Эмили посмотрела на него печально. Она почти не спала ночью, измучилась и угрызениями совести, и мыслью, что и как делать с документами в Париже. Казалось, они придумали прекрасно, но... всего не предугадаешь.  Луи-Франсуа сам решил, что сначала им нужно поехать в Париж, решить некоторые денежные проблемы, запастись необходимыми вещами, с этим все было отлично, но ведь придется его обманывать?.. Теперь у нее болела голова. А Теодор улыбался. И она тоже вспомнила...

...Муж заснул, а мадам де Бутвиль, огорченная и растревоженная, никак не могла. Слова Луи-Франсуа все звучали в ее голове, и он был во всем прав, как всегда, но все же...  Как они будут жить вв деревне? Конечно же, в деревне, потому что Эмили и мысли не допускала, что они смогут жить на расстоянии. Ну какая это любовь? А еще она ждала нежности, хоть немного, хоть самую малость, она так стосковалась... Она старалась не шевелиться, боясь потревожить мужа, он так устал, так измучился... Но лежать в темноте, пялиться в полог и слушать безмятежное дыхание супруга не было никаких сил. Молодая женщина осторожно выбралась из постели, сунула босые ноги в туфли и, зябко ежась в одной рубашке, отыскала халат. Луна ярко светила в окно, зажигать свечу не было надобности, и Эмили тихонько выскользнула из комнаты, решив немного посидеть в гостиной, где сейчас никого не было. А там, глядишь, и спать захочется...
В маленькой гостиной и в самом деле никого не было. От окна к буфету бежала лунная дорожка... И мадам де Бутвиль подумала, что неплохо бы выпить вина. Если, конечно, что-нибудь осталось... С этой мыслью она подошла к буфету, разглядывая полки.

- У меня есть! - мадам де Бутвиль кривовато улыбнулась, показав бретеру бокал, только что найденный ею на полке.

– Проснется завтра Марта, – Теодор поставил свечу на стол, наполнил бокалы и отодвинул стул для мадам де Бутвиль. – Придет в гостиную и увидит. Что мыши этой ночью не только сыр из буфета украли, но и все вино выпили. Хотите сыра?

- Не знаю... - Эмили села, запахивая на груди халат. Пояс она забыла в комнате. - Может, хочу... Вы не спите? Читаете?

– Читаю, – согласился бретер. Но за сыром не пошел, уселся напротив. – Не могу спать. Есть что-то глубоко тревожное в тюфяке, положенном на стол. Я чувствую себя милым сердцу покойником, которого хотели устроить поудобнее. Я рад, что вы пришли, мадам.

Бокал он взял неожиданно резким движением. И глоток отпил так, будто умирал от жажды.

- Почему? - Эмили глотнула вина, подумав, что вот будет смешно, когда Луи-Франсуа, проснувшись утром, обнаружит жену, спящую пьяным сном. - Почему рады? Я тоже не могу спать...

Эмили подняла на бретера печальные глаза. Она не должна была говорить, не Ронэ, в конце концов, разве он ее не обижал? И разве кому-нибудь ещё она могла это сказать? - Он меня не любит.
Если Теодор и подумал, что она сделала все, чтобы это стало правдой, вслух он сказал совсем другое:

– Он приехал. Вас очень непросто найти, вы знаете?

- Знаю, я старалась. - Мадам де Бутвиль откинулась на спинку стула и сделала большой глоток. - Граф де Люз - человек долга. Он не виноват, что неудачно женился.

– Глупость всегда наказуема, – заметил бретер. – Говорю с высоты собственного опыта. Мадам, я ему очень сочувствовал несколько дней тому назад. Сегодня… я пришел к выводу, что в своих несчастьях он виноват сам. Но он вас, безусловно, любит – я бы, на его месте, вас убил.

- О, вы - не сомневаюсь! - хмыкнула Эмили. Она снова сделала глоток и обнаружила, что бокал опустел. - Налейте!
Она подвинула бокал бретёру.
- Я бы предпочла быть убитой. Вам не понять.

Мадам де Бутвиль стояла на верхней ступени лестницы и смотрела сверху на улыбающегося бретера. Сколько времени она его уже знала? О, целую вечность — почти четыре года! Ей было четырнадцать, когда он заявился к Давенпорту. Она была совсем ребенком, а сейчас, конечно, уже повзрослела. И давала себе отчет о своих поступках... почти всегда. Эмили посмотрела на прижатый к губам палец Теодора и невольно покраснела. Он умел убеждать, да... Мог заставить забыть о чем угодно... Но не о чести, она не забыла о чести! Ночью... он спрашивал, что сказал ей муж... Эмили и сейчас смогла бы повторить, как тогда...

...- Он говорил, какие муки я заставила его терпеть.... Говорил, что те слова... ну, про то, что у нас никогда ничего не будет... это его опасения на будущее, а от меня зависит, чтобы эти опасения рассеялись. И мы уедем на несколько месяцев, чтобы жить вдвоем. Еще он сказал... 
Мадам де Бутвиль всегда отличалась хорошей памятью, а слова мужа могла повторить слово в слово
- Он сказал: «Не выйдет - тогда будем жить порознь, как живут многие супруги, но без вражды, без обид и боли, храня нашу любовь как великую тайну, недоступную другим, обмениваясь письмами и  изредка встречаясь.» Но ведь это не любовь, Теодор?

Теодор де Ронэ не был бы собой, если бы не сказал какую-нибудь гадость. Даже сейчас, когда он так вот улыбался, Эмили думала, что он вот-вот что-то этакое ляпнет. А ночью... она в долгу не осталась...

- Сами вы дурак! - возмутилась тогда мадам де Бутвиль. - Причем тут деньги? И они же есть.

– Глупый муж, мадам, это благословение свыше, – легкомысленно заявил бретер. – А глупый любовник – небесная кара. Вы еще непременно убедитесь и в том, и в другом. Если у него нет денег, то уединение где-нибудь в деревне позволит вам их сберечь. И деньги монсеньора тут не подойдут – если вы не хотите объяснять, откуда они взялись. А вы не хотите.

- А в умные любовники вы пророчите себя? - съязвила Эмили. - Есть деньги сэра Джорджа. Просто мне их не дают. Я несовершеннолетняя.

- Нет, конечно! - вспыхнула Эмили. Слушая разговоры дам, графиня де Люз давно поняла, как ей повезло с мужем: Луи-Франсуа никогда не бывал груб, оставаясь наедине с супругой, наоборот, всегда был с ней вежлив и деликатен. А если у нее возникали мысли о чем-то большем — разве не было это проявлением ее собственной испорченности? Тем более, что граф ни разу не показал, что пылкость и непосредственность жены ему неприятна... - Вот как вы можете это спрашивать?! Он сказал...
Она зажмурилась.
- «Для того, чтобы наша жизнь стала такой, какая подходит нам обоим, нужно остановиться и выбраться из потока на твердый берег. Если мы удалимся от людей и какое-то время поживем вдвоем, только вдвоем, то непременно найдем какой-то способ согласовать наши чувства с велениями реальной жизни. Если вы меня любите, пожертвуйте ради будущего своей тягой к приключениям, хотя бы ненадолго. Как знать, если Творец пошлет нам дитя, ваши предпочтения могут и измениться.» А про имение мы раньше говорили. Я буду заниматься хозяйством, домом... Потом рожу...
В голосе мадам де Бутвиль совсем не слышалось воодушевления.

Эмили куснула губу,задумавшись.

- Нет... Не знаю, на самом деле. И не знаю, можно ли вам сказать...
На самом деле в ее поручении не было ничего такого уж опасного. Секретного? Она не знала, насколько... И решилась.
- Спросите господина Шере. Вы сможете?

– Шере, – повторил бретер. – В первый раз слышу. В Пале-Кардиналь?

- Да, там.

- Никак. Он не спрашивал.
Эмили думала уже, как это объяснить, и ничего не могла толком придумать.
- Ничего не приходит в голову... И... я только сейчас поняла — Бадремон меня тоже не спрашивал... Что, интересно, он думал?..

– Вас слишком беспокоит, что думают дураки, – усмехнулся бретер. – Но карета вам понадобится до этой вашей деревни, не так ли? Или вы отказались от этого прекрасного будущего и предпочли начать хранить любовь и писать друг другу письма уже начиная с завтрашнего дня?

- Все у вас дураки! - огрызнулась Эмили. - Мы едем в Париж. Как вы думаете, можно как-то сделать, чтобы нанять карету дальше? Ну... - она замялась. - Чтобы Луи-Франсуа не понял? Все равно Бадремона нельзя везти верхом, наверное. Деньги у меня есть, я оставляла на обратную дорогу, а теперь, если с мужем... В конце концов, никто даже не удивится, что у меня денег нет, я же легкомысленная.

- Не знаю... - растерялась Эмили. - Я сказала Габриэли вечером, это мадам де Ларошфуко, что мадемуазель де Гурнэ посоветовала мне поехать в Тур, помолиться святому Мартину. Что это меня развеет, и что я смогу заехать к мадам де Пьерфит, ее подруге. Габриэль не спросила, как я буду добираться, а мадам де Гершвиль к тому времени уже ушла к себе....
Мадам де Бутвиль поерзала, запахивая халат. У нее мерзли ноги, сказать об этом бретеру было неловко...
- Утром мадам Луи, это моя горничная, вызвала карету, но мы в ней доехали только до портнихи, я там переоделась, а с Бадремоном мы встречались в трактире, неподалеку там есть, где как раз почтовых держат.