Людгер мог бы счесть забавной очередную сцену из жизни домочадцев. Недовольный священник и юнец, в любую хулиганскую выходку которого уже верилось. Мог бы, но для него случилось кое-что гораздо более интересное. При слове "часовня" Людгер насторожился и чуть ли не повел носом, как охотничий пес, почуявший близкое присутствие дичи. Замковый храм не волновал бы несостоявшегося монаха, если бы не был обычным местом хранения всего, что только можно было отнести к семейным реликвиям. У любой знатной семьи было скопище самых разных вещиц, большая часть которых была всего лишь рухлядью, хотя иногда и презабавной. Но среди них были и настоящие жемчужины. Отношение хозяев к скопищу собранного за века было часто на удивление ровным. Они часто уделяли гораздо меньше требуемого внимания по-настоящему стоящим вещам, но хранили с тем же упорством и редкие безделицы.
Но здесь, в поместье де Гистелей, хранилась реликвия совсем иного толка. Это была книга. А книга, по убеждению Людгера, была ценной всегда.
- С царапиной, если это и впрямь она, легко быстро все поправить, - поспешил вставить Людгер свое слово. - Но стоит это сделать как можно раньше, пока она не углубилась, не забилась пылью и грязь и не въелась так, что потом простой шлифовкой не обойдешься. Но надо посмотреть, чтобы убедиться.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

Не ожидавший такой настойчивости от святого отца, Людгер растерянно повернулся к хозяину. Жан де Гистель, кажется, всецело занятый привезенным заказом и осматривающий теперь его со всех сторон, только махнул рукой, давая понять, что не возражает против такого похищения.
Ну а уж Людгер не возражал тем более. Священник в качестве провожатого даже лучше, чем сам хозяин, по крайней мере ему без стеснения можно задавать любые вопросы.
- Да-да, бедняжка, - покачал головой Людгер, выслушивая сетования по поводу госпожи Маргариты.
Однако в этом замке должны кипеть страсти, но можно ли ожидать другого? Замкнутый со всех сторон стенами, маленький мир вынужден кипеть в одном бульоне, все более наваристом. И вновь Людгер подумал, что в монастыре было что-то похожее. Предоставленные сами себе, отгороженные от всего остального мира, монахи не оказываются отделены от страстей, принося их с собой, взращивая и выпуская на волю. Нет-нет, он никогда не жалел, что так и не принял постриг, и был благодарен отцу, так и не давшему при жизни последнего разрешения. Бурливая городская жизнь, где каждый замкнут не только домом, но выносит все свое на улицу, теперь точно представлялась ему гораздо более приятным местом, где получить уединение гораздо легче, да и в покое тебя оставляют гораздо проще.
- Вы не волнуйтесь, святой отец, статуи очень хрупки. Их легко испортить, но и исправить все можно почти всегда. Дело в искусстве мастера, а за своего племянника я готов поручиться хоть в  чем.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

Судя по всему, священника здесь не любили, во всяком случае он был похож на такого. Возможно, было за что. Возможно, он даже был неприятным человеком. Людгеру это было в достаточной мере безразлично, вот только неприятно тянул рукав, в который впились цепкие пальцы.
- Прошу вас, святой отец, я и сам могу пойти, - Людгеру нескоро удалось вставить свои два слова в сбивчивую, взволнованную и в чем-то даже личную речь отца Иеронима.
В конце концов, он решительно освободился и вошел в створ церкви уже совершенно сам.
Что-то такое он себе и представлял. Замковая церковь была не широка, но высока и хранила в себе следы долгой истории. Массивные, еще романские, закопченные стены у самого входа, соседствовали с готическими арками, а узкие и низкие окна - с большими и одновременно легкими витражными, цветные тени от которых в яркий и солнечный день наверняка производили впечатление. Перестраивали ее очевидно сравнительно недавно, во всяком случае поздние стены были, можно сказать, еще совсем белыми. От них было бы совсем светло, если бы только они не были увешаны гербовыми щитами всех рыцарей семьи де Гистель, которые уже давно нашли свое место в семейном склепе. Выглядело внушительно. Каждый новый отпрыск старого рода наверняка должен был испытывать гордость за то, что появился на свет не просто так, а в продолжение такой последовательности. Ну а прочим надлежало испытывать благоговение. Впрочем, подумал Людгер, вряд ли виденная им бранчливая экономка способна на такое чувство, а наследники вырезают тут на чем не попадя, не стесняясь никаких слов.
Обернувшись на шаги сзади, Людгер увидел входящего Филиппа и, проследив за его взглядом, вздрогнул от неожиданности и одновременно приятного чувства, похожее на узнавание. Правда, узнал он то, чего никогда раньше не видел. Но это было оно, несомненно! Реликвия семейства де Гистель, привезенная из первого крестового Готье де Гистелем. Людгер с трудом отвел взгляд, чтобы не выдавать сразу своего интереса и подумать, как подступиться.
- Ну что же, святой отец, где наш оскорбленный неизвестным святой? - спросил он у отца Иеронима.

Отредактировано Людгер ван Хаутем (2020-07-17 21:31:04)

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

- Это было бы неплохим решением, ваша светлость, но буквы здесь - это не резьба, а царапины, сделанные ножом. И второе сложно выдать за первое, увы, - Людгер тяжело вздохнул. - Казалось бы, мелочь, но она все меняет.
Ему тоже не понравилось то, что сделали со статуей святого Бавона, хотя он и не был оскорблен в святых чувствах, подобно отцу Иерониму. Но действие, из-за которого плод труда мастера превращается во что-то смешное и неуместное, казалось Людгеру не меньшим злом, чем святотатство.
Сев прямо на каменный пол, он посмотрела на скульптуру снизу вверх, потом снова встал. Его пальцы аккуратно огладили ее, как бы ища недостатки или невидимые пока глазу следы разрушения.
- Верно, это из мастерской Яна ван Альста. Мастер, который работал в Генте еще до моего рождения. Я был еще совсем ребенком, когда он умер. Говорили, что ему уже была сотня лет. Он был славен тем, что особенно ему удавались животные. Не удержавшись, Людгер погладил собаку, шерсть которой выглядела на удивление правдоподобной, в отличие от бороды Бавона.
- Видите, сравните волосы и шерсть... Вроде, не так должны отличаться между собой... Говорили, что этот мастер вообще не любил людей, но зато понимал язык животных. У него в доме их была тьма, а вот детей у мастера Яна так и не было.
Добравшись, наконец, до "ленточек", царапины на которых, казалось, причинили ему боль, потому что он скривился, Людгер наклонился к ним. Некоторое время он то всматривался в неправильную шероховатость деревянной ленточки, то проводил по ней пальцами.
- Мне кажется, Будуэн... тут было имя Будуэн... Неужели это Будуэн Стражник, которым меня пугали еще в детстве? - Людгер неожиданно весело рассмеялся, как будто встретил старого знакомого.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

- Святой отец, вы зря так беспокоитесь, любая статуя переживет и вас, и меня, да и его светлость, пожалуй. Но когда-нибудь они уж точно истлеют, как ни береги их, увы.
Причитания отца Иеронима Людгер находил уже несколько чрезмерными. Царапины - это раны на беззащитных творениях, но касания - совсем другое. Ну и потом, если каждая статуя или алтарь будут вечными, то пройдет немного времени, и их вовсе никто не будет заказывать. И что тогда останется мастерам? Как говорится, хороший сапожник всегда сделает так, чтобы его работа в обозримом будущем понадобилась снова.
А вот вопрос Филиппа де Гистеля по-настоящему поставил в тупик.
- Ваша светлость, неужели вы ничего не знаете у Бодуэне Стражнике? - изумился Людгер.
Еще бы не оторопеть. Кем там приходится юнцу Стражник? Двоюродным дедом? Или троюродным? Или, может, вообще прадедом? По времени и не сообразить. Вот ведь неожиданность, ведь это он, Людгер, мог бы кого-нибудь здесь спросить о Бодуэне.
Впрочем, ответить Людгеру было что, да вот только история Бодуэна была такой, что если он тут разоткровенничается с юным Филиппом, пожалуй, из "старших" никто за такое просветление спасибо ему не скажет.
- Да каждый в Генте о нем знает, - уклончиво пробормотал Людгер, но, чуть отвернувшись, чтобы отец Иероним не видел его лица, дал понять, что мог бы ответить, но вот в таком обществе не хочет.
- Вот что, святой отец, - он опять повернулся к отцу Иерониму. - Свести эту царапину нельзя. Да и не стоит оставлять место для таких художеств. Пожалуй, лучше сюда прикрепить что-нибудь, на чем рисовать не получится. Новый резной элемент. Перо сокола, например. Надо подумать...

Отредактировано Людгер ван Хаутем (2020-07-19 11:57:59)

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

- Мы прикрепим намертво, - пообещал Людгер. - Но боюсь, святой отец, нет такого намертво, с которым не справится стайка бесчинствующих мальчишек. Кое с чем приходится просто мириться. Но оставьте им что-нибудь, где легко будет озорничать, исправляйте их шалости не слишком усердно и, возможно, они оставят в покое хотя бы святого Бавона.
Вообще тут было все ясно, и Людгеру теперь хотелось больше всего остаться одному, чтобы побродить по церкви и как следует рассмотреть реликвию. А возможно, если очень повезет, то и как-нибудь подобраться к ней поближе. Он уже несколько раз бросал на нее осторожные взгляды. Блестела она завлекающе, что тут скажешь. Правда, сами камни библиофила не интересовали, ему хотелось заглянуть за переплет. Не может быть, чтобы там ничего не было, чтобы вся реликвия была только в красивом переплете.
- Мне все понятно, святой отец. Надо только кое-что зарисовать и померить. Я мог бы справиться с этим и сам, не задерживать вас. Ее светлость, наверное, не любит вас отпускать от себя?
Брякнул Людгер наугад, вдруг Изабо де Гистель, подобно множеству немолодых вдов, набожна и обожает бесконечные беседы со священником на душеспасительные темы и совместное изобретение всяческих наставлений, которым можно потом потчевать своих потомков и дам из свиты.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

Людгер, не знавший обычая, заведенного хозяином в последние полгода в замке де Гистелей, тем не менее не слишком испугался. Он подумал, что смерть ровнехонько в тот день, когда привезли заказанный саркофаг, - это слишком уж чудесное совпадение, чтобы всерьез на него рассчитывать. А совпадение, когда тебе кто-то мешает, а его куда-то зовут, конечно, случается гораздо чаще, при этом гораздо более приятно. Он надеялся, что и юнец тоже устремится за святым отцом, но Филипп де Гистель и не подумал этого сделать. Любопытство победило приличия, как и положено в этом возрасте.
- Вы про Бодуэна Стражника? Ну... если мне не изменяет память, он был младшим братом какого-то де Гистеля, что был тогда хозяином этого замка.
Говоря с Филиппом, Людгер отвязал от пояса тонкий шнурок и стал мерять им "ленточки" статуи святого, узелками отмеряя нужные размеры.
- Рассказывали, что он страшно провинился перед своим старшим братом. Как точно, простите уж, но я знать не могу. Слухи ходили разные... То ли что-то взял, то ли как-то обманул... замок хранит свои тайны и не любит посвящать в них горожан.
Людгер был прав, слухи были разные. То ли этот несчастный соблазнил супругу старшего брата, то ли позарился на сестру, то ли был застигнут со слугой в однозначных, но недопустимых обстоятельствах. При этом Бодуэну приписывали ребенка. В легендах были, как видно, большие противоречия, которые обычно только усиливают их жизнеспособность.
- Изгнанный из замка, Бодуэн де Гистель пришел в Гент. Какими бы не были его грехи, но он не спешил их искупать. К исповеди или причастию не ходил, зато напивался каждый день, и все в более дурной компании. Опускался все ниже и ниже, пока... в общем, однажды его нашли возле самых ворот с перерезанным горлом... Да, ваша светлость, ваша бабушка не скажет мне спасибо за такие истории... Жизнь у этого Бодуэна была заметной, а после смерти стала еще более примечательной.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

Про жизнь Бодуэна Стражника после смерти Филипп слушать не стал, видимо, не поняв, что есть еще продолжение.
"Вот непоседливый все-таки юнец", - подумал Людгер, но задерживать младшего де Гистеля не стал.
Как и напоминать о том, что он обещал сказать, куда прийти за деньгами.
О деньгах вообще стоило бы побеспокоиться. Хозяину вдруг стало настолько плохо, что он послал за священником. Как известно, наследники меньше всего любят платить по долгам покойного, а тут еще и платить надо за то, что можно вернуть в целости, сохранности и не использованным. Конечно, хоронить Жана де Гистеля в чем-то надо, но рассчитывать на это соображение весьма легкомысленно. Перед Людгером стоял выбор - идти разыскивать того, кто должен с ним рассчитаться, или...
Он не смог удержаться от искушения. Библиофил и любитель всего чудесного, что создано руками человека, но живет по каким-то своим, не всегда понятным законам, победил расчетливого горожанина. Философ победил того, кто знает, что богатство никогда не падает с неба и даже по наследству передается весьма относительно. Людегр не поспешил в замок за Филиппом, а пошел разыскивать лестницу.
Поиски заняли некоторое время. Но искать легче, когда уверен, что оно есть и рядом. Не на крыльях же взлетали священник или служка, чтобы зажечь лампаду, почистить ее или налить масла? И самые удивительные реликвии, творящие чудеса, нуждаются в простых вещах, чтобы поддерживать свое существование.
Лестница все-таки нашлась, конечно, на самом видном месте. Она лежала за одной из скамеек, расставленных вдоль стены.
Сложно сравнить с чем-нибудь тот внутренний трепет, с которым Людгер поднимался на те несколько ступенек, что отделяли его от великой реликвии де Гистелей, Пустой книги. Возможно, ни один из представителей этой семьи, живущих сейчас в замке, не смог бы испытать и близко чего подобного. Дрожащими руками он взял переплет, открыл его и... едва не покатился с лестницы. Плотные, в золотом окладе створки хранили не пустоту, тут было несколько страниц, две из которых были по-настоящими древними. Не пергамен даже, а что-то другое... 
Поставив теперь по-настоящему пустой переплет обратно и прижав к груди драгоценную ношу, исписанные листы, Людгер аккуратно спустился вниз, убрал лестницу и, опустившись на пол возле святого Бавона, погрузился в чтение. Хотя вряд ли можно было назвать такими словами процесс, где приходилось разбирать каждое слово, угадывая некоторые полустершиеся буквы.
Дрожащими руками он перебирал листы, то обращаясь к более старым, написанным на греческом, то к более новым, написанным на латыни. Его пальцы скользили по ветхим страницам так легко, как не у каждой матери, ласкающей своего ребенка. В конце концов, он сосредоточился на латинском тексте, сохранившемся лучше и написанном понятнее и проще. Да и латинские тексты Людгер разбирал хорошо, а вот с греческими было сложнее.
Людгер понимал, что много времени ему не дадут, что листы надо бы вернуть обратно, чтобы потом попытаться как-то получить право у владельцев ознакомиться с ними как следует. Понимал, но не мог оторваться, читая - а скорее пробегая глазами - описание злоключений Жана де Гистеля, которые приключились с ним несколько сотен лет назад, а так же рассказ о некой книге, которую он не смог взять с собой, но спрятал в Неаполе.
Людгер и пытался не читать лишнего, помня о времени, но и боялся упустить что-то важное. Взгляд перескакивал со строчки на строчку, пытаясь увидеть главное, и убеждаясь, что все это надо обязательно прочитать как следует.

Отредактировано Людгер ван Хаутем (2020-07-21 15:38:52)

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.

Если бы кому-нибудь было дело до Людгера ван Хаутема, то этот кто-то несомненно бы заметил, что почтенный человек из уважаемого в Генте семейства мастеровых выглядит так, будто и в самом деле увидел Бодуэна Стражника или какое-нибудь другое привидение.
Он так и не успел убрать обратно листы. Наскоро пробежав глазами письмо, написанное Жаном де Гистелем несколько сотен лет назад, Людгер нашел главное: написанные не на пергаменте и кажущиеся гораздо более древними тексты - часть большой книги, вывезенной рыцарем из Антиохии и спрятанной в Неаполе. Греческий текст поддавался ему с трудом, тут опыт Людгера был не так уж велик, да еще и столько лет не читал он текстов на греческом. Многие слова были незнакомыми, другие с трудом поддавались распознаванию и еще сложнее складывались в предложения. Но и того, что он смог разобрать, было достаточно, чтобы понять - в его руках нечто совершенно необыкновенное. И Людгер просто не мог с ним расстаться, убеждая себя, что есть еще время.
Но оно закончилось, как обычно, вдруг. Шум, стук, скрип открываемой двери - и вот уже в церковь вваливается куча людей с саркофагом. Все, на что хватило соображения Людгера, - это, наклонившись вперед, осторожно свернуть листы и сунуть себе под рубашку. Хорошо еще, что все возились с тяжелой ношей и не смотрели на него.
Даже известие, что Жан де Гистель и в самом деле умер, не произвело на Людгера никакого впечатления. Наскоро перекрестившись и буркнув Филиппу что-то невнятное, что должно было сойти, видимо, за слова сочувствия, Людгер чуть ли не бегом покинул церковь.
- Дядя, ты где так долго пропадал? - взволнованный Мелхер едва с ног не сшиб его, когда бросился навстречу. - Тебя тут искал один... Не помню, как его зовут, с красным поясом. Сказал, чтобы ты за деньгами пришел, пока он готов их тебе отдать.

Через четверть часа Людгер ван Хаутем покинул замок де Гистелей. Мелхер болтал всю дорогу, рассказывая, чем его удивили владения покойного и заведенные в замке порядки. Смеялся, что бедняга Жан де Гистель умер в тот день, когда ему привезли гроб. Вот, наверное, смеху в Генте будет. Мелхер предвкушал, как будет рассказывать про то, что случилось в этот день, да с подробностями. И про старуху Изабо, которая приняла плакальщицу за блудницу, и про слуг с их непотребными жестами, и про хозяина замка, который на радостях испустил дух. Мелхеру все это казалось очень забавным.
Хорошо, что ему не нужен был собеседник, потому что Людгер едва ли слышал о том, что там треплет мальчишка. Он стал, можно сказать, вором. Украденные листы жгли кожу на груди, но не из раскаянья в воровстве. Он думал о том, не с ума ли сошел и не привиделось ли ему все? Может, и впрямь Бодуэн Стражник навел морок за то, что какой-то бывший послушник дотронулся до семейной реликвии? И вот так приедешь домой, а листы пустые, ничего на них нет.

Ну а если не так, то надо их прочитать.
Как следует.
И письмо Жана де Гистеля, и текст на греческом.

Подпись автора

Есть годы, которые задают вопросы, и годы, которые на них отвечают.