Надушенное письмо от красавца-мушкетера, с которым ее познакомила дорогая кузина Мари, Камилла восприняла как внезапный дар судьбы. Милый Арамис, он появился как раз тогда, когда он был ей необходим! Слугу его, таращившегося на нее с таким видом, словно она была дьяволом в человеческом облике,  Камилла знала тоже и, велев ему подождать, пока она напишет ответ, ушла переодеваться для приема, спустилась через полтора часа, "вспомнила" про ответ, ушла опять и через каких-то три четверти часа вернулась с запиской. Записка была короткой:

"Дорогой мой друг! Завтра в полдень, в церкви Сен-Жак де От-Па".

Арамис предлагал встречу в воскресенье, но так долго Камилла ждать не хотела - тем более что и он сам пропал на добрых полгода… или даже больше?

На знакомый голос - все-таки пришел! - она обернулась сразу, но, увидев перед собой облаченного в черное иезуита, поначалу потеряла дар речи.

- О! - сообразив, что имеет дело с переодеванием, Камилла заулыбалась. Новая интрига - как раз то, что надо! И он сам хотел ее видеть, ему что-то было нужно! - Благословите, святой отец.

Она смиренно склонила голову, пряча лукавую улыбку. Ему шло - о, ему так шло! Он выглядел таким одухотворенным и почти неземным, прямо ангел на картине!

Камилла также нахмурилась, подняв на молодого человека скромно опущенные глаза - слишком уж серьезно он выглядел. Право, с таким лицом не на свидания приходят, а к ложу умирающего родственника, да и то - того, от которого ждешь наследства!

- Вы не появлялись целую вечность, друг мой, - упрекнула Камилла. Множество женщин, от субреток до королев, пытались притворяться равнодушными, говоря о тех, кого любили, или даже с ними, но Камилла никогда не понимала - почему. Зачем делать вид, что мужчина тебе не нравится? Чтобы он ушел? Нет, Камилла предпочитала иную тактику, и во взоре, которым она одарила Арамиса, не было ни грана притворства - одна только сдержанная обида. - Пари держу, вы только потому и появились, что вам от меня что-то нужно.

Если бы красавец-мушкетер не нравился ей настолько, она была бы сдержанней и куда менее прямолинейной, но сейчас, зная, что ему от нее тоже что-то нужно, она могла позволить себе эту роскошь - быть просто несправедливо позабытой женщиной.

Камилла рассмеялась и потянула за капюшон своего плаща, набрасывая его так, чтобы ее лицо снова оказалось в тени. Разумеется, он ни о чем не попросит, ее очаровательный мушкетер, он только вздохнет о том, как несправедлив мир, не желающий подарить ему то, что ему так нужно, как это сделал на днях шевалье де Льекур, или попытается доказать ей, что она сама не мечтает ни о чем ином, как попытался проделать шляпник, принесший ей вчера не только ту шляпку, на которой она остановила свой взгляд днем раньше, но и три других, которые, как он верно заметил, шли ей ничуть не меньше. Ах, эти страдания нежной женской души, лишенной шляпок! И ведь она поддалась бы и купила бы все четыре, если бы он не попытался заставить ее заплатить хотя бы за одну!

- Я охотно прощу вас, милый друг, - пообещала она, - если только вы выполните одну мою просьбу.

Женщинам позволительно играть по совсем другим правилам, и Камилла не без оснований ожидала сейчас его согласия - настоящая игра начнется позже, когда она скажет, чего она хочет, и всплывут те многочисленные препятствия, которые не позволят ему выполнить свое опрометчивое обещание.

Камилла одарила молодого человека нежной улыбкой. Разумеется, она простила бы его, даже если бы ей было ничего не нужно - уже простила, она и просила-то его лишь потому, что самой ей было слишком легко себя выдать и попасться.

- Я знала, что могу положиться на вас, милый друг, - изящная ручка ненавязчиво проскользнула под локоть Арамиса, и молодая женщина доверчиво прильнула к его плечу. - И вы знаете, я не Мари, я не стану вовлекать вас во всякую политику. Все очень просто - мне надо передать записку одной из фрейлин ее величества, мадемуазель де Сент-Уэр, так, чтобы она ни в коем случае не узнала, от кого ее передали и кто. Вы будете посланцем Амура, мой друг - у бедняжки невероятно строгая мать, которая заставила ее поклясться не писать своему возлюбленному и не читать его писем, но если она не будет знать, от кого письмо, она же может его прочитать?

Камилла с еще более лукавой улыбкой склонила голову на плечо, с нетерпением ожидая ответа. Разве не чудесно она придумала? Разумеется, прочитав свое имя на записке, м-ль де Сень-Уэр сломает печать! Бедная, простодушная Изабелла - ее маленькая тайна была известна уже всему двору!

Камилла вырвала руку - слишком резко вырвала, но тут же спохватилась, надула губки и выразительно отвернулась - не до конца, чтобы продолжать его видеть.

- Вы надели рясу, господин Арамис, потому что забыли, что существует любовь? - колко осведомилась она. Закравшееся тут же ей в душу подозрение, что это не было маскарадом, было немедленно изгнано - это было бы слишком печально! - Извольте: вы с Мари способствовали любви королевы, а я, существо куда более снисходительное, сочувствую и горестям простой фрейлины. Не всякой простой фрейлины, конечно.

Не выдержав характер, она снова взглянула на красавца-мушкетера, и, пусть она и сумела удержаться от улыбки, на ее щеках обозначились лукавые ямочки.

- Она близко дружит с мадам де Мондиссье, - призналась она. - И наверняка все ей доносит и пересказывает, а брак - такая прекрасная причина, чтобы покинуть двор! Ну, вот, вы довольны? Можете снова сокрушаться в душе, как ужасны мы, женщины?

Позволив Арамису вновь завладеть своей рукой, Камилла тут же высвободила ее снова, ощутив многозначительное пожатие. Право, можно кокетничать в церкви, можно переодеваться в священника, можно интриговать напропалую, но делать все это одновременно Камилла была не согласна. Сейчас она интриговала - да и что подумает тот очаровательный молодой человек, который как раз садится на скамью - в нескольких шагах буквально! Очень мило с его стороны не смотреть, когда на его глазах порочный священнослужитель гнусно пристает к даме!

Камилла представила себе, как он бросится к ней на помощь, если она закричит на всю церковь, и как будет ошарашен и смущен дорогой Арамис, и не сдержала лукавой улыбки.

Оказалось, инстинкт ее не подвел - не успела она отступить чуть-чуть от своего мушкетера, как очаровательный незнакомец взглянул на нее снова, и солнечный луч, окрасившись зеленым и голубым в витражном стекле, осветил его лицо. Не может быть!

Увы, следующие слова Арамиса Камилла пропустила мимо ушей - тот, кого она поначалу приняла за воскресшего Бэкингема, оказался тем самым мушкетером, бедным раненым, которому ее величество оказала помощь на турнире. И разве это не было к лучшему? Бэкингема она видела только дважды, пусть последний раз и оставил в ее душе восхитительные воспоминания, а живой мушкетер куда лучше мертвого англичанина!

- Ах, я вас знаю! - воскликнула графиня. - Вы дрались на турнире, были ранены… Мой бог, господин Арамис! Ваш кузен ранен, он должен лежать в постели, а вы!..

Тревога Камиллы была отнюдь не бескорыстна. О, заботиться о таком отважном молодом человеке, должно быть, сущее удовольствие - и в особенности если он не очень тяжело ранен, о чем свидетельствовало его присутствие здесь - однако Камиллой в ее порыве двигало не одно лишь доброе сердце. Отважный дуэлянт, падающий к ногам королевы весь в крови, произвел нешуточное впечатление на свиту ее величества - но увидеть его вновь в добром здравии два дня спустя… о, это наводило на любопытные мысли, и дорогая кузина Мари занимала в мыслях Камиллы почетное второе место - после барона де Вилье. Ах, нет, третье - после барона и Арамиса, который вдруг, оказывается, больше не был мушкетером.

- Я вполне уверен в том, что аббат д'Эрбле никогда не забудет тех, кого знал прежде, - серьёзно ответил Вилье. Ему было совестно флиртовать в святом месте, хотя ямочка на щёчке дамы слишком выразительно говорила о том, что графиня вполне заслужила славу особы легкомысленной и очаровательной. Нет уж, вот выйдут за пределы церковных стен, и там можно будет выразить надежду на продолжение знакомства. - Что до простуды, то она, - молодой человек позволил себе небольшую заминку, как бы подбирая наиболее подходящее к случаю слово, - непредсказуема и утомительна. Я благодарен вам за предупреждение и, конечно, буду надеяться на то, что мой командир помнит про страшные сквозняки, которыми славится Люксембургский дворец. Право же, я люблю сады и зелень, но в нынешнем положении предпочту коридоры Лувра. А что мне посоветует аббат?

Кузен предпочитал сохранять внешнюю невозмутимость, и Вилье невольно стал ему подражать.