Французский роман плаща и шпаги зарисовки на полях Дюма
18+
1629

Французский роман плаща и шпаги

Объявление

В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.

Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой.

Текущие игровые эпизоды:
Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка: Пробирающийся в поместье Бондюранов отряд католиков попадает в плен.
Как брак с браком. Конец марта 1629 года: Мадлен Буше добирается до дома своего жениха, но так ли он рад ее видеть?
Обменяли хулигана. Осень 1622 года: Алехандро де Кабрера и Диего де Альба устраивают побег Адриану де Оньяте.

Текущие игровые эпизоды:
Приключения находятся сами. 17 сентября 1629 года: Эмили, не выходя из дома, помогает герцогине де Ларошфуко найти украденного сына.
Прошедшее и не произошедшее. Октябрь 1624 года, дорога на Ножан: Доминик Шере решает использовать своего друга, чтобы получить вести о своей семье.
Минуты тайного свиданья. Февраль 1619 года: Оказавшись в ловушке вместе с фаворитом папского легата, епископ Люсонский и Луи де Лавалетт ищут пути выбраться из нее и взобраться повыше.

Текущие игровые эпизоды:
Не ходите, дети, в Африку гулять. Июль 1616 года: Андре Мартен и Доминик Шере оказываются в плену.
Autre n'auray. Отхождение от плана не приветствуется. Май 1436 года: Потерпев унизительное поражение, г- н де Мильво придумывает новый план, осуществлять который предстоит его дочери.
У нас нет права на любовь. 10 марта 1629 года: Королева Анна утешает Месье после провала его плана.
Говорить легко удивительно тяжело. Конец октября 1629: Улаф и Кристина рассказывают г-же Оксеншерна о похищении ее дочери.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.

Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Ходят слухи по зубам. 27 мая 1629 года

Ходят слухи по зубам. 27 мая 1629 года

Страница: 1 2 3  
Тема закрыта

Сообщений 1 страница 20 из 41

1

После эпизода Сон и смерть - кузены. 24 мая 1629 года, вторая половина дня

0

2

Привезенное из Испании зеленое платье Марина подновила вчера в третий раз, отпоров серебряный галун, которым она украсила его в апреле, и оторочив рукава черной тесьмой, а юбку — розетками из доставшихся ей по дешевке обрезков черной тафты. Пышный бант из той же ткани, приколотый к ее корсажу у правого плеча, оттенял белизну груди и подчеркивал стройность открытой шеи, и взгляды, которыми встречные провожали молодую женщину всю дорогу к цветочной лавке и назад, ясно свидетельствовали, что ее усилия не пропали втуне.

Сопровождавшая ее служанка, громко фыркавшая всякий раз, как еще один прохожий начинал пялиться на ее госпожу, вместо того, чтобы смотреть на дорогу, прямо-таки излучала неодобрение, но придраться ей было не к чему — ресницы Марины были неизменно скромно опущены, а блуждавшая по ее алым губам улыбка если и менялась под этими взглядами, то слишком мало, чтобы ее можно было упрекнуть в явном кокетстве, пусть и не один кавалер, сперва замедлив шаг, оборачивался, а то и останавливался, миновав ее, и смотрел затем ей вслед.

— Вот ведь бесстыдники какие! — не выдержала она наконец, когда белокурый молодой человек с бедовыми глазами, остановившись в нескольких шагах от них и снявший шляпу в знак приветствия, как ни в чем не бывало пошел за ними следом, когда они прошли мимо, а потом еще попытавшийся пристать с разговорами. — Вот ведь!..

Марина, порозовевшая при первых же словах молодого человека и не ответившая ему ни единым словечком, смолчала и сейчас, но в зеленых ее глазах сверкнуло и тут же погасло что-то, чрезвычайно похожее на злорадство: Жюли она ненавидела и, кое-как смиряясь с ее ролью дуэньи, никогда не упускала возможность усложнить ей ее задачу. Что могла сказать француженка? "Не дышите так?" "Не шевелите руками?" "Не ходите так?" Как?

Не оглядываясь, Марина знала, что молодой человек идет следом, и осознание это кипело в крови, придавая новую таинственность ее легкой улыбке и особую грацию ее походке, и с букета роз, который она держала в руках, спорхнул в грязь бледно-желтый лепесток.

Достигнув улицы Сен-Дени, обе женщины ускорили шаг, переходя через нее с тем особо добродетельным видом, который принимают люди, когда любопытствуют о том, что должны осуждать, но, едва преодолев ее, вновь почти незаметно отодвинулись друг от друга — и придвинулись друг к другу снова, когда толпившиеся около дома напротив соседки одна за другой повернулись к ним навстречу.

— ¡Carajo! — чуть слышно прошептала Марина и невольно облизнула губы, с которых слетело столь возмутительное для дамы слово. Но, видит Пресвятая Дева Горестей, покровительница Гранады, у нее были причины!

Со времени приезда дона Луиса прошло едва ли три дня, но кузен, добрый, великодушный и застенчивый, успел восстановить против себя не только весь дом, но и весь квартал. Французская прислуга, едва закончив охать и закатывать глаза, сокрушаясь еще об одном нехристе в доме, да еще и ночующем в отданной гостю хозяйской спальне, потрясенно обнаружила, что нехристь был женщиной — на следующее же утро Гюль появилась на людях в юбке. Едва придя в себя от изумления, кухарка и горничная во всеуслышание сошлись на том, что терпеть этакое не может ни одна добрая христианка, и отправились к госпоже за расчетом. Марина, однако, оказалась на сей раз им не по зубам — пусть убираются куда хотят, согласилась она, но на жалование тогда не надеются, а она уже не первый день в городе и отлично знает, где найти им замену. Высказано это было на весьма плохом французском, но поняли ее прекрасно — гораздо лучше, чем сама она поняла намеки прислуги на полагающуюся им из-за такого поношения прибавку к жалованию. Сошлись на новом переднике для кухарки и воротничке для горничной, но по кварталу поползли слухи, и Марина, которую попыталась уже просветить на темы морали аббатиса обители Добрых сестер, только радовалась, что Гюль, неотлучно занятая при своем господине, из дома пока не выходила.

— Ох, сеньорушка, — озабоченно вздохнула Жюли, — что ж это деется у нас?

— ¡Carajo! — повторила Марина, но теперь уже неосознанно, опознав появившуюся на пороге дома женскую фигуру.

Перевод с испанского

¡Carajo! — "Ой!"

Отредактировано Марина де Мендоса (2020-03-11 00:40:04)

+2

3

Разумеется, никуда они не уехали. И не уедут, ни через неделю, ни через две: дон Луис не на шутку расхворался. Поначалу Гюль надеялась, что и озноб, и плохой аппетит хозяина вызваны раной и скоро пройдут. Но рана заживала хорошо, а дону Луису, на удивление, становилось только хуже. Сперва он еще пытался делать вид, что все в порядке, и, поднимаясь по нескольку раз за ночь, успокаивал ее: «Что ты? Спи-спи. Это мне не спится». Вставал, ходил по комнате, молился, смотрел в окно, снова ложился – и снова вставал. Потом пожаловался на свое обычное недомогание. Гюль ругала долгую поездку, холодное парижское лето, французскую кухню и слишком крепкое местное вино, но когда нынче утром у хозяина открылась лихорадка, а к привычным уже резям внизу живота добавились боли в спине и в боку – да такие, что он места себе не находил, она всерьез испугалась.

Когда речь шла о здоровье ее сейида, робость у Гюль как рукой снимало, и она превращалась в маленькую разъяренную фурию. Вот и сегодня она с боем попыталась прорваться на кухню – всего-то, чтобы попросить крутого кипятку и приготовить травяной отвар для дона Луиса, который всегда ему помогал. Но потерпела поражение: кухарка крепко держала оборону и не пустила Гюль даже на порог.

Растрепанная и раскрасневшаяся после баталии с кухаркой Гюль выскочила на улицу – охладить голову и подумать, как быть дальше: хозяев дома не было, а просить о помощи мусульманина, живущего в каморке на чердаке, она побаивалась. Их было двое, этих мусульман. Одного Гюль пока еще не видела, а второй… При взгляде на второго ей, пожалуй, впервые в жизни захотелось закрыть лицо платком. Но яшмак здесь не носили, и Гюль ограничилась тем, что повязала волосы белым шарфом, как иногда делала в Стамбуле: «Не смотри на меня, я не для тебя», – говорил этот шарф. Хотя Фарах, кажется, и не смотрел в ее сторону.

Не успела она пройти нескольких шагов, как ее окружили франкские женщины. Они что-то громко говорили, размахивали руками, а одна – даже ухватила Гюль за юбку. Оскалившись, как раненая волчица, Гюль вырвалась и стала пятиться к дому, пока не оказалась на крыльце – и не заметила на другой стороне улицы донью Марину.

Отредактировано Луис де Толедо (2020-02-29 22:03:53)

+3

4

Из слов, которые выкрикивали окружившие Гюль соседки, Марина понимала едва ли половину, но половины этой хватало, чтобы на ее щеках вспыхнул яркий румянец — да как они смеют! Пускай, как ее учили дома, ниже достоинства благородной дамы замечать, когда простонародье изощряется в оскорблениях — разве не ее долг как хозяйки дома вступаться за своих домочадцев?

— Сеньорушка! — заорала Жюли, когда Марина, зло оскалившись, подхватила край юбки, чтобы уберечь подол от парижской грязи. — Сень-…

Марина, не слушая, резко выдернула запястье из ее цепкой хватки.

— Assez! — крикнула она, перебегая улицу. — Vous être mauvaises! Dans vos yeux le mal! Assez — dehors!

Кумушки, с полдюжины поднаторевших в ругани бабенок, как одна обернулись к новой жертве. Даже в этом квартале — совсем рядом со Двором чудес и едва ли не худшем во Париже, как объясняли ей более сведущие соотечественники — грубая чернь не осмелилась напасть на благородную даму, но орать принялись все, и несколько последующих минут даже коренной парижанин не разобрался бы в обрушившихся на двух женщин воплях.

— Assez! — крикнула Марина в ответ, отчаянно жалея, что не знает даже тех слов, которые позволительно произносить даме. — Assez, je dis!

Краснорожая толстуха в непристойно короткой юбке, жившая, как знала Марина, над расположенной на углу булочной, выдвинулась вперед, нависая над юной испанкой как грозовая туча, и обрушила на нее град беспорядочной французской речи.

Перевод с французского

Довольно! Вы быть плохие! В ваших глазах плохое. Довольно — наружу!… Довольно! Довольно, я говорю!

Отредактировано Марина де Мендоса (2020-03-11 00:39:25)

+3

5

С прибытием дона Луиса жизнь в доме Родригеса стала ещё веселее, если считать веселье одной из разновидностей безумия. Служанки метались и орали, как всполошенные вороны, неистово крестясь при виде Гюль, дон Хосе смотрел на кузена жены с выражением искреннего участия, но резко менялся в лице, стоило тому отвернуться, а его закутанный в чёрное сторож все время околачивался на лестнице, молча следя за царившей в доме суетой. Альваро старался как можно чаще попадаться на глаза донье Марине. Ей, бедняжке, приходилось управлять этим сумасшедшим хозяйством, как повозкой, которую понесли лошади. Альваро надеялся, что наступит тот миг, когда ей захочется выговориться. Тогда его дело — оказаться рядом.
Всё время сидеть в четырёх стенах он, однако, не мог, особенно когда эти стены сотрясались от ора прислуги. Он то и дело выходил на прогулку, с удовольствием наблюдая за жизнью французской столицы. Ему все чаще казалось, что судьба занесла его ещё не в самое безумное жилище.
Возвращаясь с очередной прогулки, он поколебался в этом мнении. Возле дома творилось что-то устрашающее. Потому что если что-то и могло напугать юного сеньора Алькаудете после войны в Голландии, то только толпа разъяренных мегер. И самое печальное заключалось в том, что бушевала эта толпа вокруг доньи Марины и Гюль.
Наверняка шум поднялся из-за Гюль, и, похоже, дело зашло чересчур далеко, раз даже присутствие госпожи не усмирило этот взбесившийся курятник.
Альваро обречённо вздохнул.  Оставлять даму в беде было невозможно, но, тысяча чертей, неужели небеса не могли послать какую-нибудь беду поприятней, хоть пяток грабителей, что ли? Там было бы понятно, что делать. Но он не представлял, как одолеть кучу орущих баб.
Но какая-то свирепая корова надвинулась на донью Марину так, что чуть не забодала её своим необъятным бюстом, и Альваро понял, что медлить больше нельзя.
С первым же шагом, сделанным в сторону клокочущего пестрого клубка, на него снизошло озарение. Он, кажется, придумал, как быть. Какое счастье, что, подолгу глазея из окна, он кое-что успел узнать об обитателях соседних домов!
— Убирайтесь отсюда вместе со своей поганью! — орала краснолицая жена зеленщика и так упирала руки в бока, что её кулаки проваливались в складки жира. — Здесь живут приличные люди!
— Сучка рваная! — вопила другая, привставая на цыпочки, чтобы видеть Гюль из-за дородных спин своих товарок. — Дьяволово отродье!
— Матушка Луизон! — жизнерадостно прокричал Альваро, с широкой улыбкой подходя к женщинам и обнимая жену зеленщика за просторы, среди которых затерялась её талия. — Матушка Луизон, а как здоровье вашего супруга после того, как его поколотил муж этой, как её... Ох, простите, мадам Лебо, я не знал, что вы тоже здесь. Поверьте, я вовсе ничего не хотел сказать обидного ни про вас, ни про... Вы позволите?
Он выдернул Гюль из-под локтя мадам Лебо и загородил её собой, одновременно подхватывая под локоть донью Марину.
— Матушка Луизон, я, должно быть, обознался, и с мадам Лебо был вовсе не ваш супруг! — мило улыбаясь, объявил он и незаметно подтолкнул донью Марину и Гюль к входной двери.

Отредактировано Альваро Алькаудете (2020-03-01 21:34:36)

+3

6

Марина, насмерть перепуганная обрушившимися на них криками и бранью, вместо того, чтобы пробовать и дальше защищать рабыню, сама схватилась за ее рукав, как если бы вдвоем они были сильнее. Где же дон Хосе, почему он не приходит?.. Как он может, бросил ее одну — с горничной! И та — какой от нее толк, если?..

Колышущиеся волны потной плоти, оказавшиеся вдруг у самого ее лица, остро воняли чесноком, и Марина, зажмурившись, отчаянно хлестнула по ним своим букетом.

— Убирайтесь! — крикнула она и открыла глаза, услышав и тут же узнав прозвучавший совсем рядом мужской голос. — Дон Альваро!

Вряд ли он услышал, так вокруг орали, а толстуха, которую Марина ударила, визжала так, что уши закладывало, но Марина больше уже не боялась. Теперь она чувствовала одно лишь злорадство — дона Альваро кумушки явно шарахнулись, да и кричать они вдруг начали друг на друга, и, прежде чем она успела опомниться, зеленщица — краснолицая мегера, которая, едва Марина подходила к лавке, тут же выбегала ей навстречу, обеими руками отмахиваясь от мужа — попыталась вцепиться в волосы старьевщице мадам Лебо, которая как-то вышла из своей лавки навстречу Марине, скалясь в широкой и очевидно неискренней ухмылке и потрясая новехоньким платьем бордовой парчи. Платье Марина покупать отказалась — даже если оно не было краденым, она такое не терпела — и старьевщица что-то ей сказала. Тогда Марина ничего не поняла, но взгляд, которым сопровождались эти слова, был крайне неприятным, и сейчас она с трудом удержалась от такого же насмешливого взгляда, отступая к двери — как бы дон Альваро не решил, что она их стоит!

— Сеньорушка! — взвизгнула из-за чужих спин Жюли.

+2

7

— Вот дьявол! — пробормотал себе под нос Альваро.
Служанка доньи Марины со своей кислой физиономией мало чем отличалась от осатаневших мегер, и Альваро попросту забыл о ней. Конечно, не будь здесь доньи Марины, Жюли первой вцепилась бы в волосы Гюль, да ещё и кухарку кликнула бы на помощь. В этом Альваро не сомневался. Но сейчас она была при госпоже, и её приходилось выручать так же, как пришлось бы поднимать оброненный доньей Мариной веер.
Хотя веер Альваро бы поднял с большей охотой.
Он передвинул Гюль так, чтобы та очутилась между ним и дверью в дом. Продолжая загораживать от орущих баб самого уязвимого члена своего маленького отряда, он протянул Жюли руку и рявкнул так, что ближайшие из кумушек, взвизгнув, отскочили в сторону:
— Да ступайте же вы, наконец, домой, любезная! У вас других забот нет, как здесь лясы точить?
Он кивком указал на дом, одновременно окинув быстрым взглядом окна. Где черти носят дона Хосе? Когда не надо, он вечно путается под ногами, а когда прямо под дверью передралась стая диких кошек, ищи его, свищи.

+2

8

К счастью, дверь в доме дона Хосе открывалась не наружу, а внутрь: Гюль нажала плечом, и та с тихим скрипом поддалась. Не глядя, она нащупала локоть доньи Марины:

- Идем, госпожа...

Даже когда они остались вдвоем в полумраке передней, Гюль не осмелилась поднять глаза. Она вздохнула, прислушиваясь к невнятному гомону с улицы, и зачем-то подобрала с пола два желтых лепестка.

- Ты смелая, госпожа. Очень смелая...

Испанка, прижимая к груди потрепанный букет, скользнула в прихожую и, тут же высвободив локоть, шагнула к лестнице, у которой стоял с пришибленным видом Пьер, помогавший в доме с тяжелой работой.

— Toi! — прошипела она — и махнула букетом, роняя на пол еще пару лепестков. — Дон Хосе — где? Où?

Слуга с самым тупым видом развел руками, и Марина стиснула свободную руку в кулак.

— Silence! — прикрикнула она, когда ворвавшаяся в прихожую горничная прямо с порога начала орать на Пьера. Дверь хлопнула, отсекая пронзительные вопли с улицы, и Марина снова прижала букет к груди, поворачиваясь к дону Альваро. — Сеньор… Боже мой… Вы… вы…

Губы у нее задрожали, и она поднесла ко рту судорожно сжатый кулачок.

Матушка Луизон гудела, как иерихонская труба, но в волосы мадам Лебо неожиданно вцепилась совсем другая особа в полосатой юбке. Видимо, взаимоотношения обитателей этой улицы были куда запутанней, чем можно было предположить, глядя из окна гостиной. Альваро, прикрывавший отступление, задом наперёд проскочил в дом и захлопнул дверь как раз в то мгновение, когда в воздух взвился первый башмак.

По эту сторону двери было ненамного спокойней. Жюли обрушила на беднягу Пьера все то, что Альваро хотелось бы адресовать дону Хосе, который так и не появлялся. Может, и стоило бы задуматься, куда он запропастился, но Альваро было не до него. Донья Марина, прекрасная донья Марина стояла совсем рядом, взволнованная, с блестящими, будто звезды, глазами.
Черт побери, дон Хосе, поболтайтесь, будьте любезны, где-нибудь ещё как можно дольше!
Альваро склонился перед доньей Мариной в учтивом поклоне.

— Сударыня, о чем вы, право, — проговорил он. — Это сущий пустяк по сравнению со всем, что я готов ради вас сделать.
Он поднёс руку Марины к своим губам, одновременно вскинув на неё обжигающий взгляд. Пальцы едва заметно сжали маленькую нежную ладонь.

Гюль, о которой в суматохе все забыли, постояла немного, наблюдая за недотепой Пьером, бестолково топтавшимся у лестницы, и за ворчуньей Жюли, и за молодым другом дона Луиса: странно все у этих франков...

Потом, подойдя ближе, негромко кашлянула.

Если дон Альваро и решил ограбить дона Хосе, отплатив черной неблагодарностью за гостеприимство, то Гюль до этого не было никакого дела. Ее ждал ее сейид, а лекарство до сих пор не было готово.

+2

9

Слушая впервые чеканные строфы, повествующие о горькой участи злосчастных дочерей Сида, Марина невольно сжимала кулаки, а потом, когда мать, вздохнув, отложила книгу, чтобы вытереть глаза и деликатно высморкаться в заткнутый за манжет для этой цели батистовый платочек, огорошила ее вопросом:

— Они что были, совсем дуры?

Мать онемела. Донья Энкарнасьон, по зимнему времени и без душещипательных историй шмыгавшая носом и поэтому прижимавшая платок к совершенно сухим глазам, удивилась так, что даже спросила:

— Дитя мое, почему вы так решили?

— Потому что они это стерпели! Дуры! — Марина просто поверить не могла, что донья Энкарнасьон не понимает все сама. — И потому что не поняли ничего. Эти мерзавцы всех слуг отослали, всех-всех, всю их свиту, и дам, и служанок, и даже шатер свернуть приказали! И как они это объяснили? Что хотят предаться утехам — прямо на дороге, что ли? А они обе только ушами хлопали! Нет чтоб спросить хотя бы — а вдруг разбойники или что?

— Они… они, — донья Энкарнасьон смотрела на подругу отчаянными глазами. — Вы не понимаете, дитя мое! Это высшая добродетель женщин — их отец отдал их в жены инфантам Карриона, и они подчинились… подчинились мужьям как отцу, а отцу — как Господу. Добродетель женщины…

— Да, да, — поддержала мать, — они сочли, что это испытание их покорности, и поступили так, как подсказывала им добродетель. Это пример…

— А потом, — упрямо продолжила Марина, — только и могли, что умолять, чтобы инфанты Карриона их убили! С них срывают одежду, а они хнычут! Их плетьми! И шпорами! А они… они!

— Вот поэтому я и не хотела… — начала донья Энкарнасьон с душераздирающим вздохом.

— Доля женщины — терпеть, — перебила мать. — Даже если супруг…

— Надо дать себя убить? — крикнула Марина. — Их шпорами били! Я бы, я бы!..

— Марина! — голос матери также сорвался на крик. — Ступай к себе в комнату, сию же минуту!

— Все кончилось хорошо, дитя мое! — прокричала ей вслед донья Энкарнасьон.

Марина отыскала потом книгу и прочитала, что дочерей Сида нашли и спасли, но ей этот конец все равно не показался счастливым: сколько же они потом болели, наверно, и шрамы наверняка остались! Она возненавидела "Песнь о моем Сиде" за это и никогда больше не перечитывала, но сейчас, глядя на дона Альваро, она вспомнила ее вдруг — потому что так, наверно, чувствовали себя донья Эльвира и донья Соль, когда, очнувшись, увидели перед собой дона Фелеса Муньоса.

Она была дама, взрослая дама!

— С-с-сеньор… — прошептала она, чувствуя, как дрожит ее пойманная в нежный плен рука — и нежность эта жаркой вспышкой отразилась в ее взгляде, когда она чуть-чуть сжала пальцы в ответ. — Я… я вам так…

"Благодарна", — досказали ее глаза, но что-то в них намекало, что дежурное это слово не сорвалось с ее губ лишь потому, что ее чувства были глубже. "Обязана", быть может? "Обязана, рада этому и найду способ вернуть этот долг сторицей"? В прихожей было темно, и зеленые глаза Марины казались почти черными — как бездны самых глубоких морей.

— Гюль, милая, — непривычно мягким голосом произнесла она, поворачиваясь к рабыне, — эти вульгарные варварки… Если бы не дон Альваро…

"Храбрая", — сказала мавританка. Храброй Марина себя не чувствовала — ни на мгновение. Дурой, скорее, как дочери Сида — что жила еще в этом квартале, что побежала на помощь к рабыне, что ругалась — и так плохо ругалась!

Во взгляде, который она бросила на их спасителя, благодарность смешивалась с нескрываемым смущением.

+2

10

Гюль издала какой-то неопределенный звук:

- Гм... - кажется, восторгов доньи Марины она не разделяла. Хотя ей тоже стоило бы поблагодарить дона Альваро: не появись он - кто знает, чем бы кончилось дело?

- Гм, - снова повторила она, все так же избегая встречаться глазами с хозяйкой дома: - Мне нужна горячая вода, госпожа. Для питья и для мытья. А Лу-и-сон, - это имя Гюль произнесла едва ли не по слогам, - меня не пускает. Тебя не было, госпожа, и я не знала, что делать, - добавила она, словно извиняясь.

Наконец Альваро обратил внимание на Гюль. Вид у нее был недовольный, но Альваро и в голову не пришло отнести хоть толику этого недовольства на свой счёт. Он был настолько воодушевлен взглядом прекрасной госпожи и прикосновением к её руке, что, разгорячившись, уже готов был сразиться с новой напастью, угрожающей кому-то в этом доме. Тут он спохватился, что речь, похоже идёт не об одной из бушевавших на улице мегер, а о кухарке. Альваро улыбнулся, устремив горящий взгляд на донью Марину.

— Нам предстоит победить ещё одно чудовище, угрожающее бедной девушке? — наполовину в шутку, наполовину всерьёз предположил он.

Оказавшись в перекрестье двух направленных на нее взглядов Марина заметно смешалась и, опуская глаза, осторожно потянула руку из руки дона Альваро — и лишь вспыхнувший ярче румянец позволял заподозрить, что обманчиво мягкое это движение было волнующим и для нее тоже.

— В Испании, — проговорила она тем бархатным голосом, к которому женщины столь редко прибегают, говоря с другими женщинами, — принято обращаться к господам на "вы". Во Франции тоже, впрочем. Или я ошибаюсь, дон Альваро?

Во взгляде, который она подняла на своего гостя, читалась неуверенность — но была ли она вызвана сомнением?

— Слуги плохо меня понимают, — добавила она извиняющимся тоном, и улыбка, тронувшая ее губы, ясно говорила, что от его помощи она не отказывается — не отказалась бы, даже если бы в ней не нуждалась.

- Как пожелает госпожа, - смиренно ответила мавританка, но в ее взгляде, брошенном на дона Альваро, не было ни капли смущения. Она смеялась. Над собой, над этим молодым испанцем, распустившим хвост, точно павлин. Над этой зеленоглазой кючук ханым,* вздумавшей ее отчитывать.

Под окнами дома Хадиджи в Галате постоянно толпились мужчины, надеявшиеся если не сорвать с ветки запретный плод, то хотя бы насладиться его видом. Подружки Гюль, выглядывая из-за деревянной решетки, насмешничали, кричали им непристойности или целовались и обнимались напоказ. Это распаляло кавалеров еще больше, и воздух наполнялся тоскливыми вздохами и проклятиями. Гюль не любила этих игр: она слишком хорошо знала, чем они заканчиваются. И знала, что женщина почти всегда бессильна перед мужчиной.

Альваро не без сожаления расстался с рукой доньи Марины, но по-прежнему не сводил глаз с её лица.
— О, если кто-нибудь из слуг вас не понимает, я готов помочь! — заверил он.

Слова Марины, видимо, относились к Гюль, но Альваро никогда не задавался вопросом, на каком языке она с кем объясняется. Он развернулся, быстрыми шагами подошёл к кухонной двери и рывком распахнул её.

— Эй! — бодро крикнул он с порога. — Нам нужно воды, да поживее! И...
Спохватившись, он оглянулся на Гюль.
— Сколько воды вам там понадобилось?

Гюль, помедлив, шагнула следом за доном Альваро:

- Мне нужен кипяток. Кувшина два. И кувшин холодной воды. И пустой котелок. И чтобы она пустила меня к очагу.

"Она" - это была кухарка Луизон. Из-за спины дона Альваро Гюль не могла ее видеть, но представляла, как перекосится сейчас ее лоснящееся от жары лицо, как задрожат от возмущения толстые щеки, и тихо злорадствовала, предчувствуя поражение своего врага.

Луизон проворно обернулась, сжимая нож с таким воинственным видом, словно собиралась сию минуту использовать его против рабыни. Слегка заветрившаяся горка чищеной моркови посреди разделочной доски в несколько раз превышала размерами уже нарубленную, безмолвно свидетельствуя, что кухарка тратила на разговоры с сидевшей тут же Жюли куда больше времени и прилежания нежели на готовку.

- Ваш-милость! - возопила она, всплескивая руками. - Да что ж это такое деется! Уберите ж от меня всякую нехристь, а то ж Господь свидетель, и в этот раз обеда толком не выйдет! Да вы ж сами поглядите, от них же молоко зараз киснет, а я ж сливочный соус заготовила!

Альваро обвел изумленным взглядом кухню, недоумевая, кого его просят убрать. И едва не расхохотался, сообразив, кто тут оказался главной угрозой.

— Сейчас, дорогая моя! Мы все отсюда сию минуту уберёмся, вот только воду подогреем...
Он обернулся к Гюль и почти беззвучно выдохнул:
— Быстро!

А сам шагнул к пыхтящей, словно согнанная с яиц индюшка, кухарке, и насколько это было возможно обвил рукой её талию. "Что за день в святцах нынче? Вторую Луизон за день обнимаю. Хотя, если учесть размеры, то, пожалуй, четвертую".

— А знаете, голубушка моя, — оживленно начал он, между делом отодвигая кухарку с дороги Гюль, — у нас в Испании... Вы ведь слышали, красавица моя, что это добрая католическая страна? Так вот у нас в Испании считается очень скверным, когда ругаются у порога. Обязательно в тот день капуста скисает или мясо подгорает так, что превращается в уголья! Верная примета, особенно у нас в Андалусии. Однажды у нашего порога повздорили друг с другом два погонщика мулов, и в тот же день мясо, что нам готовили к ужину, почернело, едва коснулось сковородки. Я своими глазами это видел, представляете?!

Без умолку болтая, Альваро оттеснил кухарку к порогу и вдруг изобразил на лице панический ужас.
— Мадонна! Никак, у нашего порога какие-то крики!
Увлекая Луизон за собой, он добрался до двери, отпер её и распахнул настежь.
— Так и есть! Быть нам сегодня без ужина! — воскликнул он и толкнул кухарку к кучке вопящих дам. — Луизон, голубушка, гоните их отсюда!

И захлопнул дверь.

*

* тур. "маленькая госпожа"

Отредактировано Луис де Толедо (2020-03-10 22:21:06)

+2

11

Изгнание Луизон Марина встретила, пряча лицо в ладонях и с трудом сдерживая смех. Эта совершенно детская выходка должна была возмутить ее и как хозяйку дома, вынужденную теперь разбираться с испорченным ужином, и как взрослую и почтенную даму, которой предстояло в будущем выслушивать жалобы кухарки, но к сожалению, все эти соображения пришли ей в голову позже, а в тот момент она точно так же по-детски наслаждалась и оторопелой физиономией толстухи, и отвисшей челюстью Жюли, и мгновенно наступившей тишиной за дверью.

— Julie, — распорядилась она, не переступая все же порог кухни, — aider. Aider à elle.

Горничная кивнула с такой униженной готовностью, что букет на кухонный стол Марина уже просто бросила. А дона Хосе — не было!

— Aider à elle, — повторила она и указала на Гюль, закрепляя достигнутый успех. — Puis Julie. Clair?

Горничная кивнула, и Марина обернулась к рабыне кузена.

— Она тебе поможет, — сказала она с напускной уверенностью. — А иначе мы ее отдадим дону Альваро и он ее съест. Как людоед из сказки.

Она одарила дона Альваро самой ослепительной улыбкой и снова протянула ему руку — теперь уже открыто и доверчиво, как маленькая девочка своему другу.

— Вы назвали себя моим рыцарем, благородный сеньор… — проговорила она с внезапно прорезавшейся неуверенностью.

Перевод с французского

Жюли, помогать. Помогать ей. … Помогать ей. Потом Жюли. Ясно?

+2

12

Из тирады дона Альваро Гюль не поняла ровным счетом ничего, но, когда он вернулся на кухню, посмотрела на него если не с благодарностью, то с уважением точно.

Потом поклонилась хозяйке дома - не присела, а именно поклонилась, словно забыв, что на ней сегодня юбка. И, бросив на Жюли торжествующий взгляд, прошествовала к очагу.

Подумав немного, выбрала на полке небольшой закопченный чугунок и, зачерпнув им воды из глубокого котла, поставила на плиту. После - вынула из-за корсажа вчетверо сложенную бумагу - ни дать ни взять любовное письмо, и принялась следить за водой, тихонько напевая что-то себе под нос. О служанке и господах она, кажется, совсем позабыла.

+1

13

Ей-богу, даже было жаль, что служанка притихла! Альваро с удовольствием справился бы с очередной гарпией, лишь бы только снова увидеть искорки в этих прекрасных глазах. Впрочем, то, как она смотрела на него сейчас...
Альваро резким движением ослабил тугой ворот, и в том, что ему стало трудно дышать, был повинен отнюдь не кухонный очаг.
— Назваться можно кем угодно, госпожа, — понизив голос, произнёс он и придвинулся к ней так близко, что мог разглядеть подрагивание этих чудесных ресниц. — Но одно ваше слово — и я охотно докажу это на деле.

+2

14

Рука Марины, мягко прикоснувшаяся к запястью дона Альваро, скользнула вверх по его рукаву, когда он придвинулся — даря ласку, которая легко могла сойти за случайную, и исподволь удерживая мужчину на расстоянии. Намек на обещание в ее изумрудных глазах смешался с вызовом, и если дыхание ее стало чуть чаще, то услышать это мог только тот, кто стоял совсем близко. Не существует на свете женщины, которую такая готовность служить, будь она хоть сотню раз ложью, не взволновала бы до глубины души, однако и в охватившем Марину лихорадочном возбуждении она не потеряла из виду своей цели — такой же опасной, как и вся эта игра.

— Женщины слабы, — сказала она — негромко, но ее губы искривились — полу-улыбка, полу-оскал, усмешка, смешанная с безнадежностью. — Я только слабая женщина, и вы видели, как я бессильна. Вы пришли мне на помощь… если бы не вы… А! — ладонь, лежавшая на груди дона Альваро, бессильно соскользнула, и в это же время молодая женщина отступила назад. — Дон Альваро, я скажу прямо: помогите мне, умоляю. Я слабая женщина, рядом со мной не всегда есть кто-то, кто может меня защитить. Я хочу уметь защитить себя сама — и не вот этим!

Взмахом руки она указала на лежащий на кухонном столе потрепанный букет.

+2

15

Когда на поверхности воды показались первые пузыри, Гюль развернула бумагу и высыпала в котелок какую-то зеленую труху - и тут же сдвинула его на самый край плиты, чтобы отвар не перекипел. Схватилась за мочку уха обожженными пальцами, тихо хмыкнув. Ей не нужно было видеть то, что происходило у нее за спиной, чтобы понять, о чем говорят господа. Она видела такие картины не раз. И видела, как позже обманутые мужья мстили за свою честь. Доставалось почему-то всегда любовникам, а неверные жены - вновь и вновь находили способ снискать расположение супруга.
Гюль снова хмыкнула: да, дону Альваро она сейчас не завидовала.

+1

16

В первый миг Альваро чуть было не объявил, то готов сам неотлучно находиться при донье Марине и оберегать её от всевозможных напастей. Но следующая мысль, которая взбрела ему в голову, была куда более сумасбродней и дерзкой, и она понравилась ему гораздо больше.
— Поэт сказал бы, что в руках женщины и цветок наделяется силой, но я солдат, — заявил он с улыбкой, которая сошла бы за виноватую, если бы не была такой нахальной. — Шпага, конечно, слишком груба и тяжела для дамы, но кинжал — иное дело. Вот только... — Он замялся, изображая нерешительность. — Только достаточно ли сильно ваше запястье? Вы позволите?
И он протянул руку, глядя на Марину сверкающими глазами.

+1

17

Румянец, вспыхнувший на щеках Марины, когда она вновь подняла глаза на дона Альваро, не был румянцем скромности, будь та притворной или истинной, и губы ее дрогнули перед ответом не от смятения.

— Я только слабая женщина, — повторила она, и голос ее, обыкновенно мягкий и певучий, напоминал сейчас кошачье мурлыканье — вот только кошки никогда не глядят так: неуловимо насмешливо, сквозь полуопущенные ресницы. Медленно-медленно она вытянула руку, поддергивая рукав, чтобы открыть узкое запястье с голубыми ручейками вен. — Но змея, дорогой дон Альваро, будучи даже слабее женщины, намного опаснее даже самого сильного мужчины.

Трудно было бы, глядя на ее плавные, словно и в самом деле змеиные движения или в чуть сощурившиеся зеленые глаза, усомниться в том, что эта женщина при необходимости помедлит хоть мгновение, прежде чем нанести удар — да и сама Марина в этот миг не сомневалась, что не поколеблется.

— Мне нужно жало, дон Альваро.

Забыты были наставления матери, не раз подчеркивавшей, что один только муж даст ей столь нужную каждой женщине защиту от огромного враждебного мира, но вместе с этим новым вспыхнувшим в ней желанием стать сильнее, чем судил ей Господь, пылало в ней и другое чувство — то, что будила в ней близость этого едва знакомого мужчины и никогда не утихавшая в ней надолго ярость. Ее мужа, человека, который клялся быть с ней, беречь ее и защищать, не было рядом — не было ни в час нужды, ни сейчас — и в ее силах было заставить его пожалеть об этом.

+1

18

- "Кув-шин", вот глупая! - раздался в тот же миг низкий голос мавританки. - Мне нужен кувшин. Где они тут? - Гюль надвигалась на Жюли с неотвратимостью рока: - Дон Альваро, они тут совсем по-человечески не понимают! - пожаловалась она, изображая, как наливает воду - под самым носом бедной служанки: - Кувшин, воды налить! Вот!

Жюли, разинув рот наблюдавшая за двумя испанцами, метнула на мавританку исполненный ненависти взгляд, но промолчала - опасаясь, как видно, привлечь к себе внимание.

— Pichet, — сказала Марина, отдергивая руку и пряча ее за спину — точь в точь застигнутый за шалостью ребенок. — Donne. A elle.

Жюли, с явным усилием отведя глаза от хозяйки, медленно двинулась в сторону кладовки, очевидно пытаясь наблюдать при этом за всеми, и оттого кувшин она нашла и сняла с полки лишь с третьей попытки, а мавританке протянула и вовсе без единого возражения, напрочь позабыв, похоже, о дурном влиянии, которое оказывают нехристи на еду, посуду и самые стены.

Гюль, довольно усмехнувшись, перелила отвар из чугунка в кувшин. Сама, уже без помощи Жюли, отыскала на полке кружку и даже сумела ее достать, привстав на цыпочки. И, прихватив кувшин, направилась к двери:

- Благодарю, госпожа. Я еще спущусь за водой.

Сказано это было, возможно, чуть более вольным тоном, чем позволительно рабыне, но Гюль, похоже, никто и не слушал.

Перевод с французского

Кувшин … Дай. Ей.

Отредактировано Луис де Толедо (2020-03-21 19:40:31)

+2

19

Ни служанки, ни Гюль, ни тесной кухни с закопченным потолком больше не существовало: только эти глаза, сверкавшие, как роса на траве, только тепло нежной маленькой руки совсем рядом...
Альваро вздрогнул, когда возглас Гюль вернул его к реальности. Но на его губах играла улыбка: он успел провести кончиками пальцев по тыльной стороне ладони Марины, и это прикосновение до сих пор отдавалось сладкой ноющей болью у сердца. Этот ннвесомый трофей был прекрасен до головокружения, но, как сладкий напиток в жару, он вызывал ещё более сильную жажду.
Альваро обошёл хлопающую глазами Жюли и очутился возле букета. Поникшие цветы печально свешивались со стола. Как бы невзначай он провел ладонью по стеблям там, где их сжимала рука Марины.
— Как только у вас будет время, донья Марина, я готов проводить вас к оружейнику, — произнёс он. Беззаботный тон плохо сочетался с шальными огоньками, разгоравшимися в его глазах. — Уверен, там мы найдём то, что вам необходимо.

+2

20

Марина, также забыв на миг, где они находятся и кто на них смотрит, обхватила одной рукой другую и прижала обе к груди, словно могла так сохранить между ними тепло этого прикосновения. Взгляд ее, следовавший, не видя, за суетливой  горничной, запоздало сместился на дона Альваро, алые губы дрогнули, но затем снова сомкнулись, не позволяя сорваться неосторожному слову.

— Да, — промолвила она, отвечая одновременно Гюль и дону Альваро. — Да…

Жюли всем телом подалась вперед, жадно наблюдая за госпожой, и, перехватив этот бесстыдно любопытный взгляд, Марина резко вскинула голову.

— Я буду вам более чем признательна, дон Альваро, — проговорила она с почти дворцовой церемонностью. — Ах, моя мантилья! Julie! Ма fichu! Vite!

Служанка помедлила. Обе они только что вернулись, день выдался солнечный и теплый, и Марина, следуя обычаям новой страны, а больше того — подчеркивая красоту наряда — оставила мантилью дома. Самая глупая служанка сообразила бы, что что-то не так.

— Ваша милость… — начала она и тут же стушевалась под исполненным ярости взглядом Марины. — Сию минуту, ваша милость, сию…

Она пулей вылетела за дверь, и Марина, тотчас же утратив и свою горячность, и уверенность, крепче сжала руки и уставилась на букет в руках дона Альваро.

— Там… — быстрый взгляд из-под длинных ресниц обозначил парадную дверь, — там эти… эти…

Продолжать она не стала, лишь нервно облизнула губы. Был еще черный ход — но он выходил на грязный задний двор, где паслась свинья и бродили туда-сюда тощие куры, принадлежавшие соседям, и один шаг по этой грязи испортил бы ее туфли раз и навсегда.

+2

Тема закрыта
Страница: 1 2 3  

Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Ходят слухи по зубам. 27 мая 1629 года