорили это почти в открытую - но значит ли это, что королеве не суждено стать матерью?
Герцогиня де Шеврез - такая своенравная и легкомысленная в одном и такая же проницательная и расчетливая в другом - обратилась к нему как-то за помощью и в этих своих планах, и он был польщен и счастлив, что она столь высоко ценит его скромные дарования. Если бы она заговорила с ним о предсказании гадалки не в ответ на его слова о гаванской ведьме, он предположил бы сейчас, что она отыскала наконец того, чьему успеху должны были поспособствовать его стихи, но сейчас это могло быть только случайное совпадение. И все же… и все же, он увидел в ее словах надежду - усилия Мари не будут тщетными, его собственный вклад будет вознагражден, а бедная печальная королева обретет счастье.
- Мы приложим все усилия, любовь моя, - отозвался он, и чувство, читавшееся в его взоре и на его лице, было слишком сильным, чтобы он смог его скрыть, даже если бы захотел, - чтобы ее судьба не была столь печальна.
В это мгновение он был титаном, и его "мы" было не только глубоко искренним, но и свободным от сомнения - он был ей равным, он мог сказать "мы", и это она, ее улыбка и ее слова придавали ему уверенность.
"Богу равным кажется мне…"
Завидев впереди приметную вывеску, знакомую ему со времен поездок к тетке в Руан, он указал на нее возлюбленной:
- Вы не будете возражать, Мари, если мы задержимся тут ненадолго? Не тащить же нам с собой всю эту конюшню?
Вкопанная в землю двуногая вывеска в виде длинной руки, на которой болтались три человеческих силуэта, вряд ли вызывала у многих проезжающих желание последовать за ее указующим перстом и проверить, приличным ли вином поят в конце этой дороги. В нем же, в те дни еще полу-ребенке, она неизменно будила самые жуткие предположения, и он всякий раз вздыхал с облегчением, когда карета проезжала мимо. Но сейчас, сделавшись взрослым, он не в силах был устоять перед искушением - нет, не победить свой страх, тот был уже побежден - но узнать, наконец, как называется этот трактир и почему.
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Мари кивнула в ответ на слова Рене – о да, они приложат все усилия, чтобы судьба королевы Анны не была столь печальна, но, к сожалению, бог, одаривший ее короной Франции, так же дал ей большое и нежное сердце. А для королевы это весьма опасный дар, ибо большое и любящее сердце всегда будет весить больше, чем корона. Но, возможно, если Анна станет не только королевой, но и матерью, ее сердце обретет центр притяжения и успокоится.
- Иногда мне кажется, милый мой друг, что мы сражаемся с ветряными мельницами, пытаясь заставить госпожу Фортуну танцевать под нашу музыку. И, признаться, понимаю тех, кто проповедует полное смирение перед судьбой. Ноне готова опускать руки… О нет, Рене, клянусь вам, я никогда не опущу рук. Только не я.
Кто-то бы, возможно, сказал, что это звучит слишком горделиво, но Мари была той, кем была – одной из самых знатных дам Франции. Интриганкой, с которой приходилось считаться королям и министрам, женщиной, которая умела одаривать мужчин своей любовью и умела принимать любовь от них в ответ, не раня, впрочем, при этом свое сердце.
- Давайте передохнем, - согласилась герцогиня, когда Рене показал на вывеску.- Отдых пойдет мне на пользу, я забыла, что значит проводить в седле по пол дня с тех пор, как вернулась в Париж.
Рене тоже не помешал бы отдых, с его-то раной, но Мари, умеющая быть жестокой, умела быть так же и заботливой любовницей – и беречь бренные оболочки дорогих ей людей, как и их самолюбие, равны которому наносятся легче и болят куда дольше.
Трактир был примечателен вывеской, но на этом, пожалуй, все – он не был особенно просторным, располагался в стороне от дороги, крыша конюшни – как успела заметить Мари – кое-где провалилась, а по стенам расползались пятна сырости. Но из трубы шел дым, а слуга, выбежавший навстречу путешественникам, чтобы помочь им спешиться, низко поклонился.
- Добро пожаловать в «Три висельника», господа! Извольте, я ваших лошадок отведу и обихожу, а у нас тут лучшие колбасы во всей Франции, клянусь пресвятой Девой.
Мари улыбнулась, услышав такую бессовестную божбу, но ничего не сказала, помня о своей роли пажа.
Арамис похлопал Альваро по холке и отдал повод слуге. Как он ни хотел ответить Мари, момент для того, чтобы признаться, что передышка нужна и ему, был явно неподходящий, да и стоило ли? Женщины любят героев, а он… он и мушкетером-то больше не был, и пусть его Мари, похоже, его чудесное преображение ничуть не огорчало, сам он гадал время от времени, не будет ли окружающий его ореол греха скверной заменой для воинской удали.
- Там, на обочине, - взмах его руки был направлен чуть в сторону, указывая не на стежку, по которой они добрались, а на парижскую дорогу, - а может, и в канаве, не помню, валяется человек, раненый. Пусть кто-нибудь за ним съездит.
Взгляд слуги немедленно дернулся к засохшей крови на седле заводной лошади, затем вернулся к Арамису, и молодой человек подавил улыбку, столь очевидным был ход мыслей парня: на разбойников, ограбивших бедного путника, ни он сам, ни мнимый паж ничуть не походили.
- Он дворянин, - добавил Арамис и, подавив желание подать Мари руку, первым взошел на крыльцо. Был ли он прав? Она говорила о милосердии, а милосердие должно быть свойственно священнослужителю и не спадать с него, как спадает сброшенная перед ложем сутана - но что если она сочтет это не милосердием, а слабостью? Что сделал бы Атос? Повез бы раненого с собой?
Он придержал дверь для Мари, выходя из роли, но уступая порыву - смотреть на них было некому. Обеденный зал - небольшой, с низким закопченным потолком и пропитавшим столы и стены запахами вареной капусты и дешевого вина - был пуст, и ничего удивительного в этом не было, да еще с таким-то названием!
- День добрый, хозяюшка! - в последний момент, не успев еще протянуть руку к талии Мари, он заметил спускавшуюся по лестнице молодуху с лицом, настолько бледным и худым, что оно никак не могло служить рекламой трактирной кухне. - Воды и вина, будьте так любезны! И расскажите-ка нам…
Он осекся, увидев стоявшего на галерее второго этажа мужчину. Одного взгляда хватило, чтобы схватить его облик, но Арамис продолжал таращиться, чувствуя, что сходит с ума. Невозможно, немыслимо, что ему было тут делать? Он должен был быть в Лангедоке!..
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Судьба раненого, по мнению Мари, находилась в деснице божьей. Суждено ему дожить до помощи – значит доживет. Нет - ну что ж, все мы когда-нибудь умрем. Поднявший меч от меча и погибнет, и герцогиня, как ни старалась, не могла припомнить, кто автор этой фразы – Соломон, Кончино Кончини, или, быть может, Генрих IV? Что ж, красивая фраза, как красивое платье – всем лицу.
- Тут немноголюдно, - негромко заметила она, оглядывая зал.
Впрочем, им ли на это жаловаться? Немноголюдно – тем лучше. Главное, чтобы нашлось не слишком отвратительное вино и не слишком пригоревшая еда. Мари де Шеврез умела, если нужно, довольствоваться малым.
Трактирщица, спускающаяся к ним, тоже, по видимому, довольствовалась малым.
Мари предоставила Рене говорить за них двоих, как положено вышколенному пажу, но он замолкает на полуслове, и Мари, проследив за его взглядом чувствует, будто земля уходит у нее из-под ног…
Это не может быть.
За это «не может быть» Мари и цепляется, как за спасительную соломинку. Потому что солнце не может взойти на другой стороне горизонта, потому что звезды не могут поменять свое положение на небосклоне, и потому что король Франции не может оказаться в трактире «Три висельника», да еще один, да еще в одежде, столь неподходящей его положению. Потому что король, уж простите за такое сравнение, все же не герцогиня де Шеврез.
- Расскажите-ка, добрая женщина, чем у вас могут утолить голод два путника?
Трактирщица, неизбалованная, видимо, знатными посетителями, низко поклонилась, если не господам, то изящному покрою костюмов, дорогим плащам и шпаге Рене д’Эрбле.
- Добро пожаловать, милостивые господа, добро пожаловать. Маго мое имя. Сейчас же вина принесу, воды, а ежели вы перекусить хотите, так я могу вам сделать омлет с зеленью, подам рагу из капусты со свининой и гуся зажарю! Садитесь, будьте добреньки.
Женщина обмахнула передником стол возле очага, в нем и сейчас горел огонь, что было не лишним – в трактире стояла сырость.
Мари выложила на стол серебряную монету, попридержав ее пальцем – серебро способно согреть сердце любого трактирщика не хуже огня.
- А комнаты у вас есть?
- Конечно, к вашим услугам, господа, только пожелайте, - зачастила трактирщица, не отрывая взгляд от монеты, которая после секундной заминки перекочевала к ней в кулак, а потом в карман.
- А кто этот человек наверху, - небрежно поинтересовалась Мари. – Его лицо кажется мне знакомым…
- Вряд ли, сударь, - ответила трактирщица. – Это мой дальний кузен, круглый сирота, вчера приехал, вот, буду его к хозяйству ставить, тяжело же одной, муж у меня пять лет уж как помер.
- Круглый сирота… - медленно произнесла Мари, словно пробуя эти слова на вкус. – Любовь моя, вам не кажется, что нам следует тут задержаться?
Арамис предоставил ее светлости говорить, кивал, соглашаясь на омлет, на рагу и даже на гуся, хотя съесть все это смог бы разве что в обществе всех трех своих друзей, и исподволь изучал такого знакомого незнакомца, с каждой проходящей минутой убеждаясь в том, что понял уже со второго взгляда: это был не король.
Нет, сходство было - и даже поток яркого света, пролившегося в обеденный зал, когда хозяйка, убегая на задний двор, распахнула настежь дверь черного хода, не уничтожил это сходство вовсе. Помыть его, побрить, переодеть в приличную одежду, и этот человек, высокий, черноволосый и черноглазый, с осанкой, еще не испорченной тяжелым трудом, сможет сойти…
"За того, кем он скорее всего и является", - мысленно одернул себя Арамис. За еще одного бастарда любвеобильного короля Генриха, зачатого в каком-нибудь овине и выросшего в полу-лье от него. Ни один человек, хоть как-то знакомый с его величеством, не заблуждался бы дольше пары минут. Разве что ночью - да и то если луны не будет.
Но Арамис, глядя на Мари, вспоминал то, что обещал ей несколько минут назад. "Мы приложим все усилия". Как сказал как-то его духовник в семинарии, "только тот, кто ищет рычаг, увидит его в палке". Арамис, так же как и его возлюбленная, был абсолютно уверен, что они здесь задержатся.
Кстати, раз так, то общество недоубитого мерзавца им ни к чему - или все же?..
Кузен трактирщицы спускался по лестнице, надевая на ходу потрепанную куртку, а Арамис молчал.
Может, его уже подобрали - навстречу им проехала не одна крестьянская телега. Может, он окажется неблагодарной сволочью. И чары Мари, столь безотказные обычно, наверняка окажутся бесполезны…
- Эй, милейший! - окликнул он и глядел, не отрывая глаз, пока парень шел к ним, приглаживая на ходу встрепанные волосы. Все было неправильно - каждый жест, щетина эта… что если под ней у него шрам? Или оспины? Или… - Это вы поедете за этим несчастным?
- Простите, - парень почтительно дернул головой, втягивая ее в плечи, и Арамис вздрогнул, настолько схож был голос, даже какая-то дрожь была в нем, похожая на заикание. - Что, ваша милость?
- Не здешний он, ваша милость, - пояснила трактирщица, вбегая в зал с двумя полными кувшинами. - Не знает еще по-нашему. Понимает кое-как через пень-колоду, если говорить…
Она показала как - очень громко и выговаривая каждое слово так, словно имела дело с болваном: поехать, в сторону Парижа, там раненый, его надо привезти - и парень кивнул, пока Арамис лихорадочно соображал, что делать. Отказываться?
Нет. Господь милосерден, не им решать.
- Ступай, - велел Арамис. - Как тебя звать-то?
- Анри, ваша милость, Анрио.
Он проводил парня взглядом и разлил принесенное Маго вино.
- Анрио, - повторил он, приподнимая кружку. - За здоровье его величества, друг мой! Что… - он помедлил, выжидая, чтобы трактирщица вышла, - что вы думаете, друг мой? Сойдет?
Это был самый главный вопрос - не что, не как, но да или нет. И для себя Арамис уже принял решение.
Вино, хоть и местное, оказалось на редкость приличным, что кое-как объясняло, почему, несмотря на красочное название и очевидную бедность, трактир еще не разорился вконец.
Отредактировано Арамис (2020-05-05 12:27:12)
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Они думали об одном и том же, как уже бывало ни раз, и Мари ценила способность Рене понимать ее без слов не меньше, чем его слова о любви. Это сходство натур, быть может, едва уловимое, делало их больше, чем любовниками, союзниками, и герцогиня надеялась, что когда страсть утихнет (все страсти рано или поздно утихают), у них останется и дружба и взаимопонимание и дар вступать во взаимовыгодные союзы.
- Сойдет, - кивнула она. – Стекло не станет алмазом, любовь моя, но при должной огранке и, главное, в дорогой оправе, вполне способно обмануть… не слишком придирчивые глаза… За короля.
За короля Людовика, царствующего ныне и за славного отца его, Вечнозеленого короля Анрио, щедро заселившего Францию своими бастардами. Что ж, возможно, они видят сейчас одно из самых удачных его творений.
Сказать по чести, Мари пока не представляла себе, как они используют этот неожиданный подарок судьбы. Но разве это беда? О, дайте ей немного времени, и у герцогини де Шеврез будут планы, достойные этой неожиданно выпавшей из рукава судьбы карты.
- Нам следует забрать его в Париж. Возможно, мне требуется садовник? Или конюх? Что ему предложить?
В Париже эту находку придется держать подальше от любопытных глаз и придется приложить много усилий, чтобы осколок стекла смогу засиять. Впрочем – Мари не обманывается – и тогда он не станет двойником короля Людовика. Не для тех, кто имеет честь хоть изредка лицезреть Его величество. Но вот для тех, кто видел короля только на парадных портретах или издали – да, отчего нет?
Осанка, речь, взгляд, манеры – Ее светлость знает, что всему этому можно научить, был бы хороший учитель – ну так что же, она готова.
Мари думала о том же, о чем и он, и, как кошка, хватала добычу прежде еще чем решила, зачем та нужна и нужна ли вообще. И Арамис, потянувшийся за тем же, прекрасно ее понимал - он был такой же. Эта была возможность, возможность и опасность, так же как тот наемник был возможностью и опасностью зараз.
- Стекло хрупко, - проговорил Арамис, поднося к губам кружку. Это была чистая правда, чистая и прозрачная как стекло - и как стекло содержавшая больше чем прозрачную оболочку. В Париже Анрио будет всецело принадлежать Мари… нет, эта правда не подходила. Но, как всякая ее игрушка, он породит слухи. В Париже за ней наверняка следят - это уже ближе. - Нам нужен тот наемник, а ему нужен уход, все очень просто. А потом… У меня есть родственница в Орсэ, тетушка. Это не так далеко отсюда, ей не помешает помощь в доме, и она может поучить его… да хотя бы грамоте.
В Орсэ парень не привлечет внимания, да и сам ничего не заподозрит - бывает и так: хорошо ухаживал за дворянином, тот устроил его в хороший дом, а хозяйка дома… скажем, хочет воспитать хорошего лакея для любимого племянника?
Нет, паршивая идея, но у Мари найдется и получше - какая угодно, но не рядом с ней, слишком опасно. Лучше всего парня обучили бы отцы-иезуиты, разумеется - ах, какой бы это был козырь!
- Он может оказаться туп, как… - Арамис запнулся, чувствуя как щеки начинают гореть. Это был сын короля, в конце концов. - Туп или ненадежен. Но если нет…
Он не стал заканчивать мысль, к которой Мари наверняка успела прийти в тот же момент, что он упомянул свою тетку - следующий шаг будет проще.
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Туп – пусть. Право же, их с Рене ума достанет на четверых, отчего бы не уделить толику этому несчастному? Или счастливчику? Сложный вопрос, как раз для иезуитов.
Ненадежен… Что ж, Мари не собиралась посвящать этого Анрио в свои планы, с другой стороны, всегда есть способы добиться преданности от мужчины – в ее окружении достаточно хорошеньких мордашек. Немного сочувствия, немного ласки – право же, вряд ли бастард славного короля Анрио был вылеплен из иного теста, нежели его отец.
- Это лимон, любовь моя, - ласково сказала она Рене. – А мы в любом случае выжмем из него сок.
Они.
Все так, Мари не собиралась присваивать себе эту находку – но все же, не шевельнулось ли в ней что-то вроде подозрения, недоброго подозрения относительно своего слишком красивого, слишком умного и слишком красивого любовника? Возможно. Возможно и так. Но ее светлость ничем это не показала. Ни взглядом, ни жестом.
В любом случае.
В любом случае – такие игры плохо заканчиваются для тех, кто играет роль короля. Это опасная роль, опасная и неблагодарная, как, впрочем, и роль королевы.
Поэтому Мари была довольна своей.
Поэтому тот, кого она почитала умнейшим человеком Франции и опаснейшим противником – был доволен своей.
- Орсэ, - пусть, но не стоит учить его многому. Стекло останется стеклом. пусть не подозревает о том, что… что при других обстоятельствах он мог бы стать бриллиантом. А кроме того, мы же не желаем ничего дурного, правда? Всего лишь немного развлечься. А если кто-то примет наши развлечения всерьез – то не наша вина.
Ссылка в Тур научила кое-чему Мари де Шеврез.
Всегда имей запасной план, потому что основной никогда не работает.
Отредактировано Мари де Шеврез (2020-05-22 19:00:00)
Сок.
Ни одна из пронесшихся сквозь мозг бывшего мушкетера мыслей не подходила нынешнему аббату, и во взгляде, который он на нее поднял, они читались все.
Если бы они с Мари не сидели сейчас в обеденном зале дрянного придорожного трактира и она не носила мужское платье и не суетилась бы бесполезно хозяйка, разрываясь между погребом и очагом, Арамис не смог бы справиться с собой и поймал бы руки герцогини и осыпал бы их страстными поцелуями - так она произнесла одно это слово.
Лимон в жаркий полдень, скворчащий на сковороде кусок мяса зимним вечером или упруго скользящая в пальцах виноградина - усилия трактирщицы пропадали втуне, думы Арамиса были далеки от высокого искусства кулинарии. Одно слово Мари, и он не думал уже ни о высокой политике, ни о низкой, ни о последствиях, ни о возможностях. Он подумает об этом позже - сейчас он думал о ней.
Долгое мгновение он смотрел на нее и не видел ничего иного, а затем она - как всегда, на миг слишком рано, так что он не успел отвести взгляд - вернула его с небес на землю, и в ее словах он услышал то улыбчивое обещание, которое она не дала: все будет. Не "хорошо" и не "как ты хочешь". О, она не разбрасывалась обещаниями, его своенравная, капризная и оттого тем более обожаемая Мари - но она их выполняла.
- Стекло останется стеклом, - подтвердил он, так же как она легко выныривая в день сегодняшний и так же намечая в нем контуры будущего. - Не бриллиантом, стразом - для тех, кто готов обмануться или сыграть с огнем или…
Когда им надоест играть, они подбросят свою куклу другим и станут следить за чужими играми. Но этот час настанет нескоро, а перед ним Арамис предвкушал более любопытные расклады. "Нет, это не его величество - я настаиваю, что это не он… и он настаивает на том же". "У вас могут возникнуть догадки - оставьте их при себе". "Он очень старается себя не выдать".
Это будет чудесная игра, и проиграет в ней кто-то еще, а выиграет… О, Арамис был бы готов поиграть просто за счастье держать карты Мари, но сегодня судьба сдала и ему. А для него на кону было куда больше чем просто игра.
Не удержавшись, он коснулся ботфортом ее сапожка, притягивая ее ногу к себе - чуть-чуть, чтобы незаметно было от очага.
- Или, - закончил он, - поиграть с нами. Ему нужно будет казаться, а для этого не нужно быть. Но как?..
С ней можно было не заканчивать вопросы - она понимала сразу. Они сходились во мнении - Анрио должен был оставаться в неведении - но как при этом научить его сидеть, ходить, говорить и даже лежать так, как это делают те, кому никогда не приходилось трудиться?
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Да, Мари понимала затруднения Рене.
Как? Как отесать крестьянина под короля? Их затея бессмысленна, если этот Анрио не сможет изобразить то, что от него требуется. И тут их подстерегает первая возможная неудача: а если не сможет, не сумеет? Но потом Мари мысленно припомнила то, как он держит голову, как стоит, с какой интонацией отвечает… Нет, пожалуй, ее опасения напрасны. Кровь есть кровь.
- Не будем торопиться.
Под столом ее нога оказалась прижата к ноге Рене, и ее «не будем торопиться» тут же теряет половину своей убедительности, не меньше. Разве не за этим они уехали из Парижа? Не только, конечно, но и за этим тоже. За уединенностью таких вот постоялых дворов, за возможностью просто быть – просто друг с другом.
- Путь пока считает, что его готовят в лакеи в хороший дом. А потом…
Мари улыбнулась – Рене, своим мыслям, этому «потом»…
- Потом, возможно, мы придумаем для него историю о его отце – вельможе, который вспомнил о сыне перед смертью, и разве не должен он соответствовать?
Кто из этих бедных людей не мечтает о внезапном, свалившимся словно по волшебству, с неба, богатстве? Кто из живущих ныне не мечтает быть больше, нежели он есть? Для этого надо быть либо святым, либо герцогиней де Шеврез. Если дать человеку мечту – была уверена Мари – он пойдет за мечтой, не задавая лишних вопросов, ведь каждому известно: многие знания – многие скорби.
Арамис слушал с все возрастающим восхищением, в который раз уже познавая простую истину - нет мудрости, равной мудрости женщины, пути ее иные, и так как это пути слабого, они изовьются вокруг и помимо прямых мужских путей, и женщина, как и кошка, легко проскользнет там, где мужчина не увидит прохода. Дай человеку обмануть себя самому - нет хитрости хитрее, и кто освоит ее, не увидит больше нужды обманывать, потому что нет объяснения лучше того, что найдет тот, кто ищет его для себя, и нет веры крепче веры того, кто сам не хочет сомневаться.
- Чужой разум, - вполголоса проговорил Арамис, улыбаясь в предвкушении ее ответной улыбки, - лучшая почва, чтобы взращивать плоды заблуждения, а нам, Мари, останется лишь уронить в нее семена. Но все же… - впервые он заговорил о том, чем стал, без грусти, - я иезуит, Мари. Я добавил бы алчность к желанию угодить покойнику, от которого ничего не зависит - алчность бодрствует, когда любовь спит. У его отца был сын, он пропал без вести, и если наш Анрио сможет сойти за дворянина, он получит наследство. А старик получит счастье.
Их взгляды скрестились снова, и не нужно было ничего объяснять, ни ей, ни ему. Она набросала канву, он добавил к ней свои нити, и серебро его узора оттенило предложенные ею краски. Зови человека блюсти свою выгоду, убеди его, что он творит добро, и он твой.
Тепло ее колена грело его сквозь два слоя ткани, и легчайшее движение ее губ - то ли вдох, то ли грядущий ответ - пьянило намеками на поцелуи, и кто различил бы, где в его душе жило сейчас желание, а где обещания? В настоящем они были вдвоем, свои два будущих они сплетали вместе, и, склонившись голова к голове, они продолжили эти две беседы, слышимую и ощутимую, умов и тел, замирая и понижая голоса, когда трактирщица оказывалась слишком близко, то обиняками, то прямо, обмениваясь то поцелуем, то резкой фразой, когда на миг оставались одни, прибегая к недомолвкам и легким как перышко прикосновениям, когда их могли видеть или слышать, и распахнувшаяся настежь дверь трактира застала их наполовину в будущем, наполовину в грезе.
- Это, - сказал Анрио. - Ну. А теперь?..
Раненый, которого он наполовину вовлек, наполовину втащил в обеденный зал, поднял голову и устремил на герцогиню отупелый взгляд, в котором постепенно проступало понимание - и благодарность.
Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Твоя любовь возносит до небес. 24 мая 1629 года