Бутвиль вернулся в замок довольный и тут же взялся писать отчет для кузена: ему удалось отобрать полдюжины отличных лошадей, и для верховой езды, и упряжных,  причем барышники, привыкшие к к беспечной щедрости герцога, нашли графа де Люз более неуступчивым и вынуждены были снизить произвольно завышенную цену.  Луи-Франсуа знал, что этот факт непременно порадует Марию-Фелисию, которая постоянно огорчалась, что муж слишком сорит деньгами. Он уже заканчивал  письмо, не забыв в который раз поблагодарить родича за приглашение пожить в Шантильи, когда вошел лакей и доложил, что госпожа графиня "изволили прибыть в обществе двух дам". По каменной физиономии вышколенного слуги ничего прочесть нельзя было, но по интонации граф понял, что гостьи вряд ли принадлежат к избранному кругу этого дома. Но он помнил, что Эмили собиралась навестить бывшую монахиню и её мать, которым она была обязана вызволением из монастыря,  и предположил, что именно их графиня и привезла с собой. Познакомиться с этими женщинами, посмотреть, что они собой представляют, было любопытно, и Бутвиль осведомился, не выказывая никаких эмоций:
        - Где мадам де Люз намерена их принять?
        - В малой гостиной, ваша светлость.
        - Хорошо, я буду через четверть часа. Передайте это госпоже графине.
        Указанные четверть часа он употребил на то, чтобы запечатать готовое письмо, спрятать его в шкафчик для писем  сменить сапоги на более легкую и изящную обувь и снять колет. Скромный черный костюм для верховой езды он переодевать не стал и на исходе пятнадцатой минуты уже открыл дверь гостиной и вошел.

Для г-жи Розье последний час пролетел как во сне. Из беседы дочери и г-жи де Бутвиль она, несмотря на все усилия, уловила очень мало, хотя услышанного ей достало, чтобы увериться: ее девочка вполне очаровала графиню. Да и как же могло быть иначе, когда Анна-Мария у нее такая умница!

Окна ее спальни выходили на улицу, отчего она не сразу обнаружила, что может если не услышать дальнейшую беседу двух девушек, то хотя бы понаблюдать за ней, и выглянула она как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее дочь, подхватив юбку, бежит за отъезжающей каретой. Таков был ужас, испытанный г-жой Розье при этой картине, что она не помня себя вылетела из комнаты, подстреленным зайцем помчалась к лестнице и опомнилась только на полпути вниз, когда путь ей преградила толстая служанка, едва различимая за гигантской стопкой белья. В единый миг воображение г-жи Розье нарисовало ей ужасающую картину, в центре которой, раскидав ноги и руки, обрамленная разбросанным бельем, валялась несчастная толстуха, а над ней склонялось, по-прежнему придерживая одной рукой юбки, ее преисполненное христианского негодования дитя. Сердце г-жи Розье дрогнуло, и она отступила и ждала, трепеща, пока служанка, пыхтя и переваливаясь с боку на бок, поднималась на второй этаж.

Краткая эта задержка совершенно изменила умонастроение г-жи Розье, и когда Анна-Мария сообщила ей о приглашении г-жи графини и ужасном исчезновении кареты, ее матушка уже была готова к худшему. Затрепетав, она ответствовала в том духе, что всеблагой Господь, несомненно, знает, что делает, однако как же они могут поехать в гости к ее сиятельству, не собрав вещи, и как же они могут заставить ее сиятельство ждать, пока они будут собираться?

В итоге объединенными усилиями трех женщин разрешилась и эта дилемма, и в течение следующего получаса наслаждаться мягкостью подушек и красотами недолгого, но живописного пути в герцогский замок г-же Розье не мешало ничто кроме расчетов, во сколько им обойдется наем кареты до Парижа. В некотором роде это был, наверно, знак божий: снова можно было задумываться о том, как вывозить девочку в свет…

Тревоги и чаяния г-жи Розье не мешали ей, впрочем, поддерживать беседу, как в карете, так и за ее пределами, и всей внушительности древних стен, к которым подъехала карета, прогрохотав по ведущему через ров мосту, хватило ей лишь на минуту почтительного молчания. Манеры не изменили г-же Розье и внутри, и, она восхищаясь всем, что попадалось ей на глаза, от позолоченных бронзовых подсвечников в форме граций до устилавших лестницу ковров, тактично обошла молчанием принесенные лакеем сведения. Будь она еще баронессой де Вансак, она была бы оскорблена - или точнее, выразила бы некоторое негодование тем, как пренебрежительно им было приказано ждать внимания г-на графа. Однако жизнь с тех пор, как она стала г-жой Розье, стала для нее гораздо проще, и она, забывая за этим проблеском семейной жизни г-жи де Бутвиль свои собственные тревоги, продолжила осыпать г-жу графиню комплиментами и рассуждениями о рецептах поданных им угощений, пока появление г-на графа не избавило ее от этой необходимости.

- Ваше сиятельство… - эхом откликнулась г-жа Розье, приседая в реверансе.

Г-н граф произвел на нее самое приятное впечатление, хотя, разумеется, ему не помешало бы быть попредставительнее - ну, что это за сиятельство без уютного пузика? В прочем же она нашла его красивым мужчиной, в достаточной мере превосходящим по возрасту свою юную супругу, чтобы снабжать ее жизненной мудростью, и более чем стоящим ожидания. Ах, если бы ей удалось найти что-то такое же для Анны-Марии!

- Добрый день, сударыни! - Бутвиль учтиво склонил голову, составляя заодно первое мнение о посетительницах. - Мадам де Люз говорила мне о вас, и я рад, что получил возможность познакомиться лично.
      "Не то чтобы рад, но познакомиться поближе стоит!" - так можно было бы уточнить эту фразу, однако прозвучала она вполне искренне. Касательно г-жи Розье он подумал, что этой почтенной особе было бы куда интереснее пообщаться с не менее почтенной мадам де Миолан, которой в наличии, увы. не было, а мадемуазель де Вансак показалась ему  милой, слишком серьезной для своего возраста и даже немного грустной.
       - Каким временем вы располагаете? - продолжал граф в том же тоне. - Я предложил бы вам прогуляться по парку,  в такую прекрасную пору года, на мой взгляд, лучше беседовать в тени деревьев, а не в четырех стенах.  Хотя, если вы устали с дороги...
       Обращался он, как и следовало, к старшей даме, на дочь её поглядел, дружески улыбнувшись, а потом повернулся к Эмили:   
       - Вам по душе эта идея, душа моя? Там сейчас так хорошо...
       И эти слова его были совершенно искренними. Но в них был и другой смысл: он не видел иной возможности, кроме прогулки, чтобы побеседовать отдельно с матерью и дочерью, с каждой - о своём.

Пройтись по прекрасному ухоженному парку казалось сейчас лучшим после столь сложного дня, полного самых разных и странных переживаний. Конечно, несколько смущало присутствие графа, но умение быть любезным и обходительным, впитанное, наверное, с молоком матери, сглаживало чувство ее неловкости. А парк выглядел чудесно - ухоженные дорожки, идеально постриженные кусты, изумрудная трава и деревья, сквозь сочную листву которых не проглядывало ни единой сухой веточки - во всем была заметна умелая рука садовника, ведь  после пребывании в монастыре Анна-Мария кое-что в этом понимала. И неожиданно вдруг ощутила желание подготовить пару ям для посадки розовых кустов по всем правилам. И тут же смутилась - в присутствии столь важной персоны подумать о лопате!

- Вы совершенно правы, месье, очень хорошо, - отгоняя столь прозаические мысли, заметила бывшая послушница, - мне всегда казалось, что присутствие в столь красивых местах целебно действует на душу, стремление к красоте - дар Божий.

Граф оказался столь интересным собеседником, что Анна-Мария даже на некоторое время  забыла о неловкости. Она сама не раз думала о том, насколько люди бывают изобретательны в попытках прикрыть откровенную корысть благими намерениями даже в собственных глазах. И это была одна их главных причин почему она не торопилась возвращаться за монастырские стены, но делиться своими размышлениями с кюре или матушкой она не считала разумным, а вот с графом отчего-то она чувствовала себя  почти свободно. Видимо, умение расположить к себе собеседника  являлось  одним из его достоинств.

-  Да, месье, вы правы, красота пронизывает всю жизнь во всех ее проявлениях. Даже самая невзрачная травинка по-своему прекрасна, если внимательно присмотреться. Также и души людей, истинная красота в их мыслях и поступках, если они идут от любви, а не от корысти, но, к сожалению, люди часто готовы оправдывать и украшать недостойное, если это сулит выгоду, впрочем, это не самая приятная тема.
 
Девушка подняла глаза и мягко улыбнулась: - Ваша супруга отважная женщина, каких мало, сударь. Представьте, она была готова драться за свою свободу на лопатах и сразу  с несколькими монахинями! И вот тогда во мне зашевелилось сомнение по поводу ее виновности. Ведь нам ее представили как преступницу. Самым трудным для меня было сделать выбор, ведь я привыкла доверять монахиням и старалась нести свое послушание достойно. Но мысль о том, что, возможно то, о чем говорила ваша супруга, может оказаться правдой,  не давала мне покоя. Мадам де Бутвиль молила меня сообщить о том, что ее похитили, да еще при этом убили ни в чем не повинного человека, упокой Господи его душу. Тогда я поняла, что не смогу жить спокойно, если вдруг это окажется правдой, хотя я еще надеялась, что все это ужасная ошибка. И мне пришлось сделать выбор, я рассказала обо всем своей матушке, которая имеет натуру деятельную и настойчивую,  попросив ее вмешаться, что она и сделала, к нашему счастью.
     
Анна-Мария не стала упоминать о том, что Эмили просила обратиться за помощью к шевалье, назвав его братом, рассудив что это лишнее. В конце концов - многие знания - многие печали.

От окружающего замок рва тянуло приятной влагой, открывающийся  пейзаж был восхитителен, а ее саму сопровождал  приятный и учтивый собеседник - пожалуй, в мирской жизни случались свои несомненные достоинства.  Замечание графа о влиятельной персоне девушка не совсем поняла, но некоторые вещи, особенно касающиеся тех самых влиятельных особ лучше не замечать вовсе.

- Увы, ваше сиятельство, больше ничего, касающегося мадам де Бутвиль, я уже не видела, - Анна-Мария с удовольствием вдохнула пряный июньский воздух, в глубине души ощутив некоторую неловкость от того, что, наверное, отрывает графа от каких-нибудь важных дел пустой, но вежливой беседой, но день был так хорош, что эти сожаления она решила там и оставить - в самых глубинах своей смиренной души.

Определенно в мирской жизни случались свои приятные моменты, но следовало признать - быстро заканчивались. Анна-Мария  и самой себе не могла бы с уверенностью сказать, стоило ли  расспрашивать матушку о том  крайне неприятном событии, ведь она теперь точно знала, что месье де Ронэ никакой не родственник Эмили,  а значит ситуация может выглядеть несколько двусмысленной.  Конечно, матушка, обладая житейской смекалкой, прекрасно это поймет и совершенно не захочет быть источником семейных сложностей столь знатной супружеской пары, знакомством с которой будет гордиться до конца своих дней. Но хватит ли у нее ловкости избежать острых углов, все-таки это не в своей милой гостиной щебетать с  глуповатой родней, прости Господи и родню, и матушку, и меня саму.

- Конечно, матушка все знает лучше меня, хотя разговоров на эту неприятную тему мы стараемся избегать, но я думаю что с вами, ваше сиятельство, матушка не откажется поделиться воспоминаниями, -  спокойно улыбнулась Анна-Мария, вспомнив, что Эмили упоминала о доверии своему супругу, но кто знает до какой степени, к тому же существовали большие сложности в отношениях мужчин, что вполне понятно... А с другой стороны, если бы Анна-Мария начала откровенно противиться разговору, то это могло бы показаться подозрительным.
 
Нет, здесь определенно нужно быть очень осмотрительной, на всякий случай.

Анна-Мария так удивилась, что даже забыла обеспокоиться тем,  насколько ловко матушка сумеет удовлетворить любознательность графа в этом неудобном вопросе. Она подняла глаза и несколько секунд внимательно всматривалась в лицо мужчины, пытаясь понять нет ли там скрытой усмешки, но затем, опомнившись, быстро  отвела взгляд. Столь влиятельное лицо, мужчина, интересовался ее мнением да еще по поводу пребывания в монастыре! Было от чего смутиться.

- Должна признаться, месье, что мне приходилось не раз сталкиваться с непониманием. Чаще всего к моему выбору относились как к чудачеству или блажи, хотя для меня это было совершенно осознанное решение, к которому я готовилась с отрочества. В монастырь не всегда уходят от чего-то, а, наоборот, к чему-то - к служению Господу, не только карающему, но любящему. Это не всегда легко объяснить ибо наш язык в некоторых вопросах  оказывается очень скуден. Туда  приходят не те, кто не может жить с людьми, а те, кто не может жить без Бога. Именно это мне нравится. А не нравится то печальное обстоятельство, при котором  там оказываются такие люди, которые грех пытаются оправдать благими намерениями.  Это ложь и в этом большое зло.
   
По лицу девушки пробежала тень, она немного подумала и добавила: - А еще мне нравится возможность спокойно размышлять и отличать лицемерие, хотя это не всегда просто, - вздохнула Анна-Мария. Затем лицо ее разгладилось и она тихо рассмеялась: - Госпоже де Люз подобна яркой красивой птице, обладающей храбростью и волей, мне кажется такие никогда не смогут жить в клетке.