Миновала неделя, затем другая - с тех пор, как дона Хуана поместили в камеру Алонсо. Подошел к концу сентябрь. За оконцем, смотревшим на тюремный двор, все чаще моросил колючий мелкий дождь, небо было свинцово-серым, и с наступлением сумерек становилось уже по-настоящему холодно.

О кузенах, словно, забыли. То есть, нет, конечно, в камере поставили вторую кровать с тощим, жестким, как доска, тюфяком, и в обед приносили две миски супа вместо одной, но больше ничего не происходило. Даже лекарь не заглядывал, хотя дон Хуан ночами кашлял так надрывно, что его, должно быть, слышали за стенами тюрьмы. А по утрам губы у него нередко бывали в крови.

Но в один из последних сентябрьских дней,  стражник, принесший Алонсо скромный завтрак, тронул старшего узника за плечо:

- На выход.

Дон Хуан, сидевший, сгорбившись, на своей кровати, поднял голову, бросил на Алонсо прощальный взгляд:

- Вот и все, Алонсито... Ты, не думай, все... все обойдется, правда... - и улыбнулся растрескавшимися губами.

- На выход! - поторопил его стражник.

- Да поможет вам Господь. дон Хуан! - успел крикнуть кузену  Алонсо.

Дверь с шумом захлопнулась - чтобы всего через десять минут вновь отвориться и пропустить в камеру невысокого монаха.

Новый посетитель до странности напоминал замученного жизнью подростка. Подростка - потому, что на его лице, покрытом россыпью гнойничков, не было ни малейших следов усов или бороды. Даже щетины не наблюдалось. Лишь несколько тонких темных волосков над верхней губой. И запястья, выглядывавшие из рукавов белой рясы, были у него по-мальчишечьи худыми. И только взгляд серьезных карих глаз выдавал опыт прожитых лет. Когда он заговорил, голос у него оказался под стать облику - высоким, скрипучим, не то отроческим, не то стариковским.

- Не бойтесь, дитя мое, - а вот улыбка монаха была неожиданно приятной. - Я знаю, что моя внешность мало располагает к доверию. Да и арестованные обычно склонны видеть в любом доминиканце врага. Но я попробую вас в этом разубедить. Как вам здесь живется? Вас не обижают? Может, у вас есть жалобы? - монах присел на пустую кровать дона Хуана.

Внезапная грубость юноши, очевидно, не смутила монаха.

- Ну, вот, я был прав, - его улыбка погасла, но в голосе не было ни гнева, ни обиды, только бесконечное терпение.

Терпение опытного следователя. Или корабельного капеллана, которому доводилось усмирять взбунтовавшихся галерников. Или школьного учителя, привыкшего видеть пустые глаза неучей.

- Вы уже считаете меня врагом. А ведь я пришел к вам с миром, - он развел руками, - и без оружия. Посмотрите на меня, дитя мое. Не люблю, знаете ли, разговаривать со стенкой.

- А я, знаете ли, не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне, - ответствовал монаху Алонсо, глядя все так же мимо. -  Позвольте напомнить - в родстве с вами я не состою.

- Дон Алонсо, - с упреком вздохнул монах, - мое имя Антонио Карреро, и довожусь я вам, - он задумался, загибая пальцы и шевеля губами: - стало быть, троюродным дядькой по линии вашей бабушки. Это если не копаться в других генеалогиях. Но род наш столь обширен, что вам простительно меня не знать. Я и сам, признаться, понятия не имел о вашем существовании и охотно пребывал бы и дальше в счастливом неведении.

На губах монаха вновь заиграла улыбка:

- На правах родственника я мог бы попенять вам, что вы дурно воспитаны, но я здесь не за тем.

- С вашим батюшкой все хорошо, - проскрипел монах. - И будет еще лучше, - он сделал паузу, - если вы ему поможете, - потер подбородок, выжидательно глядя на Алонсо, случайно сковырнул гнойничок и поспешно стер кровь тыльной стороной ладони.

- Как же я могу ему помочь? - оживился Алонсо. Теперь он глаз не сводил с монаха.

- Начнем с малого, -  фрай Антонио снова улыбнулся. - Если вы не станете усугублять его положение своими безрассудствами, это уже будет неплохо.

- Какие здесь могут безрассудства, - усмехнулся Алонсо. - Здесь со скуки помереть можно...

- С доном Хуаном, вы, мне кажется, не скучали, - покачал головой монах. - Ну, да ладно. От вас не так уж много требуется, на самом деле. Чуть больше скромности, приличествующей отроку ваших лет. Чуть больше больше христианского смирения. Помните, жизнь и смерть во власти языка. Не только ваша жизнь, дон Алонсо, не только ваша, - он продолжал улыбаться, и в этой улыбке не было угрозы или насмешки, лишь мудрость, которая приходит с годами. - Видите, я тоже читаю Писание по-испански, - фрай Антонио сложил руки на коленях, будто примерный ученик. - Ах, да, пока не забыл: дон Андрес Лагуна передавал вам поклон и справлялся о вашем здоровье. Мне не хотелось бы огорчать его дурными вестями.

Он потер руку, потом грудь - сквозь ткань рясы, повел плечами. Что-то неуловимо неправильное было в том, как он держался, как сидел - во всей его позе, словно у него ныли мышцы от подступающей лихорадки.

Отредактировано Провидение (2023-08-01 09:12:03)

- Ничего вы не поняли, - лицо монаха омрачилось. - Ди... - он едва не сказал "дитя мое". - Дон Алонсо, мне думается, вы не вполне осознаете всю серьезность вашего прегрешения. Вы легко каетесь,  и это внушает мне страх, что вы так же легко вернетесь ко греху, покинув эти стены.

Дверь камеры отворилась, и на пороге показался стражник - высоченный детина с простоватым, изрытым оспой лицом.

- Ваша милость, - как-то смущенно пробасил он, словно извиняясь, что прерывает душеспасительную беседу, - там... это... ваш воспитанник у нас в караулке сидит. Вас, стало быть, видеть хочет.

- Ленчо - здесь?! - почти взвизгнул монах, привстал было с кровати, но тут же сел обратно.

- Не могу знать, ваша милость, - детина развел руками. - Он не назвался. Сказал только, что воспитанник вашей милости. Чернявый такой, лопоухий, - он ухмыльнулся и вдруг тыкнул пальцем в Алонсо. - Помладше арестанта нашего будет.

- Передайте ему, чтобы возвращался в школу, - фрай Антонио глубоко вздохнул, успокаиваясь. - Я сам навещу его позже.

- Дык не уходит он, - детина пожал плечами. - Можем, конечно, и силком выставить, если вашей милости угодно, да ведь жалко.

- Пусть ждет, - монах сцепил пальцы в замок. - Я приду, как только мы закончим.

Стражник, неизвестно отчего, расплылся в довольной улыбке и затворил за собой дверь, а фрай Антонио вновь обратился к Алонсо:

- Простите... - он покачал головой и вдруг признался: - Я хорошо представляю, что сейчас переживает ваш отец, поэтому и стараюсь помочь вам, юноша, по мере моих скромных сил.

Отредактировано Провидение (2023-07-28 20:55:32)

Монах утер лоб тыльной стороной ладони:

- Слава Богу, что так. И что теперь вы осознали, как далеко вас завело непослушание. Ведь осознали? - он, впрочем, не дал юноше времени ответить. - Вас навестят еще. Не я, мои братья, - фрай Антонио снова повел плечами и вздохнул: - Твердо стойте на том, что сказали мне сегодня. Вы глубоко раскаиваетесь в своем отступничестве и вполне сознаете всю тяжесть своего преступления. На путь греха вас толкнули лишь любопытство и мальчишеская глупость. Не упоминайте ничьих имен. Даже врага рода человеческого не упоминайте, если не хотите, чтобы вас обвинили еще и в сношениях с ним, - монах чуть заметно улыбнулся. - Поняли?

Алонсо ответил странному монаху похожей мимолетной улыбкой:

- Ничего кроме сказанного вам сегодня, фрай Антонио, я никому не скажу. Потому что это будет ложью. а зачем лишний раз радовать того, о ком вы посоветовали мне даже не упоминать?

В следующее мгновение улыбка уже исчезла с лица юноши:

- Я глубоко раскаиваюсь в своем грехе, в отступничестве, до которого меня довели непослушание и мальчишечья глупость. Как возможно его искупить?

- Это решит трибунал, - покачал головой фрай Антонио. - Он определит меру вашей вины и наказание, которое послужит вашему исправлению. Но не тревожьтесь, - монах прямо посмотрел на Алонсо, - если вы будете благоразумны, оно не будет слишком суровым. И довольно об этом, - он хлопнул ладонью по колену. - Не изводите себя заранее мрачными фантазиями. Скажите лучше, какое будущее мыслит для вас ваш отец. Придворная карьера теперь будет вам недоступна.

- Значит, не видели, - кивнул монах, кажется, пропустив слова Алонсо мимо ушей. - И неужели вы не задумывались, почему молодого идальго не научили фехтовать? И это в Гранаде, где еще жива память о мудехарских восстаниях, где даже клирики владеют не только мечом духовным, но самым что ни на есть обычным?

- А вам, стало быть, ответ на этот вопрос известен?  - насмешливо поинтересовался Алонсо.  Теперь он снова смотрел мимо монаха - также как в начале этого странного разговора.

- Известен, - фрай Антонио скрестил руки на груди. - Дворянин без шпаги - далеко не всегда трус или неумеха, - он вздохнул. - Иногда ее просто нельзя обнажать. Врачебный запрет, представьте себе. А носить ее просто так, не умея фехтовать - лишний риск. Если ты при оружии - будь готов драться.

Монах поднялся, зачем-то оглянулся, бросив взгляд на шерстяное одеяло на кровати, быстрым движением поправил рясу и вновь обратился к юноше:

- У вашего отца давняя болезнь сердца. Знаете, когда с человеком случаются обмороки? Он ее скрывает, и я бы не нарушил его тайну, однако в последние дни его недуг усилился, - фрай Антонио шагнул к Алонсо: - Обещайте не причинять ему лишних волнений. Больше, чем вы уже причинили.