- Вдвое? - Оливарес задумчиво дотронулся до кошелька и улыбнулся, правда, немного нервозно: - А какая здесь обычная плата?

— Смотря кому. И смотря за что, — сняв с каминной полки серебряный подсвечник, молодой человек взвесил его в руке и внезапно расхохотался. — Я представил себе… дон Гаспар, представьте себе… А почем у вас побег, сеньор комендант? Нет, это до-до-дороговато, да-да-давайте мы к-как-нибудь… — Он сложился пополам, чуть не выронив подсвечник, и попытался продолжить: — Мы ка-как-нибудь сами…

Снаружи послышались шаги, и он едва успел поставить подсвечник обратно.

- Ну, должен же я оправдывать слухи которые обо мне ходят? - развеселился Оливарес. - Мой прадед как-никак... - он не договорил и поклонился вошедшему господину: - Сеньор комендант?

Комендант, полноватый лысеющий дворянин лет пятидесяти, в котором неуловимо угадывался бывший военный, учтиво поклонился.

— Добрый день, сеньоры, — каталонца он явно узнал и столь же явно не помнил по имени, что его, похоже, ничуть не заботило: все его внимание было приковано к дону Гаспару: — Рамирес. С кем имею честь?

- Дон Гаспар де Гусман, граф де Оливарес, - Оливарес посмотрел на оба кулька с печеньем, которые все еще держал в руке, хмыкнул и поискал глазами куда бы их деть: - Дело в том, сеньор Рамирес, что я ищу своего... - он помедлил, - племянника.

— Племянника? — с откровенным недоумением повторил комендант, морща лоб. — Вашего племянника? Я не припомню… Позвольте, я позову дежурного…

— Не трудитесь, — перебил Алехандро. — Речь о мальчике, к которому я приходил.

— О Хулиане?! — в голосе Рамиреса прозвучал почти священный ужас.

- О нем сáмом, - подтвердил Оливарес. - А что вас так напугало, сеньор комендант? Не случилось ли чего с мальчиком?

- Не то чтобы, - уклончиво ответил дон Гаспар, опускаясь на стул. - Мальчик - сирота, связался с дурной компанией.

Он мельком взглянул на каталонца и снова обратил взгляд на коменданта, протянув руку за бумагой.

— Не со мной, — уточнил каталонец, вытряхивая марципановую трубочку из одного кулька в другой, полный. — Не смотрите на меня так, сеньор Рамирес.

Комендант, явно искавший в спутнике Оливареса истинную причину его интереса к Хулиану, отвел глаза и вернул бумагу владельцу:

— Я опасаюсь… я боюсь, что это ошибка.

Распахнутая пинком дверь с грохотом ударилась о стену, и ворвавшийся в гостиную слуга торопливо выставил на стол пузатую бутылку и принялся расставлять бокалы, два из которых он принес в руке, а оставшийся — подмышкой.

— Гомес! — рявкнул комендант.

— Ох, сеньор, простите великодушно, только я ж постучался, ей-же-ей, только чутка не рассчитал, вот она и открылась, дверь-то!

Рука Оливареса чуть дрогнула, он посмотрел на дверь, словно ожидая увидеть за ней Хулиана, и качнул головой:

- Вы делаете мне честь, так беспокоясь обо мне, сеньор Рамирес. Но, право, это лишнее. Если это ошибка, мальчик вернется в камеру. Или вы полагаете, что я не узнаю своего племянника?

— Да нет… — пробормотал комендант и, скрывая неловкость, развернулся к слуге: — Тебе что велели, а? Ступай, живо!

Слуга, не споря, расстался с бутылкой, и комендант, недовольно хмыкнув, принялся разливать золотистое вино, одновременно рассказывая об узнике — с запинками и быстрыми взглядами на своего высокого гостя, но, судя по всему, не приукрашивая. Нахал-Гомес прибежал снова, опять без стука, но с печеньем и соленым миндалем, и Рамирес снова сделал ему выговор, который тот принял с новой отговоркой, столь же сомнительной, как и предыдущая. Рамирес закатил глаза и начал жаловаться на распущенность слуг, как старых, так и столичных, но далеко зайти не успел, когда в дверь постучали, и на пороге появился тот же надзиратель, цепко придерживавший за плечо юного узника, ставшего за проведенное за решеткой время много грязнее, оборваннее и худее, не говоря уже о подбитом глазе.

Стул скрипнул, дон Гаспар облокотился о спинку, напряженно всматриваясь в лицо мальчика. Хулиан громко сглотнул, и глаза у него забегали, как у воришки, пойманного с поличным. Наконец, его взгляд зацепился за кулек с печеньем в руках кталонца. Он посопел, поднял глаза выше и сипло выговорил:

- Доброго дня, ваш-милость... - прочистил горло, но больше ничего не сказал.

"Что это за смотрины?" - так и читалось на его физиономии.

- Позаботились, ага... - мальчишка дотронулся до припухшего века, поморщился и с опаской покосился на коменданта.

Гонору в нем заметно поубавилось, он больше не храбрился и не дерзил, как в ту их первую встречу с Алехандро.

Оливарес тоже поморщился и, проследив взгляд мальчика, кивнул:

- Бери печенье, это тебе.

Хулиан все так же опасливо шагнул к столу и потянулся за кульком. Засунул в рот одно печенье, потом второе, не прожевав толком первое, а еще два попытался спрятать за пазуху.

Лицо Оливареса омрачилось.

- Что ты помнишь о своем детстве? - вдруг спросил он, без предисловий. - Самое раннее твое воспоминание.

Хулиан чуть не поперхнулся, и глаза у него опять забегали.

- Ну, комнату помню, - он проглотил печенье и утер губы рукавом. - Темную. Под дверью полоска света. Я на ковре сижу. Там, снаружи топают, смеются, музыка... Я к ним хочу, но меня не пускают.

Оливарес покачал головой, видно, ответ его не удовлетворил.

- А еще раньше? Постарайся вспомнить.

Взгляд Хулиана снова заметался по гостиной, пока не остановился на Алехандро. Похоже, мальчик надеялся, что каталонец подскажет ему, что именно он должен вспомнить.

Дон Гаспар усмехнулся и снова обратился к мальчишке:

- Меня ты, значит, не помнишь?

- П-помню, ваф-милофть, - Хулиан тем временем успел засунуть в рот еще одно печенье: - Вы... вы ведь из тех господ, что к мамке ходили, да? Это она вас прислала?..

Он заморгал, кончик носа и здоровый глаз у него сразу покраснели, и где-то в горле забулькали слезы. Было ясно, что ничего он не помнит - просто надеется: вдруг его заберут из тюрьмы, если он правильно ответит на вопросы этого чудака.

Дон Гаспар печально улыбнулся:

- Никто меня не присылал, я сам пришел. Но... - новая улыбка предназначалась уже дону Алехандро, - теперь я вижу, что тебя не подучили, что говорить. И фамилия Оливарес для тебя - пустой звук.

Хулиан растерянно кивнул, мазнул ладонью по носу и вытащил из кулька марципановую трубочку.

- А кроме матери у тебя еще кто-нибудь есть? - продолжил расспросы Оливарес.

- Мигелито, - мальчишка неохотно вернул трубочку в кулек и загнул большой палец с черной каемкой под ногтем. - Сильва, но он помер позапрошлой зимой. Хороший старик был, добрый. Это он меня танцевать научил.

Оливарес стиснул челюсти так, что зубы скрипнули, и Хулиан испуганно примолк.

- Ну-ну, продолжай.

- А чего продолжать? - мальчишка пожал плечами. - Больше и нет никого. Если только Крус, но она девчонка, это не в счет. Друзей больше нет.

- А родные?

- Только мамка, - Хулиан вздохнул. - И та из дома выгнала.

- За что же? - тон Оливареса оставался удивительно ровным, но ладонь правой руки сжалась в кулак.

- Боялась, что ее полюбовник от меня заразится, - Хулиан принялся теребить край кулька.

- Это чем еще? - дон Гаспар округлил глаза.

- Падучей, - хакареро случайно оторвал от кулька кусок бумаги и виновато спрятал руку за спину. - Вы что не знаете, ваш-милость? Если надышаться парами изо рта больного, то можно самому того...

- Довольно... - Оливарес поднялся на ноги. - Все, хватит.

- Ваш-милость... - губы у Хулиана задрожали: похоже, он смекнул, что сейчас отправится обратно в камеру. - Ваш-милось, вы простите, если я чего не так сказал!

Оливарес шагнул к мальчишке, взял его за плечо, не боясь запачкаться, развернул лицом к свету. Снова оглядел и удовлетворенно кивнул.

Хулиан, не противясь, позволил ему все это проделать, только ресницами хлопал и шмыгал носом.

- У тебя есть теплая одежда? Плащ? Другая куртка? - отпустив его, спросил дон Гаспар.

- Откуда, ваш-милость? - удивился мальчик.

- Это я не подумал... - Оливарес отряхнул руки. - Ладно, за один раз с тобой ничего не сделается, на улице не слишком холодно.

Здоровый глаз у Хулиана стал размером чуть не с плошку и даже подбитый - открылся пошире.

Дон Гаспар вернулся за стол, впервые за время беседы взял бокал и осушил его за пару глотков:

- Я убедился, сеньор Рамирес. Это мой Хулиан, то есть, я хотел сказать, мой племянник. Он точная копия моего покойного брата в том же возрасте.

Оливарес посмотрел на Хулиана, что-то обдумывая, потом снова на коменданта, потом опять на мальчика и попросил:

- Успокойтесь, если не хотите довести себя до судорог. Вот, - он вытащил из рукава белоснежный платок и протянул хакареро. - А печенье пока положите на стол. Не бойтесь, никто его у вас не отберет.

- У-уум... - кулек Хулиан послушно отложил, но платком так и не воспользвался: зажал его в кулаке и принялся тереть лицо рукавом куртки, всхлипывая, икая и то и дело снова срываясь на плач.

Дон Гаспар вздохнул и повернулся к коменданту:

- Так-таки просятся? И дон Хулиан тоже просился? - в его голосе не было ни намека на издевку. Сама наивность.

- Да не просился я! - взвыл хакареро. - Ваш-милость! - он умоляюще сложил руки: - Будто их милось, сеньор комендант, не знает, как мне ночью спать не дают! То Диас, то кривой Мартинес. Зажмут рот, чтобы не орал - и давай. И попробуй не дай... - мальчишка обижено фыркнул и потрогал сине-багровое веко. - Я уже и жаловался. А тюремщики только ржут. Весело им, сволоч... - Хулиан прижал пальцы к губам: - Ну, сеньорам тюремщикам весело, то есть...

- Жаловался, значит... - Оливарес переступил с ноги на ногу. - И в другую камеру его не перевели. А вот это уже потакание содомитам. Этому... Диасу, правильно?

Судя по физиономии коменданта, тот был близок к тому, чтобы пришибить Хулиана, и, если бы не Оливарес, к которому он очевидно проникался все менее дружескими чувствами, он не замедлил бы осуществить свое желание.

— Господь с вами, сеньор! Да этот мальчишка врет и не краснеет! Разумеется, если вы настаиваете, я проведу расследование, но я должен заранее вас предупредить, что оно может повредить вашему племяннику, учитывая огласку.

— А без огласки провести расследование никак нельзя? — простодушие, с которым каталонец задал свой вопрос, в точности совпадало с тоном Оливареса. — Спорить готов, если здесь кто-то потакает содомитам, то это не вы.

— Мне неизвестно ни о каких таких жалобах, — буркнул комендант.

- Конечно, - тут же согласился дон Гаспар, легко меняя гнев на милость. - Я и не сомневался, что такой умный и рассудительный человек, как вы, сеньор Рамирес, никогда бы не допустил подобного в вверенной ему тюрьме. Но мальчик...

- Я не врууу! - заныл Хулиан, размазывая слезы ладонью. - Спросите Рейеса, ваш-милости! Да кого хотите спросите - вам все подтвердят!

- Вы ведь не думаете, что мой племянник, - Оливарес выделил эти два слова, - станет лгать? Благородную натуру, - он чуть заметно усмехнулся, - не сможет испортить ни улица, ни притон, ни тюрьма. Должно быть, его принудили?

- А-ага... - всхлипнул Хулиан, и его вдруг прорвало: - Они говорят: тебе, мол, самому нравится. Только враки все это. Кому понравится, когда задницу так жгёт, что не присядешь? Я бы и не стал никогда ваш-милость, честное слово! Только меня этот из богадельни спортил - здоровый бугай, лет пятнадцать ему было, а то и все двадцать. Нас вместе спать уложили, так он в первую же ночь ко мне и полез. Больно было - думал подохну! А все кругом, словно глухие: дрыхнут себе или пялятся и молчат. У меня потом кровь шла, я боялся: она вся вытечет - и готово, нет больше Хулиана. Но ничё, оклемался. А на другую ночь он снова полез. А на третью - я из богадельни сбежал. Я ж не совсем дурак. А потом меня Сильва приютил. Он хороший был, Сильва. А Мартинес с Диасом - те еще гады! Ой, как жгёт-то!.. - он аж затанцевал на месте.

Оливарес повернулся к каталонцу, бледный, но совершенно спокойный:

- Да, так я себе это и представлял. Мальчик из рода Гусманов никогда не пошел бы на такое добровольно. Дон Алехандро, как думаете, не стоит ли нам обратиться к инквизиции? Трибунал охотно разбирает жалобы таких несчастных детей.