Повинуясь взгляду монсеньора, Рошфор развернулся наполовину, чуть отступив от стены, чтобы не упускать из виду обоих мужчин, но поймать в поле зрения и женщину. Ах, вот как... Он сделал еще полшага назад, к середине улицы, каблук сапога заскользил на сыром льде, но это его не слишком обескуражило - в таких условиях ему приходилось драться не раз. Тем хуже для противника.

Перлену, между тем, путь оказался открыт.

- Вы хотели сперва проводить даму в дом? - учтиво напомнил Рошфор. - Верно, зрелище не для женских глаз. Не так ли? - последний вопрос был обращен уже к коротышке на крыльце.

Отредактировано Рошфор (2021-12-14 21:34:32)

Похоже, что браться за шпагу болван не жаждал. Рошфор попытался этим воспользоваться - наудачу. С женщиной все было ясно: нет смысла пытаться помочь тому, кто отвергает твою помощь. И, так или иначе, безопасность монсеньора его волновала намного больше. Договориться тут не получится. Попробовать пугнуть?

- Ах вот как, вы не хотите со мной драться?
Этот насмешливый и развязный тон завзятого дуэлянта подхвачен был юным графом некогда от маркиза де Ришелье, и Рошфор не позволял его себе - при монсеньоре, по крайней мере -  уже лет пять. С того дня, как пообещал не обнажать оружия в гневе.
Помнил ли монсеньор... Сам Рошфор помнил об этом обещании каждый день.
- Тогда отойдите с дороги, сударь, и мы пройдем.

А к отцу Венсану нужно будет все-таки заглянуть. Дом граф запомнил на всякий случай.

От не осознанной, но пережитой ярости, которая так и не нашла выхода, у Рошфора слегка зашумело в ушах, а справа еще и начало дергать висок - напомнили о себе последствия контузии. И он благодарен был кардиналу за молчание, которое дало ему возможность справиться с некстати накатившей дурнотой раньше, чем был задан вопрос. Хотя заслужил граф - по собственному же мнению - хорошую выволочку, а не простое "почему?". Но как объяснить? "Он ее убьет?" - кто в здравом уме поверит?

-  Я счел, что она в опасности. И я вне себя от стыда, что чуть не втянул вас в драку, - он не сказал "монсеньор", они все еще были на людной улице, и вот-вот собирались взойти на мост, где народу еще больше. - Просто..., - он запнулся на миг, подбирая слова, - я видел такие семьи. Ближе и чаще, чем мне хотелось бы, вы же знаете, где я рос.

Один раз совсем вблизи. И никакой тайны в этом не было, не от монсеньора, по крайней мере. Рошфор начал рассказывать, как обычно заботясь о том, чтобы кардинал мог представить себе то, чему никогда не был - и быть не мог, слава создателю! - свидетелем.

- Когда я жил в Париже с отцом, к нам приходила служанка несколько раз в неделю. У нее был муж вроде этого. Их несколько было таких в округе, от кого их домашние по временам по улице бегали. Отец, пока был здоров, постоянно вмешивался, выходил на улицу разнимать. Он вообще считал, что это долг дворянина - поддерживать порядок там, где живешь, защищать слабых.

Даже если живешь в городском паршивом квартале, среди простонародья. А может - не "даже", а "особенно". "В своем доме, любезный, всякий хозяин, но у меня на глазах бесчинствовать ты не будешь", - Рошфор только сейчас осознал, что повторил любимую отцовскую фразу - и едва ли не в той же ситуации - вложив в нее, впрочем, совершенно другой смысл.

- Так что у нас временами еще и отсиживались, пока отец и муж бушевал, и я..., - это он постарался произнести с иронией, - насмотрелся. Но эта пара как раз была из другого квартала, так что домашней жизни их я не видел. Зато он время от времени прибегал с ней скандалить к нам. То требовал денег, то с какой-то бредовой ревностью. Сначала просто шумел, угрожал, потом уже начал и в дверь ломиться. Отец сперва устраивал ему выговоры, после просто спускал его с лестницы раз за разом, но он всегда приходил опять, и - так почему-то всегда бывает - каждый следующий раз был хуже предыдущего. И вечно в конце истории либо убийство, либо увечье. Этот однажды явился, когда ни отца, ни его лакея не было дома. Сломал дверь. Сначала вот так же ее унижал, требовал отвечать. Потом разорался, пустил кулаки в ход, разбил лицо, повалил. Мне хватило глупости броситься на него со шпагой. Мне было лет семь, у меня была детская шпага, для упражнений. Он... Не помню в точности, что он сделал, но я отлетел, обо что-то ударился, и, видимо, потерял сознание. Он испугался, что убил дворянина, и убежал. Когда я пришел в себя, его уже не было, и я увидел - может, мне показалось - что женщина истекает кровью. По крайней мере, встать она не могла. Я выбежал на улицу. Позвал на помощь. Соседка бросилась за цирюльником, - Рошфор оборвал рассказ, и добавил с горечью. - Знаете, что самое интересное? Она умоляла меня этого не делать.

Как граф ни старался выдержать ровный тон, под конец картина все-таки встала перед глазами в красках - разбросанная мебель, сломанный стул, кровь на зеленом корсаже, на сбившейся юбке, и на полу, и у него на одежде тоже, и на лице, потому что он, разумеется, первым делом попытался Манон поднять, а она, тоже разумеется, стала его то ли обнимать, то ли ощупывать, не повреждены ли кости, и на улицу, вырвавшись от нее, Луи в результате выскочил в таком виде, что кто-то тут же заголосил "убивают!", хотя на практике ничего страшнее здоровенного синяка на плече - да еще вот памяти - ему эта история не оставила. И еще как бледнеет и хватается за сердце - не за эфес - запыхавшийся отец, которому по дороге уже кто то успел наболтать, что, мол, сыночка-то вашего порезали. Никто его не порезал, а вот у отца был сердечный приступ, и Манон, разумеется, тут же рассчитали, потому что угроза наследнику, это уже не шутки.

Отредактировано Рошфор (2022-08-21 13:05:19)

Граф кивнул. Да, чуть не напала. Видевший только скандалы, но не примирения, происходившие в тишине жилищ, Рошфор представления не имел, почему эти женщины до конца защищают своих буянов. Какая-то одержимость, одна на двоих, черт их знает, пускай над этим святые отцы думают. Зато понимал, что мадам де Пельрен своим вмешательством только повредил: унизил мужа, но не проткнул, на ней же последний и отыграется. Но... давеча, когда он попросил кардинала показать руку, он хорошо рассмотрел мягкую ладонь - "как у девушки", чуть не подумал граф, хотя скорее как у много пишущих людей, с едва заметной мозолью на среднем пальце - руку человека, который забросил регулярные упражнения с оружием много месяцев, если не лет, назад. И это, конечно, было куда важнее.

Монсеньор снова взял его под локоть, Рошфор согнул руку так, чтобы ему было удобнее, и... через несколько шагов ему буквально стало легче дышать, и все еще сжимавшая виски боль отпустила за считанные мгновения. Такого облегчения он не испытывал даже после исповеди, когда монсеньор еще был его исповедником. Даже зная, как легко Ришелье воспринимает и учитывает новые для него сведения, он все же не ждал, что сейчас будет принят со всем рассказанным безоговорочно и сразу. Без возражений. Без дотошных расспросов, без попыток повернуть сказанное так, чтобы не пришлось менять собственное мнение, как это безусловно бы выглядело, если бы он попытался поделиться подобным с Вардом, или еще с кем-нибудь из друзей. "Если бы я знал." Это доверие глубоко его тронуло. А последние слова - восхитили, конечно. Но и встревожили.

- Вы сняли бремя с моей души, - произнес Рошфор с искренней благодарностью.

И все же, все же... Усомниться вслух в способности кардинала защитить себя было немыслимо. В юности превосходный фехтовальщик, тот не мог ведь не помнить, как быстро теряешь форму без упражнений. Значит, считает, что справился бы - как этому перечить? Но было и кое-что еще. Не много ли чести для этих ослов, скрестить шпаги с первым министром, с наперсником самой королевы-матери, с кардиналом святой Римской церкви, в конце концов! Многие вельможи, куда менее значительные, по мнению Рошфора, легко ограничились бы тем, чтобы отдать сопровождающему приказ, а то и послали бы слуг побить палками буяна, буде им вздумалось бы вмешаться в подобную коллизию. Почему монсеньор, известный нелюбитель дуэлей, так настаивает на том, чтобы орудовать шпагой самому? Может быть, он просто соскучился по оружию? Это было первое, что пришло Рошфору в голову.

- Тут есть неплохой фехтовальный зал по дороге, может быть, хотите зайти? - тут же предложил граф.

Отредактировано Рошфор (2022-08-23 17:37:23)

У большинства людей все равно, что глаз нет. Особенно у тех, что при шпаге. Этой истине Рошфор за последние годы нашел столько подтверждений, что позволил себе положиться на нее.

- Там не бывают ни мушкетеры его величества, ни швейцарцы, - никто из тех, кто мог видеть его высокопреосвященство в Лувре, вблизи. - И там узнают меня.

Рука в грубой перчатке слегка прикоснулась к фальшивому шраму на щеке, обозначая, в каком обличье его узнают. Кто, черт возьми, заподозрит, что этот Рошфор водит дружбу с первым министром Франции, и сопровождает его по сомнительным закоулкам Парижа?

- Позвольте представить вам маэстро Андреа Негри, капитан, - оставив у двери плащ, перевязь и шпагу, вместе со звездной картой, Рошфор положил небольшую серебряную монету на стол у входа, прошел к стойке с рапирами, и стал придирчиво выбирать две сбалансированных получше. -  Мы только немного разомнемся, - обратился он к хозяину зала на крайне посредственном тосканском.

Хоть  синьор Негри и выдавал себя за венецианца, ученика самого Фабриса из Падуи, тамошнего наречия он совсем не знал, кроме тех, собственно, терминов, что описывали фехтовальные приемы. По-тоскански же... говорил, да. Иногда проскальзывали у него и такие выражения, каких сам Рошфор никогда не слышал. Говорил хоть уверенно, но и очень дурно, с малым запасом слов, с глупыми ошибками. Впрочем, тот Рошфор, которым он был здесь, таких нюансов, конечно, не различал. И рад был продемонстрировать собственные умения, не только в итальянском. Тем более, что хозяин зала уже подошел к ним.

- Ха! - выбранная наконец рапира свистнула в воздухе, с разворота, и вовсе не в направлении капитана. Маэстро не замедлил с ответом.

Еще минуту назад Рошфор намеревался просто пофехтовать с монсеньором, для смеха, или ради практики. Но схлестнувшись с профессионалом, сразу почувствовал, как же его до сих пор ведет после пережитого волнения. Он собрался, на шаг отступил, и тут же атаковал снова.

Может быть, с точки зрения Негри это было и bene, но Рошфор по-прежнему чувствовал, что движется словно в киселе - по своим возможностям, разумеется, и все-таки. Ему потребовалось несколько минут прыжков, выпадов, звона клинков и резких окриков маэстро, чтобы пережечь всю лишнюю флегму в крови - или что там бывает, желчь? - и войти в свой обычный темп. Ощутив наконец себя собой, Рошфор рассмеялся, отсалютовал учителю, останавливая бой, и тут же развернулся к кардиналу.

- Все, ваша очередь, капитан.

Рошфор тоже внимательно наблюдал. Он не видел монсеньора со шпагой в руке давно - с Люсона, по крайней мере. Тот и тогда уже часто болел, и вряд ли мог уделять упражнениям много времени, но десять лет назад это не имело большого значения. И будущий кардинал был еще молод, и сам Луи был юнцом, не вошедшим в полную силу, и монсеньор превосходил его и опытом, и умением многократно. Так что, если воспитаннику и удавалось порой взять гибкостью и подвижностью, то чаще всего недолгая схватка оборачивалась тем, что Рошфор просил показать незнакомый прием еще раз, что-то объяснить, либо сам монсеньор останавливал его и поправлял. Манера практически каждую инструкцию от наставника встречать вопросом - а почему так? - отличала Рошфора с самого детства, приводя в отчаяние одних учителей и доставляя удовольствие другим, отчего в коллеже он вечно ходил в любимчиках у немногих, и в паршивых овцах у остальных, вызывая немалые конфликты между отцами-преподавателями. В доме епископа Люсонского вопросы задавать разрешалось. В результате, самому монсеньору немного доставалось поупражняться во время этих занятий, и только сейчас Рошфор подумал, что мог бы вообще-то и отцепиться от опекуна со своей неуемной любознательностью хотя бы в зале, и дать ему просто развеяться и поупражняться.

Впрочем, изредка бывало и по-другому. Пару раз, разозлившись на что-то, чего теперь и не вспомнил бы - насмешку? нравоучение? - Рошфор, уже имевший на счету несколько удачных уличных стычек, наскакивал на опекуна по-настоящему, в надежде победить, доказать, что может быть серьезным противником. Оба раза был с позором обезоружен, и навсегда запомнил, что опыт и хладнокровие бьют напор и горячность с разгромным счетом. Однажды, уже почти взрослым - и тут он причину как раз хорошо помнил - словил-таки ту кристально чистую боевую ярость, которая не туманит, а прочищает мысли, и обостряет чувства, ту, которая позволяла ему быть опасным бойцом сейчас. Пошел как на врага, в полную силу, вышиб рапиру так, что у монсеньора, наверное, запястье болело еще неделю. И тоже в тот день кое-что о себе узнал и запомнил. В частности - что поражение человека, которого любишь и уважаешь, не доставляет ни тени удовольствия, и даже самолюбие ни черта не тешит.

И если в какой-то момент ему и хотелось покрасоваться, а не только развлечь своего спутника, теперь всякое желание демонстрировать собственные возможности - как в Авиньоне, скажем, когда они по утрам выходили "размяться" с маркизом в сад, а Люсонский епископ смотрел иногда с балкона - пропало, как не бывало. Рошфор ясно видел то же, что и Негри: то, что бывает, когда искусный в прошлом фехтовальщик перестает справляться с собственным искусством. Монсеньор мало что забыл, вот только это ему сейчас скорее мешало, чем помогало.

Граф сам испытывал что-то подобное после контузии, когда чувство равновесия и точность в движениях возвращались медленно. Маэстро - другой, конечно - тогда ему дал удачный совет: если придется драться не ради тренировки, не пытайтесь опереться на мастерство, оно подведет. Напротив, действуйте проще. Используйте те приемы, которые разучили первыми, на них вам и сейчас хватит как ловкости, так и сил в мышцах. Вспомнив об этом, Рошфор еще раз от души понадеялся, что монсеньору демонстрировать свое искусство фехтовальщика на практике больше не придется. И по тому, как Негри с новым гостем осторожен в движениях, и даже мягок в словах, граф понял, что и маэстро видит то же, что он сам.

Кардинал за четверть часа, это видно было, устал, но глаза у него блестели азартом, не досадой. Рошфор кивнул:
- Хотели, - поднялся, и пошел к стойке, раздумывая, как дать монсеньору фору.

Взять рапиру короче? Просто быть осторожнее? Ему уже приходилось натаскивать молодых, и на войне, и в кругу друзей Варда, где теперь уже они были старшими, как когда-то Анри де Ришелье был старшим для него. Но сейчас перед ним был не юнец неумелый, а человек, который разбирается в фехтовании, и наверняка заметит, что ему поддаются. Держать на дистанции, постараться не атаковать, не пытаться выбить шпагу, так, наверное. Он выбрал оружие, и обернулся к Ришелье.

- Я готов, когда вы готовы, - заявил он самым легкомысленным тоном, внутренне готовясь быть очень, очень внимательным. Простая забава, не соревнование.

До пяти, так до пяти - Рошфор развернулся и встал в позицию, не торопясь атаковать первым.

Ришелье коротко кивнул и шагнул вперед, сокращая разделявшее их расстояние - не настолько, чтобы тем самым подставить себя под серьезную угрозу,  но достаточно, чтобы аккуратно попробовать на прочность оборону противника. Клинки зазвенели, соприкоснувшись, губы Ришелье дернулись в досадливой гримасе, и он мгновенно отступил, то ли оставляя выбор Рошфору, то ли избегая ответного укола - пусть даже по принятому в фехтовальных залах обычаю руки, ноги и головы фехтовальщиков не считались принятыми целями.

Двигаясь заметно медленнее, чем давеча с маэстро, Рошфор обозначил выпад, но доводить до конца атаку не стал, и, в свою очередь, отступил. "Малоинтересного, хм, вряд ли" - двигаться кардинал как прежде не мог, но думать-то он не стал ни медленнее, ни хуже, и граф, аккуратно давая ему возможность вспомнить, что тот умел когда-то, в доступном сегодня ему темпе, вместе с тем ждал подвоха. Чего-нибудь неожиданного. Что его хитрость - а впрочем, какая же это хитрость, когда ты и не надеешься обмануть - будет не только тут же разгадана, но и использована.

Ришелье обозначил парад и в свою очередь атаковал, проверяя не столько оборону Рошфора, сколько свои собственные умения. Это был уже не проверочный поединок с маэстро, где каждая атака или финт были направлены на выявление его пробелов, это было куда менее предсказуемо и вместе с тем куда более увлекательно, потому что теперь он чувствовал то, чего не заметил с Негри: не неловкость отвыкшей руки, это было понятно и предсказуемо, но меньшую чем когда-то сосредоточенность - в прошлом он не видел бы ни итальянца, объяснявшего что-то своему ученику, ни его помощника, водившего подушечкой большого пальца по клинку рапиры. В прошлом для него не существовало бы ничего, кроме силуэта противника и его клинка… или это был просто Рошфор, которому он доверял?

И который щадил его, что сперва раздражало, но почти сразу забылось - тем паче, что даже в этом темпе Рошфор оставался чрезвычайно хорош, и, если Ришелье и смог заметить незначительные пробелы в его технике, его собственного нынешнего мастерства не хватило бы, чтобы воспользоваться плодами своих наблюдений. Он отыграл тем не менее два очка и опустил рапиру, проиграв пятое.

- Мои поздравления, - церемонно произнес он и тут же махнул свободной рукой, не пытаясь больше скрыть досаду. - Я забыл все, что умел, право. Но как же мне этого не хватало!

Раздражение с лихвой перекрывалось удовлетворением - не только от самого этого поединка, в котором он все-таки не оказался совсем уж беспомощен и не только от самого факта движения, усилия и - в чем-то! - превозмогания, но и от вернувшейся уверенности, что маэстро не так уж и льстил и его мастерство не было окончательно утрачено. Если вернуться к упражнениям… хотя бы еженедельным…

Рошфор улыбнулся, словно услышал что-то очень приятное.

- Вы остались самим собой, - заверил он. - Я по-прежнему не могу угадать, что вы сделаете в следующий момент.

- А вы, напротив, повзрослели, - ответил Ришелье, перекладывая шпагу в левую руку и протягивая ему правую. - И очень многому научились, и не только в фехтовании.

Может, он сказал бы больше, но в это время от стены вдруг отделился подпиравший ее молодой человек и подошел к ним.

- Прошу прощения… - на первый взгляд ему было около двадцати, на второй видно становилось, что его щеки были гладкими не из-за юности, а в некоторой пухлости черт было что-то нездоровое. - Я наблюдал за вами… Не окажете ли мне честь?..

Он поклонился Рошфору, и Ришелье еле заметным кивком обозначил согласие.

Рошфор принял рукопожатие, подумав мимолетно - как же давно между ними этого не случалось, обменяться хоть в шутку ударами шпаги, пожать руки, почти как равным - и только собрался забрать у кардинала рапиру, чтобы отнести ее к стойке вместе со своей, как к ним подошли. И раз монсеньор не был против...

- Извольте.

Внезапно вмешавшийся посетитель был некстати - не дал патрону договорить - а впрочем, и кстати тоже. Выходить разгоряченными на мороз никому не следовало, Ришелье особенно. Любому другому партнеру по упражнениям Рошфор сейчас предложил бы выпить вина, поболтать, познакомил бы с кем-то из завсегдатаев... Но монсеньор даже в лавке у печатника к горячему вину еле прикоснулся. И общество местных балбесов вряд ли могло его развлечь. Так что граф, едва дав понять взглядом, что заметил кивок кардинала, прошел обратно, вглубь зала, и, развернувшись, поклонился в ответ, отсалютовал новому противнику.

- До тех же пяти очков?

согласовано

Отредактировано Рошфор (2022-11-14 02:23:40)

Противник оказался не то, чтобы слабый, но все время болтал, оттого отвлекался и пропускал один укол за другим. Рошфор едва не посоветовал ему экономить дыхание, в ответ на первый же комплимент. Но не стал, воспользовавшись вместо этого каждой такой промашкой, чтобы нанести несильный, но точный укол. Схватка потому не продлилась долго.

Остановившись, Рошфор рассмеялся, и протянул руку.
- Благодарю. Не ваш день, похоже, - заметил он дружески.

- Увы, - откликнулся Сент-Одилон. - Вы крайне великодушны, сударь, но это не день, и Негри, хоть он и льстит как неаполитанец, ничего не обещает, черт его подери. Ах, я и сам знаю, что недостоин такого противника. Поверите ли, раньше я был недурен. Проклятая лихорадка!

Из того, что щеки его были не краснее обычного, а дыхание оставалось более-менее ровным, легко было заключить, что сейчас он никаким недомоганием не страдает.

- А вы, в свою очередь, чересчур любезны.

Рошфор не то, что поверил, но какой смысл задираться с более слабым противником, тем более после того, как тот сам признал себя таковым?

- Мне было бы много сложнее с вами, если бы вы не, - "болтали, как попугай" - эту формулировку он все-таки при себе оставил, - сбивались с дыхания каждый раз, когда открываете рот. Неужто Негри вам позволяет? А на меня он только орет, как слон - молчите, дышите, не отвлекайтесь.

Пустой разговор из тех, которых Рошфор не любил - но и не гнушался - единственной целью имел протянуть время. Дать монсеньору прийти в себя - тот так долго простоял у стойки спиной к залу, что видимо, это было нужно. Да и самому хотя бы немного остыть перед выходом на улицу.