Мадемуазель де Мильво, кажется, пребывала в совершеннейшем восторге от собственной выходки. Это не был сдержанный, весь направленный внутрь восторг женщины, которая, чувствуя свое превосходство в возрасте или жизненном опыте, с удовольствием смущает молодого человека, исподволь наблюдая за ним с любопытством чуть ли не исследовательским. Нет, она держалась совершенно наравне и как будто приглашала быть смелее и хулиганить совместно.
- А у вас одно бы отличалось от второго? - она притворно нахмурилась, как будто была очень разочарована. - Тогда скажите и первое и второе.

Мадемуазель де Мильво ахнула целых три раза.
В первый - когда мальчишка-вор оказался так близко к тому, чтобы сбежать, прихватив стащенный кусок пирога, и это был очень недовольный возглас. Во второй - от неожиданности, когда де Гистель ударил два раза и столько же попал, и в этом вскрике, пожалуй, было восхищение. Но вот в третий - когда она увидела кровь, растекающуюся по лицу мальчишки и услышала вопли боли. Тут, надо сказать, жалость взяла в ней верх, как и нежелание видеть чье-нибудь страдание, пусть и возмутительного воришки, так близко от себя.
- Прошу вас, не надо, не бейте его больше, - вскрикнула она, поднимая руку в молящем жесте. - Не бейте! - вторая просьба была уже обращена к толстяку, который, подбежав, сначала с ненавистью бросился на коврижку, вероятно, за то, что она была осквернена руками вора, и растоптал ее на месте, а потом схватил уже бедолагу за ухо.
- Ты мне заплатишь за убыток, волчонок!
Тут мадемуазель де Мильво, не лишенная любви к романам, оказалась в очень сложном положении. Дама, прекрасная во всех отношениях, конечно, должна была обладать добрым сердцем, способным на сострадание и милосердие, и ставить их выше справедливости. Но чтобы проявлять все эти прекрасные качества, нужно было заплатить пекарю - человеку звания низшего, а значит, освобожденного от разных благоглупостей - стоимость ковриги. А лучше бы и приплатить, чтобы он накормил несчастного мальчишку. Но у Женевьевы из-за определенных предрассудков месье де Мильво почти не было своих денег, то есть ее кошелек на поясе был роскошен по форме (Женевьева прекрасно шила и вышивала), но довольно скромен по содержанию, и опустошать его она не слишком любила.
Именно из-за последнего обстоятельства образовалась пауза и сцена, не лишенная трагичности, стала стремительно приобретать комические черты. Мальчишка умудрился изловчиться и укусить толстяка прямо в живот, поднырнув под его фартук. Живот выпирал из-под рубашки, из-за чего был беззащитен. Толстяк от боли и щекотки подпрыгнул, поскользнулся, приземляясь, и с диким воплем рухнул на обширный зад, отпуская ухо вора. Мальчишка перекатился и, поднявшись на ноги, попытался дать деру, но оказался в руках двоих здоровых помощников пекаря и затрепыхался в них, как муха в паутине.
- Стойте, - Женевьева поняла, что эти двое не сильно сомневаются в том, как поступить дальше, и с надрывом выкрикнула. - Я заплачу вам за этот пирог.

- Спасибо вам, господин, - пекарь поднял монету и поклонился, демонстрируя глубокую благодарность.
Не был он благодарен вот совсем. По его мнению, каждого воришку следовало оттаскать за уши, а потом еще отходить так, чтобы он потом отлеживался где-нибудь недельку. А сдохнет - так одним висельником меньше, туда и дорога. Нет, ну что это за глупости такие у господ? Им бы все эти... жесты делать, а всякая рвань от того только плодится. Честному человеку, который целый день надрывается, только за руку успевай ловить. А как поймаешь - так кто-то вступится, и никакого, значит, удовольствия. Пекарь мрачно посмотрел на своих помощников, которые, конечно, были совершенно с ними согласны. После тяжелого дня они бы с радостью отметелили воришку и посчитали бы день удачно завершенным.
- Слышите, что вам господин и его дама говорят? Отпустите этого... Пусть бежит, куда хочет, да поскорее. Еще раз увижу - не... - толстяк спохватился, что нельзя так при благородных дамах, и осекся, изобразив второй поклон, на сей раз адресованный Женевьеве де Мильво.
- И принесите пирог, как вам сказали, - он кивнул одному из помощников и вновь повернулся к Женевьеве, улыбаясь во весь щербатый рот. - Я бы попросил принести лучший, но у меня, вот кого хотите спросите, все лучшие.
Ладно хоть прибыток есть, посчитал он в уме, потому что сбыл под самую темень, что уже все равно покупать некому. Потом он подумал, что сейчас еще чего доброго дама решит совершить очередной жест и отдаст пирог воришке. А вот видеть, как тот вгрызается в родное, замешанное на своем поте тесто, будет совершенно невозможно. И тогда он так зыркнула на парня, что тот сгинул, чуть ли не выпрыгнув из штанов.
- Господин де Гистель, - Женевьева, наблюдавшая за происходящим, наконец, обрела дар речи. - Как вы... как вы хорошо все это устроили.
Может, она не выглядела восхищенной, как полагалась по романам дамам, но зато была очень довольна, а это, разумеется, имеет гораздо большее значение на самом деле.

Пекарь смотрел не на мадемуазель де Мильво и даже не бегущего с пирогом помощника, он возвел глаза вверх, как бы спрашивая небеса, сколько ему еще выслушивать все эти прекрасные речи, без которых он был легко обошелся, а вот к молодым дворянкам без них, видимо, не подступиться, иначе бы важные господа ими не мучили себя и других.
Женевьева же весьма благосклонно выслушала витиеватое признание де Гистеля, хотя и не с тем вниманием, как если бы ее желудок был сейчас полным, а одуряющие запахи булок отсутствовали бы.
Поколебавшись, она все-таки вытащила мелкую монетку и дала ее помощнику пекаря, протянувшему ей пирог.
- Это от меня, - как и полагается даме, Женевьева постаралась улыбнуться по-доброму, с нежностью и состраданием.
Подмастерье же явно не понял, за что его так облагодетельствовали, а может, сострадание ему показалось тревожным знаком, но от неожиданности он чуть не выронил монету, которую тут же перехватил пекарь, отвесив парню затрещину, и внушительную, даром, что был ниже на целую голову.
- Благодарю за доброту, прекрасная госпожа, - выдал он всю изысканность, которая была ему доступна.
Женевьева же вдохнула запах пирога, который сжимала в руке и подумала, что зря такие моменты не упоминаются в романах, потому что хорошая еда в свое время, что ни говори, а доставляет счастья не меньше, чем вещи возвышенные.
- Как вы смотрите на то, чтобы мы с вами разделили этот кусок? - спросила она у Филиппа. - Он как раз на двоих, и мы никому о нем не расскажем.

- Мы съедим нашу тайну?! - уточнила мадемуазель де Мильво с таким видом, будто де Гистель предложил ей и в самом деле что-то невероятно прекрасное, что кого угодно сделает счастливым.
Она разломила кусок пирога, протянула половину его Филиппу де Гистелю и вгрызлась в свою долю с аппетитом, который, конечно, не должны были демонстрировать прекрасные героини романов. Но Женевьеву, чей голод усилился маленьким приключением с пирогом, такие мелочи явно не волновали. Вид у нее был торжественный, словно они оба участвовали в древнем магическом ритуале, что в некотором роде так и было - ничто не действует более магически, чем общая трапеза после пережитого совместно пути, закончившегося въездом в незнакомый город и драматичным знакомством с некоторыми его жителями.
- "Тайна" - это "книжка", а "книжка" - это "тайна"? - спросила она, с аппетитом уплетая пирог и на мгновение задумалась. - А ведь в этих словах и впрямь есть что-то общее... Хотя настоящую тайну нельзя помещать никуда, даже в книжку. Как вы думаете?

Мадемуазель де Мильво, кажется, что-то в речах де Гистеля очень вдохновило, а может, порадовало или насторожило? Или все вместе? Во всяком случае, любой юной девушке давно бы уже надо было насторожится, что она находится в незнакомом городе, на который уже почти совсем опустилась ночь, в компании, может, и человека, которому можно доверять, но все-таки одиночки, а вокруг никого, кроме пекаря, опускающего ставни, чтобы закрыть свою лавку. И вообще-то ей следовало оглянуться вокруг, вздрогнуть, осознать все вышеперечисленное, забеспокоиться и потребовать, чтобы Филипп де Гистель немедленно же отвез ее в дом торговца Тавернье, которого ни она, ни тем более ее спутник в глаза никогда не видели (а дом на главной площади Нюи, столь же незнакомой им обоим). Но Женевьева поспешила тронуться за де Гистелем, чтобы не прерывать разговор.
- Так, может быть, нам стоит заменить слово "тайник" именем Людгер? Мне так и показалось, что он что-то скрывает. А вы... вы тоже его в этом подозреваете?

Отредактировано Катарина (2021-08-17 21:44:13)

- Не стоит так не стоит, - беззаботно, во всяком случае, на первый взгляд, согласилась Женевьева.
На вопрос де Гистеля она ответила не сразу, а как будто задумалась.
- Мне так показалось... может быть, потому что он молчалив? А может, потому что вообще поехал куда-то? Господин Людгер вообще очень странный путешественник.
Женевьева не обвиняла торговца из Гента, скорее как будто приглашала Филиппа поучаствовать в разгадке тайны, которую он почему-то знает не больше, чем она.
- Он не едет по торговым делам, потому что тогда бы он ехал не с вами. Он не паломник и не поверенный дел какой-нибудь уважаемой семьи. Такие загадочные люди всегда что-нибудь скрывают.

- Да что вы? - воскликнула Женевьева звонко и, кажется, испугавшись громкого звука собственного голоса, тут же понизила его и зачем-то повторила, но уже шепотом, тоже громким, а поэтому хрипловатым и немного зловещим. - Да что вы?
Ее глаза тоже, вероятно, засверкали бы, но кругом уже почти совсем стемнело, а небо, лишенное пока луны и звезд, было тоже черным и лишенным возможности помочь со светом.
- У вас есть тайная цель? Вы паломник на самом деле? Или нет, вы не можете быть монахом, послушником или даже просто собираться стать послушником, правда? Это было бы ужасно грустно. Вы исполняете какой-нибудь обет, да?
Только что Женевьева была скорее собранной и внимательной, выспрашивающей, но тут как будто что-то другое взяло в ней верх, и она была похожа на восторженную девчонку, эпизод жизни которой внезапно стал похожим на любимый отрывок увлекательного романного рассказа.

Отредактировано Катарина (2021-09-03 12:13:02)

Хорошо, что лицо мадемуазель де Мильво уже было скрыто темнотой, иначе Филиппу пришлось бы гадать, что же обозначает его выражение, в котором как будто не было ничего таинственного, и все же было что-то лишнее, неожиданное здесь.
Женевьева по всему была разочарована ответом. Иногда слово превращает кого-то в совсем другого. Разговор с Филиппом до этого делал ее все более оживленной и даже, пожалуй, радостной. А тут она как запнулась и о чем-то вспомнила и посерьезнела. "Ах вот вы как!" - подумала она про себя и упрямо поджала губы.
Юная Женевьева все-таки уже кое-что знала. Во всяком случае ей так казалось. "Завтра утром" было тоже чем-то из области тайного языка. Оно означало "никогда".
- Я поняла, вы не можете одновременно рассказывать и провожать, - и вновь за беззаботной иронией едва заметно сквозило как будто разочарование. - Что же... уже так темно и поздно, и отец наверняка волнуется... Давайте сосредоточимся на втором. Узнайте у кого-нибудь, где тут главная площадь. Я думаю, она там, - Женевьева кивнула в сторону улочки, явно стремительно забиравшейся наверх.

Отредактировано Катарина (2021-09-08 16:37:07)

На неожиданное согласие де Гистеля все-таки рассказать что-нибудь Женевьева отозвалась совсем не так, как можно бы было ожидать от девушки, которая задала очень много вопросов и не получила на них ответов. Она как будто вовсе утратила ко всему интерес.
И было с чего, надо признаться. Темнота - худший антураж для тет-а-тет, если ты на улице в незнакомом городе, и тревога, отразившаяся на лице мадемуазель де Мильво, была теперь гораздо сильнее всех прочих чувств. Короткий душевный подъем, вызванный вкусом сытного пирога, как и оптимизм, проистекший из того же источника, закончились. Женевьеве стало страшновато. Спутник ее демонстрировал намерение выпутаться из любой ситуации, но даже горячего желания часто оказывается недостаточно для благоприятного исхода дела, и вот теперь что-то такое и могло произойти.
На неясную тень, оказавшуюся всего лишь мальчишкой, Женевьева посмотрела, как на ангела со свечой, явившегося среди полной тьмы.

- Тавернье? - переспросил он, зачем-то озираясь назад, как будто ожидая оттуда подвоха. - Того самого Тавернье?
- Того самого, - вмешалась в разговор Женевьева.
- Который Перечный король? - последовал следующий вопрос.
- Да, - после короткого раздумья согласилась мадемуазель де Мильво.
Она никогда не слышала такого прозвища, но решила, что оно вполне подходит богатому торговцу специями.
- Я бы, наверное, мог проводить вас, но... - мальчишка многозначительно скосил глаза на меч и мигнул, - уберите эту штуку, ваша светлость, у меня вообще ничего нет, вот хоть проверьте. А то еще заденете случайно... У моего папаши дядька как-то так разговаривал с одним благородным человеком, а тот ненароком ему плечо и проткни.

Отредактировано Катарина (2021-09-14 13:28:59)