Эмили с досады кусала губы.
- Нет, конечно. Я про мужа совсем не думала...
Она снова заерзала, пытаясь носком зацепить край одеяла и натянуть его на ступни. Туфля от этой манипуляции, естественно, свалилась, и мадам де Бутвиль тихонько чертыхнулась.

– Замерзли? – Теодор потратил минуту, чтобы подоткнуть одеяло вокруг мадам де Бутвиль.  – Могли вы стащить подорожную у меня?

- Ноги замерзли. Спасибо. Могла...
Она улыбнулась.
- И тогда понятно, отчего вы так бесились, когда нас догнали.

– А иначе вам непонятно, – на прежнее место Теодор не вернулся. Но перешел к двери и взялся за ручку. Сделавшись почти неразличимым в полутьме комнаты. – Не отвечайте. И не спешите радоваться. Мы еще не знаем, откуда у вас деньги на дорогу. И почему вы поехали сюда. Потому что, – ручка громко скрипнула, – я ехал именно в Тур? А мадемуазель де Гурнэ доплатила разницу? И вы надеялись пожить какое-то время у Пьерфитов? Так же, как у Лианкура или у Монморанси?

В голосе его снова слышалось раздражение. А понять что-то по его лицу мадам де Бутвиль бы не смогла, потому что он как раз ушел в гостиную. И вернулся уже со свечой. И с бутылкой. И если первая и была затушена, то последняя была еще наполовину полна.

- Что вы злитесь-то опять? - вздохнула Эмили, подумав, что, конечно же, он может быть раздражен.  - Ну да, я не подумала. Я вообще не думала, что Луи-Франсуа сюда за мной приедет. Я глупая, вы не знали?

- Давайте так: я не собиралась у них жить, потому что кто угодно тут может это подтвердить, но подумала, что пока проедусь туда-сюда, может, и придумается что, и Лианкур поостынет. А с вами мы поругались, и я вам хотела гадость подстроить. Только... Луи-Франсуа не надо будет вызывать Лианкура?

– Он не вызвал меня.

Бретер поставил зажженную свечу на подоконник.

– Как ни старайся, – подытожил он, – разумной причины для вас не находится. Вы поссорились со мной, стащили подорожную – кстати, не забудьте ее уничтожить или отдайте мне, будет чрезвычайно неловко, если ваш муж на нее наткнется – и пошли к мадемуазель де Гурнэ? А у нее совершенно случайно нашлись друзья в Туре?

- Разумной причины от меня никто и не ждет, - хмыкнула Эмили. - Все просто: мадемуазель де Гурнэ рассказала мне про Тур, и я подумала, хорошо бы на время куда-то уехать. Пошла к Эжени, думала, вдруг она приехала, тогда можно посоветоваться. А там вы опять встретились, потому что шли за тем же самым. Ну и вы, как всегда, стали беситься, потому что я одна ходила по улицам, мы поссорились, вы меня оставили у квартирной хозяйки Эжени и пошли за портшезом, а бумага у вас выпала — надо было меньше руками махать. А я и взяла, очень кстати. Вы думали, что бумагу потеряли, а когда узнали, что я в Тур поехала... Бадремон может пожаловаться, что вы со мной были грубы, а так понятно.

Эмили снова хмыкнула.
- Это я поняла. Просто не верится, что вы дали мне там задержаться. Впрочем, кроме нас с вами об этом никто не знает.

– Я пошел за портшезом, – напомнил бретер. – Могли же вы предложить ей свою помощь, пока меня не было?

- Договорились, - улыбнулась мадам де Бутвиль. - Вот только я подумала... Вам не надо идти в Пале-Кардиналь к господину Шере — вас ведь тогда непременно свяжут со мной. Я вам дам адрес моей портнихи — оставьте там бумаги для меня. А я найду способ передать.
Она не стала говорить, что скорее всего и передаст документы через эту же портниху.

- Что живот прихватило, - буркнула Эмили. - А если он придет меня искать...

… Появление очень серьезной Эглантины, старательно тащившей седельные сумки с вещами графини — девочке очень хотелось остаться на этой службе, вероятно, она не дала нести вещи хозяйки Лапену, - отвлекло Эмили от воспоминаний. Пора было ехать, в самом деле... Мадам де Бутвиль усмехнулась и начала спускаться.
- Доброе утро, сударь. Как вам спалось?

Ночь кончается утром, согласно непреложному закону, а уж как человек отнесется к этому факту, зависит от обстоятельств. Этим утром у Бутвиля не было никаких причин огорчаться.  Он нашел жену, он сумел не поссориться с нею, определил хоть какие-то планы на будущее, наконец, он спал крепко и сладко, впервые за многие дни, ощущая рядом восхитительное, нежное тепло любимой женщины. Так было, когда он засыпал, и так же - когда сон начал рассеиваться; кратковременное отсутствие Эмили прошло мимо его сознания. Сейчас, постепенно расставаясь со сном, он слышал, не раскрывая глаз, как Эмили встала, потом тихо зашуршали ткани - видимо, она одевалась и. судя по другим звукам, ей помогала горничная.  Только когда обе они вышли из комнаты, граф окончательно вернулся к действительности  и прежде всего вспомнил, что находится не в гостинице, а в чужом почтенном доме, а значит, следовало бы привести себя в приличный вид. Но как позвать Лапена? Где он, собственно?  Вчера, поглощенный встречей с Эмили, он как-то забыл о своем верном спутнике и помощнике. "Нехорошо... - с досадой подумал он, звать кого-то из хозяйских слуг не захотел и, проведя рукой по подбородку, решил, что уж как-нибудь доедет до Парижа и в таком виде.
      В спальне отнюдь не было слишком тепло, и, расставшись с одеялом, Луи-Франсуа быстро оделся, натянул сапоги и привел в относительный порядок волосы - очень кстати пришелся забытый кем-то на умывальном столике гребень.  Оставалось только плеснуть из кувшина на ладонь холодной воды, растереть для бодрости лицо и довольствоваться этим до лучших времен.
      Выйдя из комнаты, граф думал уже о чисто деловых вопросах, а не о собственной внешности.  Вчера он не задумывался над тем, как Эмили добралась до Тура и как теперь им ехать обратно.  Услышав внизу голос Эмили, он быстро спустился по ступеням и вошел в гостиную сразу после того, как Теодор ответил ей.
      - Карета? - переспросил он, наклоном головы поздоровался с шевалье де Ронэ и подошел к жене, хотя и удержался от того, чтобы её поцеловать. - У вас есть карета, душа моя? Откуда?
       Он расслышал и вопрос бретера, но пока не торопился отвечать ему.

"Почему Эмили не наняла карету сразу от Парижа, Бутвиль даже спрашивать не стал. Мадам де Люз могли прийти в голову самые невероятные фантазии, и выслушивать очередное сбивчивое и бессвязное объяснение совершенно не хотелось. Не оглядываться назад, а двигаться вперед - таково было сейчас его настроение. И потому он сказал просто:
      - Ну что же, карета для вас и служанки будет как нельзя более кстати, и было бы хорошо нанять ее - я имею в виду карету, но если захотите, горничную также, - и для дальнейшей поездки, до самого Парижа.  Но я предпочитаю все же ехать верхом. Не заставлять же Лапена вести мою лошадь всю дорогу в поводу. - Луи-Франсуа повернулся к Теодору,  оценил состояние его сапог и добавил: - Желаете ли вы, чтобы  шевалье де Ронэ сопровождал нас?
      Последнее слово он слегка подчеркнул интонацией.
      Эмили вслед за мужем тоже посмотрела на сапоги бретера, потом , слегка растерянно, на графа...
      - Да, конечно. Если шевалье с нами по дороге, то это будет гораздо безопаснее для всех, мне кажется.
      - Вы полагаете, мы можем столкнуться с какой-то опасностью в пути? - граф удивленно приподнял брови. - Разве на дороге между Туром и Парижем орудуют шайки разбойников?
      Сама мадам де Бутвиль о безопасности думала крайне редко, о чем прекрасно знали все присутствующие, потому еще больше смутилась и огрызнулась.
     - Надеюсь, что нет.
      Этот неожиданно резкий тон Эмили насторожил графа. Что-то здесь было не так... Неужели она усмотрела что-то обидное и в этом его вопросе? "Всё может быть... Если я буду ехать у одной дверцы, а де Ронэ у другой, пожалуй, она не сможет выскочить из кареты на ходу и куда-нибудь исчезнуть, - подумал Луи-Франсуа, и это соображение определило его ответ: - Я тоже надеюсь. И всё же, согласен, надёжнее будет ехать вместе. Итак, - он снова обернулся к бретеру, - вам по пути с нами, шевалье?

Эмили осторожно выдохнула. Нет, но почему Луи-Франсуа, добрый, нежный — она-то это знала! - ухитряется разговаривать так, что с ним сложно не поссориться? Ну не любит он Ронэ, и это у них взаимно... Жаль, конечно, но что тут поделаешь? Но ведь бретер ничего по-настоящему плохого графу не сделал, наоборот даже — носился с его женой, будто она ему родная. Да и с родными так не носятся... Мадам де Бутвиль очередной раз задумалась было, почему Теодор о ней так заботится, но велела себе об этом не думать — при  этой мысли она каждый раз отчего-то пугалась. Подумает об этом позже. Сейчас надо позаботиться о супруге.
Они быстро позавтракали вместе с Пьерфитами — бретера за столом не было, и Эмили снова была ему благодарна: она все боялась, что мужчины поссорятся.
И господин де Пьерфит, и Мари-Луиза провожали гостей, кухарка сунула Эглантине корзинку с едой, но все когда-то кончается. Лапен, которого графиня искренне рада была видеть, о чем ему и сказала, и даже чуть прощения не попросила, что заставила парня переживать — но окружающие этого точно бы не поняли, открыл дверцу кареты и опустил подножку для госпожи. Пора было ехать. Эмили вопросительно посмотрела на мужа.

Ничего не зная о скрытых сложностях в жизни Эмили, Бутвиль отправился в путь если не совсем с легким сердцем, то в приподнятом настроении. Дела, которыми предстояло заняться в Париже,  заботили его больше, чем дорога, сравнительно недолгая, по обжитым местам. К тому же и погода,  как обычно бывает после равноденствия, установилась по–настоящему весенняя, и ехать не спеша, в компании с любимой женщиной и верным слугой, наслаждаясь долгожданным теплом, было сущим удовольствием.  Так хотелось верить, что впереди их ждут удачи да радости!
       Если  бы не присутствие де Ронэ, Луи-Франсуа всё время беседовал бы с женой, хоть и неудобно ехать нагнувшись  к окошку кареты; чем ему мешал едущий в арьергарде одноглазый шевалье, он не смог бы объяснить, но ограничивался тем, что заглядывал внутрь и улыбался, надеясь как-то развлечь и подбодрить Эмили.  Солнце успело уже подняться высоко, когда он наконец нарушил молчание:
        –  До намеченной остановки ещё далеко. Вы не устали? Может, хотите  отдохнуть, прогуляться?

Предыдущей ночью мадам де Бутвиль спала мало и тревожно, и сейчас ей отчаянно хотелось спать. Она какое-то время подремала — дорожные неудобства она всегда переносила легко. Проснувшись, когда карету тряхнуло на очередном ухабе, она встретилась взглядом с мужем, ответила на его улыбку,  и потом они какое-то время обменивались взглядами и улыбками, что Эмили действительно развлекло — она видела любимого человека, доброго, нежного, и ночные тревоги постепенно рассеивались — может, это вовсе был сон?
Она хотела ответить мужу, что с радостью бы прошлась — как здорово, что он помнит про ее нелюбовь к каретам! - и услышала песенку бретера, которая отчего-то заставила ее покраснеть. В следующее мгновение Эмили уже обругала себя: обращать внимание на Ронэ! Вечно он с какими-то шуточками. Итальянский, как же!  И поет противно!  А «возлюбленная госпожа» - это он про Эжени, наверное. Графиня ласково улыбнулась мужу, стараясь, чтобы в ее голосе звучала нежность:
- Я бы очень этого хотела, но мне кажется, любовь моя, не стоит задерживаться из-за таких пустяков... Я потерплю.