Слуга не ответил, лишь внимательнее всмотрелся в лицо каталонца, кивнул, помедлив, и жестом пригласил Алехандро в дом.

Он провел гостя не в кабинет покойного дона Бальтасара, а в покои, принадлежавшие, по видимому, даме: стены комнаты были обиты светлой тканью, расшитой букетиками цветов, и во всей обстановке чувствовался какой-то особый уют, который способна создать лишь женская рука.

Одна деталь выбивалась из этой идилической картины: с каминной полки на гостя таращилась глиняная сова, сделанная столь искусно, что, казалось, вот-тот распушит нарисованные перья и издаст негодующее "угу".

Слуга молча поклонился и вышел, оставив Алехандро наедине с совой. Из глубины дома доносились звуки лютни - одна музыкальная фраза, с которой ученик или ученица никак не могли справиться, и голос маэстро, монотонно отсчитывающий:

- Раз, и два, и три, и четыре... Раз, и два, и три, и четыре...

Чуть погодя вновь раздались шаги - уже двух пар ног. Сквозь приоткрытую дверь можно было увидеть долговязую фигуру все того же слуги. Теперь он отчаянно жестикулировал, то и дело издавая гортанные звуки, которые при всем желании нельзя было принять за человеческую речь.

- Не тараторь, Хесус, - оборвал его женский голос. - Я все поняла, - и в комнату вошла дама.

Ей было лет сорок. Рыжеволосая, не дурнушка, но и не красавица - и нельзя было сразу понять, что именно ее портило: сутулость ли, едва наметившаяся паутика морщин возле глаз или слишком крупные черты лица.

- Простите, - дама шагнула к гостю и приветливо улыбнулась. - Хесус, мой слуга, глух и нем от рождения, в его племени это не редкость. Он только и смог объяснить мне, что вы пришли с черного хода и желаете видеть дона Гаспара. Дон Гаспар, - ее улыбка погасла, - сегодня никого не принимает. Но, быть может, я смогу вам помочь? - она указала Алехандро на одно из двух кресел у камина и представилась: - Донья Инес.

- Вам нравится? - донья Инес удивленно приподняла брови. - Дона Гаспара она пугает. Пришлось переставить ее из его кабинета сюда. Хесус откуда-то принес эту сову, когда умер наш первенец, Алонсо, - она вздохнула. - Нет-нет, не надо соболезнований. Это было давно, еще в Севилье.

Звуки лютни внезапно смолкли, сменившись веселым девичьим щебетом, смехом и цоканьем каблучков, словно кто-то пустился в пляс - а потом в комнату заглянула рыжая девочка-подросток, не старше тринадцати лет:

- Матушка... - начала она - и осеклась, заметив гостя: - Простите... - румянец, вспыхнувший на ее щеках, только подчеркнул, какая она хорошенькая. Она была похожа на отца и на мать сразу, но от обоих взяла только лучшее.

- Я помню, Мария, - донья Инес кивнула дочери. - Вас сегодня звали в гости. С вами поедет ваша дуэнья и Хуаника.

Девочка заулыбалась, присела в реверансе и убежала, процокав каблучками.

- Вся в отца... - чуть слышно произнесла донья Инес и, подняв глаза на гостя, продолжила громче: - Вы сказали, ваше дело может решить только дон Гаспар? И, как я понимаю, это дело не терпит отлагательств?

- Все настолько серьезно? - лицо хозяйки дома побледнело, а на скулах алыми пятнами проступил румянец. Но если ее дочь он красил, то самой донье Инес придавал, скорее, болезненный вид.

Она бездумно поправила сову на каминной полке, отодвинув ее подальше от края, и подошла к гостю:

- Я уговорю мужа принять вас, - голос ее звучал ровно и даже дружелюбно. И выглядела она, невзирая на бледность, не испуганной слабой женщиной, а стратегом, обдумывающим некое важное решение.

- Я уговорю его, - повторила она, кивнув. - Но могу ли я просить вас об ответной услуге, сеньор?

— Разумеется, сеньора, — голос ее гостя звучал беспечно, но прорезавшийся в нем каталонский выговор выдавал волнение. — Какой же дворянин не пожелает оказать услугу даме?

Случайно или нет, обещаний в его словах не было и в помине.

- У дона Гаспара обычная его меланхолия, - теперь в голосе доньи Инес появились снисходительные нотки. - В такие дни он напоминает мне страдальца Иова: уединяется с немногими близкими друзьями, чтобы пофилософствовать. Прежде им всегда удавалось развеять его дурное настроение, но теперь он не желает никого видеть. Если бы вам удалось... Постарайтесь убедить его не покидать двор и Мадрид. Сейчас не время. Он нужен... - она запнулась и, похоже, сказала не то, что собиралась: - Он нужен вам, ведь он единственный может решить ваше дело.

Отредактировано Провидение (2023-03-24 10:10:58)

- Ему это пойдет только на пользу, - донья Инес шагнула к двери, приглашая Алехандро следовать за собой. - Если его не расшевелить, этот приступ меланхолии рискует затянуться очень надолго. Вся надежда на вас, сеньор.

Они прошли через анфиладу комнат, встречая по пути кланяющихся слуг и горничных, поднялись по широкой лестнице и остановились у запертой двери спальни. Донья Инес постучала раз, затем другой и уже подняла руку, чтобы постучать в третий, когда дверь, скрипнув, отворилась и к ним вышел тощий темноволосый господин лет тридцати-тридцати пяти, с головы до ног одетый во все черное.

- Простите, донья Инес, не велено... - тон его был извиняющимся, однако твердым.

- Не велено меня пускать? Нет, право, это восхитительно! - донья Инес покачала головой.

- Никого не велено, - темноволосый скрестил руки на груди и снова повторил: - Простите.

Донья Инес понизила голос до едва различимого шепота:

- Дон Симон, мне показалось, или вы хотите вернуться в Толедо, где вас давно заждались?

- Как вам будет угодно, - темноволосый, названный Симоном, остался непреклонен. - Но помните, что без меня дон Гаспар не поднимется с постели.

- Вы не единственный лекарь в Мадриде.

- Единственный, кому он вполне доверяет.

- Ладно, - смягчилась донья Инес. - Он, что же, болен?

- Не телесно, но... - дон Симон вздохнул и развел руками: - Он чувствует себя смертельно уставшим. Нужно время...

- У него нет этого времени, как он не понимает! - дама сжала руки. - Передайте, что я принесла ему снадобье от всех его болезней.

- Снадобье? - удивился лекарь. - И где же оно?

- Вот! - донья Инес торжествующе указала на Алехандро. - И если дон Гаспар не примет его немедленно, то, боюсь, дни его сочтены. А, может, и не только его.

Дон Симон лукаво усмехнулся:

- А это свежо! Может, это его даже повеселит. Я... Знаете, я попробую... - не договорив, он скрылся за дверью.

- Простите, сеньор, что вам пришлось стать невольным свидетелем семейной сцены... - донья Инес вдруг устало перекрестилась, чуть слышно шепнув: - Господи, почему мужчиной в этом доме приходится быть мне...

Дон Гаспар встретил Алехандро не в постели, как того опасалась донья Инес, а в кресле, полностью одетым и причесанным. И даже был занят делом: жег какие-то бумаги. Бегло просмотрев очередной документ, он без сожалений бросил его в камин и поднял на посетителя печальные глаза:

- А, дон Алехандро... - вздохнул и взялся за новый лист бумаги, исписанный мелким почерком. - Симон сказал, что если я не приму вас немедленно, это может стоить мне жизни. Или что-то в таком духе.

Лекарь, стоявший за креслом своего сеньора, рассмеялся:

- Именно так, Манлий, именно так.

Дон Гаспар отвлекся от изучения документа и устремил на Алехандро вопросительный взгляд.

— Дон Симон оказал мне честь положиться на мои слова, — отозвался тот. — Но я не уверен, пожелаете ли вы, чтобы он узнал больше, дон Гаспар. Это может оказаться… очень личным делом.

- Симон - моя тень, - говорил Оливарес медленно и тихо, точно каждое слово давалось ему с трудом. - Говорите, не стесняясь. Ничто из сказанного вами не покинет пределов этой комнаты.

Лекарь кивнул и отошел подальше, к окну, где снова замер, скрестив руки на груди.

Пока не было произнесено это имя - Хулиан - Оливарес слушал каталонца со скучающим видом, поглядывая одним глазом на документ, который держал в руке - словно ему не терпелось вернуться к своему занятию. Однако последняя фраза произвела неожиданный эффект: дон Гаспар выронил бумагу и прижал правую ладонь к левому боку, точно зажимая рану.

Симон поспешил было к нему, но Оливарес остановил лекаря движением головы и заговорил, хрипло, отрывисто:

- Если это шутка, дон Алехандро, то шутка жестокая и неуместная... Я... впрочем, я готов простить вам ее. Вы молоды, у вас нет детей, как мне известно. И... вас, похоже, ввели в заблуждение...

Он умолк и наклонился за листом бумаги на полу - лишь затем, чтобы отправить его в огонь.

— Это не шутка, дон Гаспар, — каталонец почти незаметно перевел дыхание. — Кто вздумал бы… решился бы так шутить? Но если меня ввели в заблуждение, то в чем?

Некоторое время дон Гаспар, очевидно, собирался с силами, а потом вновь заговорил, глядя сквозь гостя, словно тот был прозрачным:

- Я рассказываю вам это, дон Алехандро, только затем, чтобы положить конец сплетням, которые кто-то - ваш друг или кто-либо еще - распускает обо мне и моей семье.

Он сглотнул, и лекарь торопливо подал ему кружку с каким-то питьем, извинившись перед каталонцем:

- Вам не предлагаю, дон Алехандро. Это не вино, дон Гаспар и так его не жалует, а теперь оно было бы для него сродни яду.

Оливарес отпил глоток, поморщился и продолжил:

- Среди моей родни, в самом деле, был мальчик Хулиан. Сирота, сын покойного дона Гонсало де Гусмана. Вам это имя ничего не скажет, да это и не важно. Я принимал в его судьбе самое горячее участие. Однако... - он снова поднес кружку к губам. - Хулиан умер. Задохнулся в припадке падучей, - последние слова прозвучали неожиданно зло.

- От падучей не задыхаются, Манлий, - осторожно заметил дон Симон. - Это не астма. Твой дядюшка, дон Педро, вон, разменял шестой десяток - и ничего: бодр, весел, в здравом уме и может похвастаться отменным аппетитом. Он, скорее, помрет от излишеств за столом, чем от падучей.

- К чему это теперь? - скорбно вопросил Оливарес. - Хулиан давно мертв. Ему было пять лет и три месяца. Как видите, дон Алехандро, юношей он не успел стать, - дон Гаспар покачал головой: - Знаете... Хотя откуда вам знать, вам обоим? Когда умирает младенец - бессмысленный пищащий кулек в люльке - даже это больно. Сколь же больнее, когда умирает дитя, почти вошедшее в разум, дитя, которое ты качал на коленях, которое... - он оборвал сам себя, верно, почувствовав, что говорит лишнее, и сухо закончил: - Надеюсь, я разрешил ваши сомнения, дон Алехандро?

- Это невозможно! - отрезал Оливарес. - Этого не может быть, слышите, сеньоры, - но губы у него шевелились: он считал. Потом оставил кресло - и снова сел: - Двенадцать... Нельзя было отдавать его этой... матери... - эти слова были произнесены с таким выражением, что могли показаться ругательством.

- Ты видел, как умер ребенок? - вполголоса спросил Симон, и дон Гаспар раздраженно мотнул головой:

- Разумеется, нет.

- Может быть, тебе показали его могилу?

- Нет... - теперь голос Оливареса прозвучал растерянно. - Я был почти в беспамятстве после ее слов... Не помню, как ушел оттуда... Хуана тоже хороша, - он вскочил и прошелся по комнате. - Отправила мальчишку к шлюхе - и врала мне еще два года, что он у ее сестры, лишь бы я присылал деньги. Впрочем, какие деньги? Гроши. Нам самим тогда едва хватало... - дон Гаспар осекся и замер посреди спальни: - Дон Алехандро, я не сомневаюсь, что вы забудете все услышанное здесь, как только покините эту комнату. Это все пустое, так или иначе - мальчика сгубили, его не вернуть. Зачем Исабель стала бы лгать мне о его смерти?

- Ооо, - протянул дон Симон, откровенно подтрунивая над своим господином. - Боюсь, вы опоздали, дон Алехандро. Дон Гаспар окончательно решил удалиться от двора, вернуться в Севилью, чтобы писать стихи о пастушкáх и пастýшках и выращивать... Манлий, что там у тебя растет в Севилье, оливки? Нет, оливки это слишком прозаично. Пусть будут розы. Все уже готово к отъезду.

- У меня осталось несколько неоконченных дел, - неуверенно возразил Оливарес, кивая на стопку документов на столе. - Я мог бы выслушать дона Алехандро... напоследок.

- А розы, Манлий? - на устах лекаря снова заиграла лукавая усмешка. - Как же розы? И юные пастýшки?

- Подождут, - оборвал его дон Гаспар, окончательно попадаясь на удочку: - Дон Алехандро, это дело... дело моего дяди как-то связано с тем юношей, о котором вы говорили? Я... я хотел бы его видеть, просто, чтобы удостовериться, что все это пустые слухи. Понимаете? - он шагнул к столу и принялся что-то искать в большой шкатулке, сделанной в форме сундучка. Потом отставил ее нервным движением: - Симон, приведи мне ее. Исабель. Запугивай, обещай, что угодно, но я должен с ней увидеться.

- Сейчас? - лекарь округлил глаза. - Мне думается, ты слишком горячишься, Манлий.

- Довольно! - Оливарес хлопнул ладонью по столу. - Мне с самого детства все говорят, что я слишком горячусь: отец, няньки, учителя, донья Инес, а теперь и ты туда же! Надоело! Просто пойди и приведи ее.

Дон Симон поклонился, прижав кончики пальцев к губам, и проходя мимо каталонца успел шепнуть:

- Меланхолию мы, кажется, победили. Лишь бы к ночи это возбуждение не обернулось горячкой...

— Малыш Оньяте арестован... — медленно повторил Оливарес, перебирая документы на столе. — Я не знал. Смерть дона Бальтасара стала для меня, — он поднял голову и взглянул на Алехандро, — тяжелым ударом. Я действительно собирался оставить все и уехать. Значит, — дон Гаспар скомкал лист бумаги, — эта партия закончена — и не в нашу пользу. Я не могу просить вас продолжать играть вашу роль, это слишком опасно. Вы свободны от всех обязательств, дон Алехандро. Кроме, разумеется, обязательства молчать. Уезжайте. К слову, — выражение лица Оливареса неуловимо изменилось, — почему вы до сих пор не уехали? Деньги? Деньги у вас будут, — без передышки продолжил он. — Вы ведь наполовину француз? Я напишу одному человеку в Париже, вам помогут устроиться на новом месте.

— Спасибо, дон Гаспар, — в голосе каталонца сквозило очевидное недоумение, — но я уже принял меры, чтобы остаться. И чтобы вывести моих друзей из-под удара, но… не всех.

Он вздохнул, как человек, принявший непростое решение:

— Я готов попытаться помочь дону Адриану. Я… я хочу его вытащить.

— Вот как, — Оливарес оставил бумаги в покое и вернулся к креслу, жестом приглашая Алехандро занять второе. — Полагаю, у вас уже есть план, как это осуществить. И какое же место в этом плане занимаю я? — он протянул руку к кружке, забытой на краю стола, и на его губах впервые появилась усмешка.

Отредактировано Провидение (2023-04-22 21:26:45)