Катарина сама не заметила, как ушла в тень разговора, где вот только что еще в центре были они с Кристиной, а вдруг на первый план вышли Улаф и месье де Керсабьек, который ей совсем не нравился. Она не сопротивлялась и дала запихнуть себя в беседку.
- Ты скажешь, что я веду себя скучно, но мне все это не очень нравится, - сообщила она Кристине, насупившись. - Как будто мы тут какие-то диковинные животные, которых показывают, чтобы развлечь гостей и похвастаться еще заодно.
На самом деле она знала, что никто не хотел их обидеть, и во всех этих милых мадемуазель и месье гораздо больше восхищения, тем более бурного, что похожих друг на друга, как две капли воды, людей они вообще, может, никогда в жизни не видели и не увидят впредь.
- И зачем Улаф все это затеял? Ему же никогда ничего такого не нравилось. Может, тут есть какая-нибудь девушка, на которую он хочет произвести впечатление? Ну вот мы будем не мы, если что-нибудь не придумаем. Давай первой пойдешь ты, только мы с тебя снимем сережки. Этот де Керсабьек наверняка заметил, что на тебе они есть.

- Фу, какая гадость, - сморщила носик Катарина.
Она очень не любила слово "интрижки", потому что не любила то, что под ним подразумевалось.
- Но может, Улаф совсем-совсем не такой? - как будто с надеждой спросила она.
Судя по тому, как она произнесла "совсем-совсем не такой", можно было понять, что она на это надеется и считает гораздо лучшим положением вещей.
- Он бы никогда не решился ни на что подобное там, где мы, - продолжила Катарина, но, засомневавшись, решилась на еще более весомый аргумент. - Или там, где мама. Она бы никогда не допустила ничего подобного.
Катарина, конечно, очень плохо представляла себе, как фру Боот могла бы чего-нибудь подобного не допустить, но почему-то не сомневалась в ее способности.
- Хорошо, иди пока так. Пусть этот месье де Керсабьек удивится, что он так ошибся. Вот и не будет в следующий раз таким самоуверенным.
Вообще-то обычно Катарине нравились те, кто утверждал, что они с сестрой не похожи, и месье де Керсабьек бы ей понравился, если бы не пялился так на Кристину.

Отредактировано Катарина (2021-03-21 23:59:57)

Нет, Улаф не узнал Кристину в первые же пару мгновений. Для такого заявления надо было быть слишком уж наглым или чтобы Кикки вела себя совсем-совсем по-своему, как только она одна умеет, а такой подарок она, конечно, преподносить никому не собиралась, да и повода вроде как не было. Вот если бы кто-нибудь попытался ее разозлить, так Улаф бы сразу понял, какая кузина перед ним предстала.
Но и слишком долго в неведении пребывать он тоже не стал. Даже шрам замечать не пришлось, да и не видно его было при слишком ярком солнечном свете. Это была Кристина, и это даже и другие заметили, хотя и назвали ее Катариной, потому что запутали их гораздо раньше. Многие другие присоединились к ним, видимо, плененные уверенностью первых отгадчиков.
Улаф выступать не стал. Де Керсабьек сиял, как новехоньких золотой, уверенный и довольный, и это было тем более забавно, что он и не подозревал скорого конфуза.
А вот мадемуазель де Керсабьек, которая тоже кое-что заметила, кажется, пылкость брата совсем не оценила. Во всяком случае она как-то вдруг насупилась, вздернула носик и уверенно заявила:
- А вот и нет. Это мадемуазель Кристина, точно!
А Улаф подумал, что иногда упрямство приводит все-таки к правильным выводам.
- Ну конечно, мадемуазель Кристина, - мадемуазель де Вим, видимо, решила поддержать подругу.
А может, ей тоже не понравилось, как господин де Керсабьек смотрит на шведку.
- Скажите же, скажите, кто это, - наперебой запросили они, повернувшись к Улафу.
- Это восхитительно, что вы требуете правильного ответа именно у меня, а не у виновницы всей это кутерьмы. Но я заверяю вас, - Улаф задвигал бровями, будто ответ давался ему очень сложно, - это мадемуазель Оксеншерна, совершенно точно.
- Так нечестно! - воскликнула мадемуазель де Вим.
- Нечестно, - покорно согласился Улаф, - нечестно испытывать ваше терпение, мадемуазель де Вим и мадемуазель де Керсабьек, потому что вы проявили редкую проницательность и наблюдательность и угадали правильно.

Отредактировано Улаф Бильке (2021-03-25 21:39:12)

Катарина не только все хорошо слышала, но и смогла многое увидеть, ведь если аккуратно раздвинуть виноградные листья, опутавшие беседку с одной стороны (очень осторожно, чтобы ягоды не запачкали платья) и прильнуть к получившейся щелке глазами (тоже очень осторожно, потому что осы, как выяснилось, любят не только розы, но и вот такой виноград, который мелкий и прямо по виду понятно, что совершенно кислый) - так вот в таком случае было почти все видно.
И это было очень хорошо, потому что посмотреть было на что. Прежде всего, на господина де Керсабьека, который оказался огорошенным в соответствии с тем, как сначала был уверен. Получается, что он и впрямь узнал Кристину, за что и поплатился. И Катарина была так тронута его внимательностью, что ей стало его даже жалко. Но потом она подумала, что если бы он был всего лишь пустомелей и не угадал бы, то оказался бы победителем, и тогда она бы на него злилась. Другими словами, хорошо бы все равно не получилось, так что пусть уж лучше так.

- Улаф какой-то очень странный, - покачала головой Катарина, забирая у сестры кольцо. - Никогда не видела, чтобы его увлекало что-то такое. Раньше он ведь даже злился, называл игры с угадыванием глупыми забавами. Может, он правда влюбился? Говорят, мужчины от любви глупеют. Мы ведь не знаем, где он всегда бывает. Говорит, что по важным делам. А может, не слишком и важным, как проверить?

Пожалуй, Улаф согласился бы с кузинами, что развлечение так себе, без блеска и не требует остроты ума. Собственно, ум он действительно не демонстрировал, скорее уж болтал без умолку, смеялся и шутил, опять же, не слишком стараясь. Впрочем, кажется, никого это не удивляло. Он почти развлекался, устраивая маскарада для себя единственного, хотя временами это и было весьма утомительно.
Источником же настоящего удовольствия было наблюдать за играющими. Обе девицы, де Вим и де Керсабьек, кажется, вознамерились посрамить брата последней, чего он, впрочем, не замечал. Им не нравился его интерес к шведкам, и Улаф сделал вывод, что мадемуазель де Вим не равнодушна к брату своей подруги и пользуется ее полнейшим покровительством и симпатией. Злость помогает брать не только города, как оказалось, и девицы довольно сносно угадывали, вот только де Керсабьек того вовсе не замечал и был совершенно доволен собой. Это было смешно, потому что, принимая во внимание, сколько раз он был прав, результат был бы тем же, как если бы он каждый раз говорил наобум. Но, как не в первый раз замечал Улаф, если человек вознамерился быть довольным, то ничто уже его не собьет. У господина де Керсабьека был отличный характер, с каким можно на любой прием, бал или даже семейный праздник.
- Вы делаете успехи, - сказал он в конце молодому человеку, пожимая от души ему руку.
Сказал с тем великодушием, которое может проявить только тот, кто угадал десять из десяти.

- Вы забываете, фру Боот, сколько раз мне приходилось, глядя на одну, догадываться, кто та вторая, которую следует незамедлительно идти искать, - он почти не шутил. - Мне для этого даже у Кристины шрам над веком видеть уже давно не обязательно. Да его и видно с каждым годом все меньше.
Он с улыбкой посмотрел на почтенную даму и, вспомнив ее обращение к дочерям, спохватился:
- Возможно, вам было бы лучше вернуться домой? Денек получается очень долгим, а дороги - длинными.

- Они? - рассеянно переспросил Улаф.
Ему только что составило особенного труда не засмеяться от обещания "показать для гравюры" (что было бы слишком даже для легкомысленного и вечно занятого благоглупостями молодого человека, которым он старался казаться), и он решил, что герр Свенсон говорит о фру Боот и ее спутнике. Но посмотрев на растерянное, немного раздраженное и усталое лицо собеседника, сообразил. Вот именно так и выглядели обычно люди, над которыми как будто невинно потешались его кузины. Две белокурые девицы с невинным взглядом, а на деле - маленькие троллихи в образе ангелов. Из тех, что запутывают путников в зимних сумерках, насыпая снежные холмы, похожие на далекие горы, или устраивают дождь с ветром в самый Иванов день.
Герр Свенсом ему был симпатичен. Он выполнял все, что от него ожидалось, и старался сделать что-нибудь еще. Его стремление совершенствовать французский - он и теперь в разговоре с Улафом предпочел не переходить на родной, который ему-то точно был гораздо удобнее - было еще одним свидетельством упорства и последовательности.
- Я думаю, в моих силах облегчить вам жизнь, господин Свенсон.
Вообще-то сестры сочли бы то, что он собирался сделать, настоящим предательством, ну так не стоило переходить все границы. Один из посольства - это не какой-нибудь там скучающий Керсабьек.
- У фрекен Кристины на правом веке есть маленький шрам. Тоненький и беленький. Даже если темно, он виден, благодаря бликам. В общем, если увидите, как что-то блестит, не сомневайтесь.

Катарина как раз только что закончила перечислять сестре все недостатки месье де Керсабьека. Собственно говоря, их было только три, но зато каких!
- Во-первых, он нравится мадемуазель де Вим, но при этом любезничает с тобой.
Судя по тону мадемуазель Катарины, это было так же недопустимо, как если бы месье де Керсабьек сам был влюблен в мадемуазель де Вим, но при этом еще кому-то оказывал знаки внимания.
- К тому же он различал нас хуже, чем его сестра и ее подруга!
Надо сказать, что уверенность двух девиц несколько обеспокоили Катарину. И пусть они угадали семь раз из десяти, она-то точно знала, что это ужасно много. Уже не в первый раз они устраивали что-нибудь такое, и больше шести раз из десяти никому не удавалось блеснуть ни внимательностью, ни везением.
- И еще он был ужасно самодовольным, - подытожила Катарина, когда за спиной ее сестры возникла фигура, показавшаяся знакомой.
Но вот узнала по-настоящему она не сразу, отчего несколько забеспокоилась. Молодой человек выглядел так, словно готов был сказать что-нибудь вроде "Как же я рад вас видеть!" или "Наконец-то я вас нашел!", а она даже не понимала, кто перед ней. И что бы сказала мама, всегда узнававшая каждого человека, с которым хотя бы пару раз обменялась приветствием? Даже крестьян из Фонё, совершая прогулки по поместью, она узнавала по именам.
Кто перед ней, Кристина узнала в последний момент, когда он к ней обратился.
- Добрый день, - поздоровалась она, не скрывая своего удивления правильно выговоренным именем. - А... вы тоже здесь, господин Тайе?.. Вот неожиданность.
Она хотела сказать, что как же это они не встретились за целый день, но потом решила, что будет звучать так, словно она бы непременно его заметила, а это совсем не правильно.
- И кто же должен вас наградить?

Алехандро лукаво прищурился. В прошлый раз одна из них — Кристина, которая назвалась второй — вела себя смело, а другая, Катарина, настороженно. В этот… яркий летний полдень высветил тоненькую белесую полоску на веке той сестры, что начала с вопросов, и каталонец мысленно кивнул самому себе. Кристина — темноволосый швед не солгал.

— Здравствуйте, мадемуазель, — смотрел он на обеих девушек, но едва заметно покосился на Кристину, надеясь, что учтивое приветствие только пуще выбьет ее из равновесия. В этой был вызов, которого не было в ее сестре, а значит, он чем-то ее задел. Это было хорошо — нет ничего хуже безразличия. — Кто — вы. А вот чем и за что… Я мог бы уподобиться месье де Меррье и сказать, что доброе дело само несет в себе свою награду. Но это означало бы солгать, а лгать нехорошо — почти так же нехорошо, как вести себя прилично и правильно.

Не так важно было, что он говорил — главное было: как. Улыбаясь, глядя глаза в глаза. Понижая голос, чтобы им пришлось податься вперед. И октавой ниже, чем всегда, так что обычный его мягкий баритон превратился почти в бас.

— Чем бы вы сами хотели меня вознаградить? Если хотели бы, конечно — потому что награды бывают незаслуженные, это плохо, но еще хуже — награда, которую не хотят давать. Наградите меня незаслуженно, но по своему выбору, и если я не принесу вам удачу, это будет не из-за недостатка желания.

От неожиданности Катарина совершенно неприлично икнула. Это было что-то поразительное! Обычно ее называли мадемуазель (или фрекен) Оксеншерна, или просто мадемуазель (фрекен). Иногда кто-то решался и на мадемуазель Катарину, но только в том случае, если совершенно точно только что вот уточнил, кто же она на самом деле. Исключениями были только мама и Улаф, но если уж они так обращались, значит, были очень недовольны.
Но чтобы вот так запросто ее назвали по имени и правильно! Подойдя буквально вот только что! И ведь она совершенно точно помнила, что Кристина сейчас ее никак не называла, да и говорили они тихо. Или все-таки называла, просто Катарина не заметила? А может, и не тихо? Мама вот всегда говорит, что тихими они быть не умеют, и даже когда шепчут, то любой собеседник запросто оглохнет.
А может, она вообще ослышалась и этот шевалье де Тайе сказал что-нибудь другое?
Вообще-то ответа она ждала тоже с опаской, уже почти пожалев, что дала молодому человеку выбирать награду самому. Боялась настолько, что в ответ на его пожелание чуть было не сказала "всего-то" и не фыркнула. Хорошо, успела сообразить, что будет выглядеть гораздо хуже, чем с иканием.
Никакую руку Катарина давать все равно не хотела.
И хотя мама очень бы рассердилась, посмотрела на сестру и с совершенно невинной улыбкой сказала ей:
- И какой же будет ваш ответ, мадемуазель Катарина?