Дю Пюи видел зеленое платье, разложенным на постели Габриэль, и как-то не слишком обратил на него внимание, но сейчас все было иначе. Молодая женщина была чудо как хороша, и если прочие мужчины разглядывали ее, не скрывая своего интереса, то епископу оставалось только посочувствовать.

- Я не осмелился бы спорить с вами в любом случае, сударыня, - улыбнулся он. – Но к счастью, тут и спорить не о чем, если позабыть о том, что мы в Сен-Жане, легко представить себя и в Лагранже, и любом из роскошных отелей Тулузы…

- Не спешите расхваливать ужин раньше, чем попробовали его, - в свою очередь улыбнулся комендант. – Зимой и во время мятежа достойно накрыть на стол – задача не из легких. Моя матушка приложила к тому немало усилий…
Он даже поднялся со своего места, чтобы учтиво поцеловать руку мадам де Монто.
В общем, разворачивалась обычная светская застольная беседа.
«Надо будет напомнить шевалье, что он собирался ухаживать за госпожой дю Пон», - решил маршал. Право, это было жестокое намерение и неблагодарный объект для ухаживаний.

Тем временем слуги выставляли на стол первую перемену блюд, это были супы, легкая выпечка и паштеты.
- Да будет вам известно, что его величество ратует о скромности во всех сферах нашей жизни, - заметил епископ, благостно созерцая сервировку. – И даже издал указ, запрещающий более трех перемен блюд за ужином.
- Бедным поварам приходится быть изобретательными.
- Если мы спорем кружева и вырядимся в черное, чем мы будем отличаться от гугенотов?
- Некоторым черное к лицу, знаете ли…
- А некоторым нет…

Ароматный бульон пряно пах специями, а лучшим развлечением пока что была возможность любоваться профилем Габриэль. Про то, как различать и отличать гугенотов, он, даст Бог, объяснит господам–католикам завтра.

Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-04-05 12:48:05)

"Храбрец ли он?" Не тот это был вопрос, на который кто-либо мог бы ответить иначе, не рискуя получить вызов на дуэль, но молодой человек был слишком неискушен в светских беседах, чтобы предположить за этим тонкую стратегию или заметить, что, отвечая епископу, г-жа де Бондюран сумела привести доводы за обе стороны в этом споре, ни одну из них при этом не задев. И только благодаря стыду, сковавшему его язык при воспоминании о несостоявшемся поединке с лейтенантом де Бессежем, он обратил внимание на такт маршала, не только давшего ему возможность избежать ответа, но и мгновенно сменившего тему. И только поэтому Лиссак смог и осознать, что о той дуэли можно не говорить, но и вспомнить, что его опыт не ограничивается этим фиаско — пусть и слишком поздно, чтобы снова заговорить о себе. Не успел он, впрочем, подосадовать на эту оплошность судьбы и свою собственную, как г-жа дю Пон, то ли посочувствовав ему, то ли проявляя свойственную ее полу кровожадность, вновь вернула к нему всеобщее внимание.

На этот раз, неожиданно, Лиссак оказался к этому готов:

— Мне придется вас разочаровать, сударыня, — с хорошо разыгранным огорчением откликнулся он. — Это тайна и для меня.

— Вы не знаете, часто ли вы бились на дуэли? — изумилась г-жа дю Пон.

— А вы спрашивали об этом?

Г-жа дю Пон недоуменно уставилась на него, но объясниться ей помешала г-жа де Монто, первой вспомнившая, какой вопрос послужил для мнимого графа поводом для рассказа о своем детстве:

— Если господин граф умалчивает о своих поединках, не вам, молодой человек, о них сплетничать!

— Совершенно верно, сударыня, — согласился Лиссак.

— Или привлекать к этому внимание, — не сдавалась та. — В мое время порядочные дамы не находили возможным для себя выспрашивать у мужчин такие подробности.

Укол явно предназначался для г-жи де Бондюран, и Лиссак не замедлил парировать:

— Они их выспрашивали у других дам?

— Люди мельчают, — примирительно заметил епископ. — А птица, напротив, растет. Неужели это действительно гусь?

Торжественно внесенное в столовую огромное блюдо удостоилось всего внимания, которого заслуживало восхищение столь высокопоставленного священнослужителя, но почти сразу г-жа де Монто, успевшая за это время отточить свое оружие, вновь перешла в атаку:

— Судя по вашей уклончивости, сударь, вам нечем похвастаться.

— Не вижу, как можно хвастаться попыткой защитить свою честь, — отрезал Лиссак. — Или честь дамы.

Возможно, взгляд, брошенный им на г-жу де Бондюран, не понравился г-же дю Пон:

— Ну, если эта попытка была безуспешной… — ехидно протянула она.

— Осторожнее, моя дорогая, — пожурила г-жа де Монто. — Вас могут не так понять. Госпожа де Бондюран же ясно сказала, что побеждает в поединке часто не тот, кто защищает чью-то честь, а тот, кто лучше фехтует. Наш опыт, слава Создателю, не так богат…

"Потому что кому вы нужны", — раздраженно подумал Лиссак и, не найдя лучшего ответа, прибег к той же тактике, что и маршал:

— Не все, что происходит с нами, зависит только от нас, сударыня. Вот, например, — он снова повернулся к г-же де Бондюран, — если бы не вмешательство господина графа, судьба вашего соседа, господина де Бессежа, была бы уже предопределена, и совсем не по его воле.

Разумеется, знать, насколько поместье г-жи де Бондюран отстоит отсюда, ему было неоткуда, но он понадеялся, что имя не окажется для нее пустым звуком, и надежда эта оказалась не вовсе беспочвенна:

— Он гугенот, — равнодушно заметила г-жа де Монто.

Дю Пюи молча кивнул, соглашаясь с его преосвященством.
Утренняя проповедь выдавала в молодом епископе человека неожиданно порядочного для принявшего сан паписта. Возможно, будь таких католиков во Франции побольше, протестантам вообще не пришлось бы устраивать мятежи и собирать армию на защиту своей веры.
Что до истории в Бессеже, он тем более предпочел пока помалкивать и, дабы обеспечить себе убедительное основание для этого, потянулся к гусю.

Лже-граф в общем ожидал, что застольный разговор, так  или иначе, будет вертеться вокруг его особы. И даже был к этому готов. Он знал достаточно столичных историй, чтобы развлечь ими провинциалов, редко, а то и вовсе не посещающих Париж. Но шевалье де Лиссак – как де Монбрен уже успел заметить (и не только он один, недавняя шутка капитана де Балазюка была тому свидетельством), - был мастером ставить своего старшего товарища в неудобное положение. Ну вот к чему обсуждать за ужином судьбу Бессежа и все то, что произошло у него в имении?
«Надо будет поговорить с шевалье, - пообещал себе маршал, сосредоточенно пережевывая мясо. – Храбрость и дерзость прекрасны, но слова – тоже оружие, и с ними, как и со шпагой, нужно уметь обращаться».

Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-04-07 18:48:49)

- Война есть война, господа, - подал голос дю Пюи.

Решивший, раз уж разговоров о Бессежах не избежать, обернуть происходящее на пользу заключенному. Особой необходимости в этом не было, он был уверен, что завтра, когда его солдаты захватят город, он лично освободит отца своего лейтенанта. И все же, людей судят по поступкам, и маршалу хотелось знать, как поступят с пленником комендант и епископ. Быть может, тогда ему будет легче определиться, как обойдется с ними он сам. Когда придет время.

– Без жестокости порой не обойтись. Но повод… Капитан де Балазюк сослался на слухи о том, что старший сын господина де Бессежа якобы присоединился к мятежникам. Но, простите, обвинять дворянина на основании слухов… И даже если бы это было так, господин комендант, как бы вы отнеслись к тому, что гугеноты, испытывающие, я предполагаю, глубочайшую неприязнь к вам, решили отыграться на вашей матери. Я заранее прошу прощения у вас, мадам, за это отвратительное предположение. Потому что я уверен, даже еретики не позволят себе подобного. Так неужели мы станем поступать подобным образом?

Господин де Монто нахмурился: ответ был очевиден.

- Капитану де Балазюку не помешает исповедь. Пожалуй, я напишу ему, - вздохнул епископ. – Его неистовство по отношению к гугенотам переходит все допустимые границы.

«И это все? – мысленно изумился маркиз. – У вас невинный человек в тюрьме сидит, сделайте хоть что-нибудь. Неужели гусь и паштеты важнее?»

Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-04-07 23:33:34)

Лиссак, владевший собой много хуже маршала, невольно послал г-же де Бондюран пламенный взгляд, исполненный благодарности и искреннего восхищения. Там, где он видел непреодолимое препятствие, ей хватило нескольких слов, улыбки и легкого касания руки, и вот уже г-ну де Бессежу обещана свобода! А какая доброта! Только женщина могла подумать о том, чтобы позаботиться о нем после выхода из тюрьмы!

Ядовитое словцо, сорвавшееся с уст бесприданницы, поразило его настолько, что он уставился на нее во все глаза и спохватился, лишь когда она потупилась, залившись румянцем столь ярким, что он проступил даже сквозь ее белила. И лишь тогда, снова вцепляясь в оставленный было бокал, Лиссак осознал, что в поступке великодушной красавицы она могла увидеть совсем не то же, что и он, и, проверяя свое внезапное озарение, вновь посмотрел на коменданта. И пусть тот больше не сжимал меж своих ладоней изящную руку г-жи де Бондюран, вид у него был по-прежнему оторопелый и даже слегка придурковатый — как если бы одно это прикосновение совершенно его околдовало.

Г-н де Монфор в ведьмовство не верил, а следовательно, в них не верил и Лиссак, но оба они, один в силу жизненного опыта, а другой следуя примеру наставника, были несклонны недооценивать женский ум. И хотя г-н де Монфор именовал это свойство женской натуры лукавством или изворотливостью, его воспитанник еще не научился приписывать дурные черты тем, кто ему нравился. Г-жа де Бондюран, конечно, была ангелом красоты и доброты, но наставления г-на де Монфора сыграли свою роль, и в это мгновение Лиссак увидел и другую ее сторону. На один лишь миг, в следующий он с негодованием отверг пришедшее ему на ум очевидное объяснение: вообразить себе, чтобы ослепительная г-жа де Бондюран могла быть любовницей скучноватого коменданта, оказалось непосильной задачей. Конечно, г-н де Монто был попросту в нее влюблен — кто устоял бы перед такой красавицей?

Но все же это прикосновение…

В нем самом одна мысль о ладони, так жадно накрывшей другую ладонь, вызывала однозначные чувства, но то была лишь его собственная испорченность, стыдно было думать так дурно о такой добродетельной, а главное, такой красивой женщине!

Никто иной, казалось, не услышал словца, вызвавшего такую бурю в его душе — что, впрочем, легко объяснялось тем, что, ввиду своего положения, оказавшаяся второй его соседкой девушка сидела на самом конце стола. И допивая свой бокал, молодой человек осознал, что все это краткое время взобравшийся на своего конька епископ говорил о терпимости, закончив с неожиданной практичностью:

— Но зачем вам тратиться на постоялый двор, сударыня? Пусть его проводят ко мне. Я побеседую с ним поутру.

— Вы полагаете, ваше преосвященство, — яда в голосе г-жи де Монто хватило бы на дюжину гадюк, — что великодушие моего сына может сделать этого старого еретика восприимчивее к свету истинной веры?

— Мой долг требует от меня попытаться, — просто ответил тот. — Но довольно будет и того, чтобы долг благодарности к остановившему беззаконие господину графу, к поднявшей свой голос в его защиту госпоже де Бондюран и к склонившему к этому призыву свое сердце господину де Монто смягчил и его душу в час испытания.

— Тогда пусть он будет благодарен и господину де Люссаку, — желчно добавила г-жа де Монто, — который испортил нам аппетит своими ужасами.

Лиссак, который как раз попытался заглушить голос совести, учтиво подкладывая на тарелку своей соседке кусок гуся, едва не уронил его на стол.

Маршал де Монбрен наблюдал за разыгранным мадам де Бондюран маленьким спектаклем с нескрываемым удовольствием. Он был старше шевалье де Лисссака, потому уже научился ценить в женщинах не только красоту и чистоту, - некую  смесь невинности и наивности, - но и то, в чем дамам часто и безосновательно оказывают, а именно ум и отвагу. Прекрасная Габриэль сполна обладала всеми этими достоинствами.
Господи, ему стоило стольких усилий уговорить де Базалюка оставить Бессежей в покое, удовлетворившись одной жертвой вместо многих. А красавица освободила господина де Бессежа из тюрьмы силой одного лишь своего обаяния. Немного кокетства, и бедный комендант на все готов и согласен.
«Тут главное, чтобы господин де Монто не догадался потребовать благодарности за свое великодушие, - все же подумал дю Пюи. – Хотя вряд ли, бедняга слишком благороден, и его хорошо сторожат».
Мадам де Монто выглядела раздраженной настолько, что готова была сожрать бедного шевалье де Лиссака вместо запеченного гуся. Но даже этого Габриэль ей не позволила. Удивительная женщина.

Мадам де Бондюран заговорила про часовню, и маркиз тут же вспомнил про Эмиля. Неужели они там вместе разбирали вещи умершего монаха? Каким таким удивительным образом его вестовой унаследовал от божьего человека недурную дагу?
«Впрочем, я лгу о том, что я граф де Пибрак, почему не предположить, что у мадам тоже имеются свои тайны».

- Может, и правда сменим тему? – предложил лже-граф. – Милые дамы, расскажите нам с шевалье де Люссаком про Сен-Жан. Господин губернатор уже сделал это, но он говорил, как военный. Вы, разумеется, видите свой город иначе.

Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-04-08 10:06:37)

На этот раз ее бесцеремонность проняла даже дю Пюи.
Может, в глубине души он тоже был не слишком счастлив от перешептываний шевалье де Лиссака и мадам де Бондюран, но делать замечания едва знакомому дворянину, который не в гости к вам явился, а по делу… Кем эта старуха себя вообразила? Или, вернее, кто комендант Сен-Жана?

- Тысяча извинений, сударыня, я не думал, что я такой скверный рассказчик, - демонстративно огорчился граф. – Вам настолько неинтересно, что вы бы предпочли, чтобы шевалье перебил меня? Что ж, давайте попробуем сменить тему еще раз. Мадам де Монто, вы никогда не думали о том, чтобы уйти в монастырь?

Сидящий рядом с дю Пюи епископ поперхнулся от неожиданности и громко закашлялся. Тон «графа» был предельно серьезным и настолько участливым, что трудно было предположить, что он сейчас шутит.

- Больно смотреть на то, сколь сильно несовершенство мира огорчает вас. По-моему сейчас представился удобный случай переговорить с его преосвященством. Покой, свежий воздух, умиротворение духа и тела… Гусь превосходен,  - закончил маркиз, как ни в чем не бывало. – Господин комендант, я хотел расспросить об этом капитана де Балазюка, но он слишком спешил в Шамерак, хороша ли охота в здешних краях? Вы сами охотитесь? А кто-нибудь из местных дворян участвует?