По пути в покои г-жи де Монто Лиссак успел узнать о себе много нового: и наглец он был, каких свет еще не видывал, и солдафон с манерами и повадками ярмарочного медведя, и бесстыдник, не уважающий старших, и даже распутник, осквернивший законы гостеприимства. На распутнике Лиссак не выдержал:

— Если бы вы, сударыня, не отправили ко мне служанку с запиской, все бы спокойно спали неоскверненными.

К счастью для обитателей замка, к этому времени они почти уже достигли ее покоев, и оттого ее возмущенные вопли разбудили только ее двух дам. Выскочившая на шум первой г-жа дю Пон испепелила Лиссака взглядом, бросаясь к своей госпоже:

— Сударыня, ах, сударыня! Неужели этот негодяй посмел учинить вам насилие?

— Даже не мечтайте, — огрызнулся Лиссак.

Кухарка обратилась в бегство, а от г-жи дю Пон, внесшей свою лепту в изрыгаемые старухой проклятия, он, пока отступал, узнал, что на его сомнительные достоинства могла бы польститься только полностью погрязшая в разврате и изголодавшаяся по мужской ласке зараженная всеми дурными болезнями цыганка, даже собственным именем не способная подписаться. Каким образом эти свойства могли сочетаться в одной-единственной красавице Лиссак уточнять не стал и поспешно ретировался — драться с разъяренными бабами он мог не более, чем вызвать на дуэль коменданта, а слушать все те гадости, которые они могли сочинить о нем и г-же де Бондюран, не хотел. К счастью, едва он исчез из виду, дверь в покои г-жи де Монто захлопнулась, и молодой человек, постояв несколько минут в оконной нише, чтобы перевести дух, побрел обратно к себе, мысленно проклиная вздорных старух и всю их свиту.

Стоила ли г-жа де Бонжюран всех этих треволнений? Если бы она ждала его, он без колебаний сказал бы да, а так ему оставалось лишь жалеть, что проклятая записка предназначалась не ему… да и она ли ее написала?

Без свечи мрак в замковых переходах сделался почти непроглядным, шел он теперь по памяти и на ощупь, и ни возвращаться на кухню, ни искать г-жу де Бондюран в ее покоях он не собирался, третья выволочка его вовсе не привлекала. И дверную ручку их с мнимым графом комнат он открывал оттого очень медленно и очень осторожно, не столько опасаясь разбудить маршала скрипом дверных петель, сколько надеясь, что тот не заметит его возвращения, поглощенный теми же трудами, что позволили молодому человеку уйти, а теперь заставляли его жечь свечу, чей свет просачивался под дверь.

О том, что сказать командиру, если вернуться незамеченным не получится, Лиссак задумался лишь в тот миг, когда увидел полоску света под дверью, но горький урок, преподанный ему г-жой де Бондюран, сам собой подсказал ответ:

— Прошу прощения, господин граф, — покаянно произнес он — положительно, этой ночью он только и делал, что извинялся! — и опустил взгляд к чулкам, неотличимым уже по цвету от каменного пола. — Если бы я знал, чем все кончится, я бы вообще…

Вздох, сорвавшийся с его губ, был, при всей своей глубине, вздохом нахлынувшего вдохновения. Подумать только, ведь только что он гадал, как не скомпрометировать г-жу де Бондюран!

— Я вышел по нужде, — объяснил он, лихорадочно вспоминая план замка. — Я… Я не привык к ночным вазам в спальне, сударь, прошу прощения. А мне еще подсказали, где поганое ведро ставят, это недалеко, и я пошел. Но ведра не было. Ну, я подумал, что ошибся этажом, и пошел вниз, а там…

Тут уже начиналась более твердая почва, и он отвел наконец глаза от чулок:

— А там была госпожа де Бондюран, у нее пропала служанка, вышла и пропала! Мы пошли ее искать, и она оказалась в подвале, ее старая ведьма… то есть, извиняюсь, госпожа де Монто заперла в тюремной камере. Хорошо, меня часовой узнал! Мы ее выпустили и пошли на кухню, и тут она примчалась… То есть комендант с госпожой де Монто пришли, и госпожа де Монто… Бррр, страшная женщина! Она заявила, что эта служанка то ли украсть что-то хотела, то ли часового соблазнить… я, честно, не знаю, что ей втемяшилось, но крику было… Потом господин де Монто попросил меня проводить госпожу де Монто к себе, и я проводил. Она вам на меня еще пожалуется, пари держу. Вот. Прошу прощения, господин граф.

Свеча затрещала громче, свет замигал, и молодой человек шагнул к столу, торопясь снять с нее нагар.