Адриана помимо воли начал разбирать смех: ну, какое уважение между тюремщиками? Может, у них еще и честь есть?

- Уважение - вчера было, а завтра кончилось, - баск качнул головой. - Я предпочитаю что-то более... осязаемое. Давай так, за оба кольца - крынку молока и чтобы сливок было побольше, - молодой человек загнул палец, - одеяло потолще, - загнул второй, - кружку и ложку. А то арестовывают, понимаешь, прямо на улице и домой за вещами зайти не дают.

Мачо облизнулся, не сумев скрыть проступившей на его лице жадности.

— Давай! — он протянул руку.

— Тюфяк еще приличный, — не выдержал Саенс. — И кормить его будешь получше — как дворянину положено. Сам же рад будешь, что не стал с кем не надо ссориться.

Непрошеное вмешательство Мачо явно не понравилось, но заметным усилием воли он сдержался, слишком выгодную сделку ему предложили:

— Неделю, — он пошевелил пальцами. — Неделю кормежки.

- По рукам, - кивнул баск, втайне надеясь, что дольше недели он тут не задержится. Вложил в ладонь Мачо письмо и второе кольцо: - Серебряное нужно будет показать адресату.

— Духовнику сеньора графа Оливареса, — полувопросительным тоном проговорил Мачо и повернул голову к невидимому товарищу. — Эй, посвети-ка. Прочитать надо. Чтобы чего не того не послали.

На некоторое время все еще открытое дверное окошечко опустело, но видно в него было только подмигивающий свет поднятой над головой лампы. Судя по негромкому бормотанию, читал Мачо не про себя, и Саенс, явно прислушивавшийся, хмурился всякий раз, как в этом бормотании проскальзывали слова: книга, библиотека, Альба, богословие…

— Что за книга? — без обиняков потребовал Мачо, снова заглянув в камеру. — Знаем мы, о каких книгах из тюрьмы пишут!

В глазах Саенса проступил ужас.

- Библия, - скромно опустил глаза Адриан, вновь неуловимо меняя тон. - Неужели в библиотеке его светлости хранилось бы что-либо недостойное?

— Знал бы ты, что иные светлости хранят, — фыркнул Мачо, то ли разубежденный, то ли согласный таковым быть. — А не по-испански ли эта библия?

Саенс судорожно вздохнул и бросил на баска исполненный укоризны взгляд.

- Боже упаси, - ахнул молодой человек. - Разве бывают библии на испанском?

Вообще-то, допрос узника не входил в обязанности тюремщика. Вообще-то, Мачо как-то подозрительно много знал для простого стражника. Но отступать было поздно. Оставалось только делать невинное лицо.

Такое лицо делал Франсиско де Андрада, их школьная знаменитость, когда наставник спрашивал, правда ли у него болит живот, или он притворяется.

Они всем классом завидовали Франсиско по-черному: ему позволялось прогуливать школу, особенно уроки гимнастики и плавания, его никогда не наказывали и, кажется, вообще, боялись лишний раз трогать. Стоило Франсиско жалобно скривить рот и заломить брови, как учителя торопились отослать его домой.

В классе перешептывались, что у Франсиско "еврейская болезнь". Что это такое никто точно не знал, но многие охотно бы ее подцепили.

Впрочем здесь, в тюремных стенах, ни о чем еврейском даже думать не хотелось. Да и оценить игру Адриана не смог бы никто, кроме его сокамерника.

Адриан сказал было, что врагов у него нет и быть не может, он-де простой секретарь, но осекся: перед глазами всплыло искаженное болью лицо Кармоны. Наемник знал о нем много такого, что заинтересовало бы инквизицию. Но Кармона вряд ли успел настолько оправиться от раны, чтобы писать доносы. И Ривас тоже... Ривас видел его в платье, но все таки...

Не хотелось думать, что его арестовали, чтобы добраться до Санчо...

Нет, Санчо - умница, он не станет геройствовать почем зря. Наверное, он уже уехал... если Диего ему рассказал.

- Дон Рафаэль, - спросил он, внезапно меняя тему, - вы не знаете, что такое "еврейская болезнь"? Не подумайте дурного, просто у меня был школьный товарищ, чудак и нытик. Не купался с нами никогда. Про него говорили, что у него "еврейская болезнь". Я подумал, может, вы что-то об этом слышали.

Адриан даже вздрогнул, впервые осознав, сколь многое пропустил Саенс. Выходит, связи с внешним миром у узников совсем не было. И от этого почему-то делалось особенно жутко.

***

- Как хорошо, что вы пришли, мальчики! - щебечет донья Каталина, ведя их через анфиладу комнат. - Франсиско, бедняжке, так одиноко.

Тон у нее насквозь фальшивый - будто она прячет тревогу под напускной веселостью, и Адриан уже начинает жалеть, что они пришли:

- У Франсиско что-то серьезное? - осторожно спрашивает он. - Может, мы невовремя?

- Нет, что ты! Легкое недомогание, он будет вам рад, - донья Каталина распахивает дверь: - Ну, заходите же, не стесняйтесь. Пакито, к тебе гости! Я распоряжусь: вам принесут лимонад и печенье.

Она уходит, и Адриан облегченно вздыхает: от всей этой натужной радости ему как-то не по себе.

Франсиско откладывает книгу на одеяло и непонимающе смотрит на них:

- Вы зачем пришли?

- Тебя проведать, - Диего растерянно оглядывается, не решаясь присесть на кровать. - Болеешь, да?

Адриана обдает горячей волной смущения: они пришли не столько навестить больного, сколько проверить, не прогуливает ли он школу просто так, за здорово живешь. Но Франсиско, и правда, сидит в постели, обложенный подушками, и вид у него бледный.

- Ты как? - почему-то шепотом спрашивает он.

- Не знаю, - Франсиско пожимает плечами. - Сначала было больно, теперь просто скучно. Что нового в школе?

Адриан начинает рассказывать, но разговор не клеится. Не нужно им было приходить, подло это.

- Пойдемте хотя бы по саду прогуляемся, - бросает Диего, устав разглядывать убранство спальни Франсиско: комната у того почти девичья - стены обиты светлой тканью, на столе и полках какие-то милые безделушки, вазочки, статуэтки.

- Не хочется, - зевает Франсиско.

- Ну же, пойдем. Ты мигом взбодришься, - он внезапно хватает одеяло, пытаясь стянуть его с больного. - Хватит сидеть тут и киснуть!

- Сдурел?! - Франсиско целяется за противоположный край одеяла. - Чего ты ко мне привязался? Что вам от меня надо? Мы не друзья!

- Сам ты!.. - обижается Диего. - И друзей у тебя нет. И не появятся, если будешь вести себя, как истеричная барышня. Другой бы радовался, что мы пришли.

- Уходите, - Франсиско укрывается одеялом с головой. - Я вас не звал.

Они спешат прочь, и в спину им несется растерянное: "Мальчики, а лимонад?" И лишь на улице Адриан выдыхает:

- Чудной он. То есть, я хотел сказать: он всегда чудной, но сегодня особенно.

- Содомит, - Диего сплевывает прямо на ступени дворца Лемос.

- Откуда тебе знать?

- По нему заметно. Пойдем?

- А по мне ничего не заметно? - хихикает Адриан, заглядывая приятелю в лицо.

Диего багровеет:

- Ты совсем другое дело...

***

- Давно уже, - едва слышно пробормотал Адриан. - А дона Родриго Кальдерона обезглавили в прошлом году. Скажите, дон Рафаэль, - он поежился. - А то, что на испанском престоле теперь молодой король, вы тоже не знали?

- Законы?.. - Адриан потерялся от обилия вопросов.

Законами, касающимися евреев, он никогда не интересовался. Ему это знание было бы бесполезно, а его покровители были птицами слишком высокого полета, чтобы кто-нибудь (даже Великий инквизитор) посмел обращаться с ними, как с обычными евреями.

Болезнь Лемоса обеспокоила его сильнее прочих дворцовых интриг: человек, пытавшийся отменить рабство в колониях, теперь умирал - и как знать, не за то ли, что не раскланялся с Оливаресом, выходя из королевских покоев?

- При короле теперь его воспитатель, дон Бальтасар де Суньига, с племянником, - спохватился он. - Но Суньига немолод и болен, а граф Оливарес - темная лошадка. И кто знает, как все обернется...