Когда Гюль откинула полог, ей почудилось, что на кровати лежит бесформенная груда одеял, и, лишь увидев, что эта груда мерно вздымается и опускается в такт дыханию больного, мавританка с облегчением вздохнула:
- Сейиди, спишь?
Одеяла зашевелились, и из-под них появилась всклокоченная русая голова. Он казался сегодня бледнее обычного, а на скулах проступили пятна лихорадочного румянца. Неужели жар усилился? Гюль закусила губу и покачала головой:
- Знобит?
Он прикрыл глаза ладонью от яркого дневного света и вымученно улыбнулся:
- Ничего…
Значит, знобит. Несмотря на гору одеял и жаровню. Она сама проследила утром, чтобы Пьер сделал все, как надо.
- Прости, что я так долго… – Гюль обошла кровать и едва не вскрикнула, когда под ее ногами загремел и откатился в сторону таз.

Лекаря и цирюльника не звали. Да она бы и не позволила отворять Луису кровь. И не похоже, чтобы кто-нибудь пытался сбить жар. Кто бы стал этим заниматься, кроме нее? Не дон Хосе же? И не эти его магометане? Но зачем тогда таз, и кто поставил его у кровати?

- Тебя мутит… – прошептала она, догадавшись. – Сам вставал?
- Сам… – голос у него был хриплый, слабый. – Эй, что ты? – он приподнялся на локте, всматриваясь в ее испуганное лицо. – Все настолько плохо?
- Плохо, – честно ответила она. – Это значит, что воспаление поднялось выше и перешло на почки, чего так боялся твой лекарь.
- На все воля Божья… – дон Луис устало откинулся на подушки. – Не печалься, роза моя…
- Я не печалюсь, – вид у Гюль снова сделался решительный и даже боевой. – Я буду спорить с Богом, если понадобится, – мавританка подошла к столу и, налив отвар в кружку, вернулась к больному: – Помнишь, что ты обещал мне в Оране? Что больше не оставишь меня одну. Ты ведь сдержишь свое слово, сейиди?

Что бы ни ответил дон Луис, его слова заглушил истошный визг со двора:
- Уиии-иии-иии!
- Господи… – испанец поперхнулся травяным отваром и, отдав кружку Гюль, потер виски: – Свинью они там режут, что ли?
Мавританка неторопливо поднялась с места, выглянула в окно и, насмешливо фыркнув, закрыла ставни, чтобы звуки с улицы не беспокоили больного:
- Да, там свинья, сейиди… Свинья, залезшая в чужой огород…

О том, насколько серьёзно увлёкся Альваро, можно было судить по тому, что он даже не обратил внимания на улицу, по которой шли они с Мариной. При иных обстоятельствах он непременно постарался бы запомнить такое весёлое местечко, чтобы при случае прогуляться по нему более основательно. Но сейчас он покосился на девицу, почти что заступившую ему дорогу, лишь для того, чтобы аккуратно провести мимо неё свою бесценную спутницу.
Где-то наверху заскрипели ставни. Кто-то присвистнул, и хриплый голос, больше похожий на матросский, чем на дамский, затянул песенку, настолько разухабистую, что Альваро даже не понял некоторых выражений. Но сейчас его это не интересовало.
О том, что они пришли, он догадался по вывеске, болтавшейся на ржавых цепях. Выцветшее изображения меча, который удерживала рука в перчатке, было расколоть наискось: похоже, кто-то опробовал на нем покупку.
— О... Это, кажется, здесь.
Альваро вопросительно взглянул на свою спутницу.

Альваро, вошедший следом за Мариной, с любопытством озирался по сторонам и едва не подпрыгнул от радости, услышав родную речь.
- Сами небеса нам помогают! - воскликнул он. - Сударыня, я не говорил вам, что лучшие мастера в оружейном деле - это испанцы? Нет? Тогда сейчас скажу, а там вы и сами сможете убедиться.
Он широко улыбнулся старичку.
- Я счастлив встретить земляка, сеньор Мартинес! Не удивляйтесь тому, что под ваш кров заглянула дама. В чужом краю не только мужчинам приходится защищать себя с помощью стали. Я уверен, что вы нам поможете! Вот,взгляните...
В порыве чувств он едва не схватил донью Марину за руку, но вовремя спохватился.
- Нам нужно что-то такое, что оказалось бы по силам этим рукам. И в то же время что-то достаточно крепкое, чтобы защитить их обладательницу от возможных опасностей.
Конечно, лучшей защитой он считал себя самого. Но увы! Донья Марина не могла вечно держать его при себе. Как бы страстно ему этого не хотелось.

Старик поклонился снова.

— Если мне позволено будет выразить свое мнение, сеньор, — проговорил он, — то лучшей защитой для вашей прекрасной дамы будет ваша крепкая рука.

Марина решительно задрала подбородок, но сказать ничего не успела — сеньор Мартинес продолжил:

— Но за неимением лучшей, придется выбрать что-то похуже, не правда ли? Как насчет…

Продолжить ему не дали — из ведущей в дома двери в лавку неожиданно вошла, прихрамывая, женщина средних лет с очень некрасивым, но добрым лицом.

— Как вы красивы, сеньора! — воскликнула она, замирая на пороге. — Дедушка, для такой красивой сеньоры нельзя выбирать похуже! Покажите им свою работу! Она, конечно, будет подороже, — добавила она, смущенно понижая голос, — но зато самая лучшая!

Сеньор Мартинес покраснел как мальчишка и вопросительно посмотрел на дона Альваро.

В первый миг Альваро испытал нечто вроде укола совести: старик принял его за супруга доньи Марины. Чувство неловкости тотчас сменилось негодованием: а кто виноват в том, что законный супруг считает ту, которую обязан защищать, просто домашним украшением, которое принаряжает служанка? Дон Хосе сам пренебрег своей женой, но кто-то же должен быть с нею рядом! Лучшей кандидатуры, чем его собственная персона, Альваро себе не представлял.
Он приветствовал новую участницу сцены широкой улыбкой. Возможно, кто-то из его друзей счёл бы эту женщину дурнушкой, и, конечно, она безнадёжно проигрывала рядом с доньей Мариной, но это вовсе не было поводом не произвести на неё впечатление.
— О, сударыня! — воскликнул он. — Я всегда верил, что женщины способны разбираться в оружии, потому что наделены не свойственным мужчинам чутьем! Уверен, вы нам поможете!
Он взглянул на хозяина.
— Сеньор, стоимость для меня не важна. Я очень хотел бы увидеть вашу собственную работу.
Альваро не кривил душой. Его собственные доходы частенько оставляли желать лучшего, но родное семейство никогда не оставляло единственное чадо без поддержки.

Отредактировано Альваро Алькаудете (2020-04-03 12:56:38)

Конечно, это было не самое лучшее из того, что доводилось видеть Альваро. Но как правило он делил оружие на два вида: с каким он пошёл бы в бой, а с каким не рискнул бы. С этим он бы пошёл.
— Донья Марина, возьмите в руку этот стилет, — предложил он. — Никто лучше вас не почувствует, подойдёт ли он вашей ладони. Ему мало быть острым и прочным, он должен быть удобен для вас.
А сам развернулся к Лусии. Женщина с кинжалом в руке, боже, разве это не очаровательное зрелище? Донье Марине обязательно нужно обзавестись такой вещицей. Дама с холодным оружием выглядит совсем как пушистая кошечка, воинственно ощерившаяся на подошедшего слишком близко к её балкону коня. Так и хочется взять на руки и успокоить.
Мысль о том, что дама может и в самом деле пустить оружие в дело, Альваро в голову не приходила.
Он осторожно взял клинок из рук Лусии и залюбовался блеском стали. Наверняка у сеньора Мартинеса был свой секрет для такого дивного сплава. Рукоять легла на ладонь, будто птица, уставшая после долгого полёта, опустилась в свое гнездо.

Какой она оказалась горячей, эта маленькая нежная рука! Или это самого Альваро внезапно охватил жар?
Несколько мгновений он молча смотрел на донью Марину, не помня, ни где он находится, ни зачем его сюда занесло, ни что за люди стоят здесь рядом. А потом, не отрывая взгляда от этих колдовских зеленых глаз, медленно накрыл ее ладонь свободной рукой.
- Попробуйте, донья Марина, - произнес он и обнаружил, что голос его вдруг стал глухим и хриплым. - Сожмите рукоять вот так...
Его рука бережно прижала пальцы доньи Марины к рукояти.
- Держите... Держите так, словно это часть вашей руки, которая слушается каждого удара вашего сердца.
Вот дьявол. Они же здесь не одни.
Альваро перевел дыхание и бросил взгляд на Лусию.
- Смотрите, сударыня. - Он заставил себя улыбнуться. - Мы все правильно делаем?

— Сеньор! — это слово было произнесено так громко, что могло быть принято и за обращение, и за окрик. Альваро нахмурился, глядя на оружейника в упор. Он мог смеяться, выуживая донью Марину из клубка кричащих женщин, но не собирался шутить с мужчиной, пусть даже годящимся ему в деды. Он поднял руку, собираясь обнять свою спутницу за плечи, но вовремя спохватился. Чёртова лавка находилась слишком близко к дому Родригеса, и тут повсюду торчали любопытные уши и пялились не в меру зоркие глаза. И его рука замерла в воздухе, как бы предостерегая любого от неосторожного шага в сторону доньи Марины.
— Вы были совершенно правы, сеньор Мартинес, говоря, что это моё дело — защищать госпожу, но по велению долга я не могу всегда находиться с ней рядом.
Альваро даже не покривил душой: ему действительно мешал лишь супружеский долг между доном Хосе и доньей Мариной.
— Ваше оружие великолепно, — прибавил он чуть мягче. — Но не мне говорить вам, что самый лучший клинок будет бесполезен, если окажется в неуверенных руках. Оружие должно придавать решимость тому, кто его держит. Пусть госпожа сама попробует, с каким клинком она почувствует себя сильнее.

Искусство читать в сердце женщины дано не всем, даже если женщина сама читает вслух. Но Альваро не сомневался, что совершенно верно истолковал устремленный на него взгляд доньи Марины.
Кто сказал, что огненными могут быть только чёрные глаза? Этот несчастный никогда не видел глаз доньи Марины!
Альваро сделал шаг Марине навстречу.
— Бесспорно, — сдавленным голосом произнёс он, хотя, спроси его сейчас кто-нибудь, как выглядит выбранный доньей Мариной кинжал, он не сумел бы этого сделать. — Но, донья Марина...
Альваро облизнул пересохшие губы.
— Выбрать достойное оружие мало. Я должен научить вас, как с ним обращаться.

Увлеченная друг другом парочка не заметила, что их провожают две пары глаз — одинаково черных и холодно сосредоточенных. Впрочем, это было бы нелегко — следили за ними из подворотни, на которую отбрасывала глубокую тень вывеска с тремя черными полукружиями, больше пострадавшими от ржавчины нежели от грязи и оповещавшими, что именно здесь находится гостиница "Три котла".

— Что они тут?.. — пробормотал, скорее себе чем своему спутнику, один из двух затаившихся в подворотне мужчин. — Идем.

Нищий, сидевший напротив подворотни с миской для подаяния и отвратительно гнусавой глиняной свистулькой, нервно дернулся, когда они остановились перед ним — господин и его слуга, как на первый, так и на второй взгляд, однако надо было быть слепым, каковым тот и притворялся, чтобы не увидеть в обоих людей, хорошо знакомых с клинком.

— Красивая дама, — с сильным испанским акцентом произнес господин, — что сейчас прошла. Откуда шла?

Бельма на глазах нищего он, казалось, не заметил, и на попытку указать на оные ответил небрежным пинком башмака, опрокинувшего миску, и повторил вопрос. Был он высок, вровень со своим спутником, такой же смуглый, темноволосый и темноглазый, и легко мог бы сойти за его старшего брата или отца — одна лишь разница в одежде и указывала на то, что родственниками они не были.

— Оттеда вон вышли, — сдался нищий, указывая на дом немного ниже по улице, украшенный вывеской с рассеченным мечом.

На красивом лице испанца отразилось нескрываемое изумление.

— Из лавки Мартинеса? Ты уверен?

— Колокольчик же, — буркнул нищий то ли в запоздалой попытке восстановить свой маскарад, то ли поясняя причины своей уверенности.

— Говорить будешь ты, — увлекая своего спутника к лавке, уже на родном языке предупредил его испанец. — Черт знает что вообще.

Думал ли он о месте, которое посетила его жена, или о том, что после полугода в Париже его слуга знал французский лучше него — понять было трудно.