Пока Доминика не было, хирург развел бурную деятельность. Неторопливо допил вино, прошелся по комнате, проверил, как себя чувствует раненый. Потом ему в голову пришла еще одна мысль. И к возвращению секретаря он успел заново наполнить кружку, подогреть вино на краю жаровни, изрядно его подсластив, и даже обернуть кружку обрывком чистой тряпки, чтобы молодой человек не обжег руки. Впрочем, к его приходу вино уже не было слишком горячим, и тряпка служила больше для того, чтобы сохранить тепло.

- С возвращением, - поприветствовал его Барнье. - Идите греться и рассказывайте, чем закончился поход.

Шере с облегченным вздохом свалил у двери мешок с дровами и поставил под ложе Лампурда уродливую жестяную посудину, которая при необходимости могла бы послужить тому ночным горшком. В комнатушке к этому моменту сделалось тепло, и он сбросил промокший плащ и башмаки и откинул со лба влажные пряди.

– Я договорился с одной… молодой женщиной, – он невольно коснулся воротника, на котором виднелся след помады. – Она обещала прийти на рассвете и провести здесь весь день. Я ее немного знаю, она… ну скажем так, честная девушка.

Колетта расхохоталась бы, услышав такое описание – и мать ее, и бабка были шлюхами, и если она когда-то и была девушкой, то она сама этого не помнила. Но ее предложила мадам Перрон, и согласилась она с радостью – взвизгнула от восторга и полезла лизаться, причем скорее всего, только потому что ее привлекал Лампурд.

– А еду принесут из трактира. – Он осторожно поставил башмаки на край жаровни, благодарно кивнул, принимая теплую кружку, отпил глоток и растерянно взглянул на вино. – Они ошиблись?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере помрачнел и, выигрывая время, отпил еще глоток. Когда говорят «Не отвечайте, если не хотите», это никогда ничего не значит.

– Да, – нехотя отозвался он, – удачное знакомство. Счастливое стечение обстоятельств. Везение. Если бы у нас была бумага и чернила, я бы вам показал. Хотя, наверное, не стоило бы. А что на самом деле делают военные врачи в своей палатке?

Наверное, как раз Барнье рассказать было можно, все-таки он служил господину капитану и… и явно не умел держать язык за зубами. И пусть никто и не приказывал Шере помалкивать обо всем, о чем он обычно не говорил, у него слишком хорошо было развито чувство самосохранения. Лампурд не задавал вопросов, но это не означало, что он не умел или не хотел этого делать – а хирург здесь еще появится.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере едва слушал, не сводя восхищенного взгляда с прыгающей по стене тени. И хотя он засмеялся, конечно, кто бы на его месте не засмеялся, печальная история шевалье де Мартеля занимала его куда меньше, чем руки хирурга.

– О, – выдохнул он, когда белочка исчезла, и соскочил со своего насеста. – Пожалуйста, пожалуйста, научите меня!

Первой его осознанной мыслью было показать Александру – или он уже слишком взрослый? Но настоящей причиной его просьбы было не это, и даже не его собственный восторг. Нет, он и сам не отдавал себе в этом отчет в тот момент, когда, забывая про свои босые ноги и холодный пол, подошел к врачу почти вплотную, но такое искусство, в отличие от умения владеть ножом, могло по-настоящему ему помочь. Убить или даже ударить человека он не мог, но вот понравиться…

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Это тепло в обращенном на него взгляде… Шере перехватывал множество таких взглядов, приязнь вызвать легко – выслушав, поняв, посоветовав, подсказав… Женщины, всех возрастов и сословий, легко привязывались к нему – иногда даже слишком горячо. С мужчинами нужно было вести себя иначе, и пожалуй, впервые на Шере так смотрел мужчина.

И еще эта забота… С того момента, как он расстался с Мадо, он заботился о себе сам.

Барнье, это он уже понял, был очень хорошим человеком – и все равно было неловко.

Смутившись, Шире поспешил вернуться на свое место – теперь уже глядя под ноги, потому что на полу в комнатушке Лампурда могло оказаться что угодно – и лишь тогда запоздало сообразил, что сделал ошибку.

– Но… вы же не сможете мне показать…

Окончательно смутившись, он схватился за теплую еще кружку и отпил глоток. Не сейчас же, в самом деле…

- Что значит, не смогу? - не понял его хирург. А может, сделал вид, что не понял. Но переставить бочонок вместе с устроенной на нем лампой было делом нескольких мгновений.

- Сначала свет, - пояснил он. - Между вами и стеной.

Шере нетерпеливо кивнул – это было очевидно до смешного – и тут же мысленно одернул сам себя. Лампа подмигивала – масла в ней, верно, оставалось всего ничего, а за закрытыми ставнями по-прежнему было черным-черно. Не без усилия отведя жадный взгляд от рук хирурга, Шере снова осмотрелся. Пламя в плошке давно погасло, но где-то могло оставаться еще масло.

Барнье, судя по всему, озадачился тем же, потому что отправился рыскать по углам в поисках топлива для лампы. Они оба были правы в своих рассуждениях - масло нашлось, почему-то в камине, но теперь урок можно было начать и не опасаться, что он прервется на самом интересном месте.

- Если есть две лампы, можно поставить свет так, чтобы тени двоились, выйдет еще интереснее, - подливая масло, пояснил хирург. - Все-все, со скучным я уже закончил. Кого сначала? Собаку? Птицу? Белочку?

– Белочку, – Шере не колебался: белочку он уже видел. Но, едва выпалив это слово, он заметно смешался и опустил глаза. Когда хирург вдруг как будто забыл об уроке и принялся оглядываться, он с трудом справился с нетерпением – и надо же было опять не сдержаться! – Прошу прощения, сударь. Просто… это же просто волшебство какое-то!

Не все его смущение было наигранным, хотя он и знал, что люди, в большинстве своем, готовы считать чужое искреннее внимание достаточной платой за очень многое. Но вместе с тем он отлично помнил, что стоит человеку заподозрить за любознательностью корысть, и знание в его глазах тотчас же превратится в предмет торга. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы улыбка Барнье поблекла, а в смеющихся глазах появился расчет – и он и сам не смог бы сказать почему. Но как-то до сих пор между ними не было места расчету.

– Я веду себя как последний дурак, да?

Шере заглянул в кружку, обнаружил, что она пуста, и все равно отставил ее подальше.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Глаза Шере засияли, но ответить он не успел.

– На черта ему манускрипт? – хрипло спросил голос за спиной. – Он же не умеет читать. Писать умеет, а читать – нет.

– Я буду рассматривать картинки, – хмуро ответил Шере. В кои-то веки привычка Лампурда посмеиваться над его нелюбовью к чтению не вызвала у него улыбки. – Как ты себя чувствуешь?

– Хочешь узнать на своем опыте? Не рекомендую.

– А все-таки? – Шере с сомнением взглянул на приятеля: манеры болтать о других за ним раньше не водилось, да и лихорадочный блеск в его глазах не внушал доверия – или это был опиум? – Ты так и не сказал, что с тобой случилось.

– Пират со мной случился, рифмоплет недорезанный, – Лампурд, отказавшись от попытки сесть, мрачно уставился на коллекцию оружия на стене. – Откуда что берется? Я думал, я знаю его как свои пять пальцев. Или это я сам старею? Дай выпить.

Шере не поверил своим ушам. Не так много дворян промышляло на парижском дне, чтобы он не знал, о ком речь, и не так много у Лампурда было приятелей, чтобы он его никогда не видел – хотя и никогда не вступал с ним в разговоры. Пират был очень хорош – это признавали все, но ведь Лампурд его учил!

– Вы повздорили? – спросил он, разматывая тряпки на горшке с бульоном. Барнье, похоже, был прав – и про дружбу, и про честь, и про дворянина…

– Мне его заказали, – отрезал бретер. – Хорош болтать, дружок, не твое это дело совсем. И не его уж точно. Не в обиду вам будь сказано, сударь.

Он перевел тяжелый взгляд на хирурга.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Не болтать лишнего, – сумев, наконец, сесть, Лампурд забрал у Шере горшок и поднес ко рту. – Вы сказали «тоже». И откуда он вас вытащил, что у вас тоже есть неписаные правила? Если это не мое дело, так и скажите.

Шере мог бы добавить, что неписаных правил и традиций в этом квартале было куда как больше, но ответ на заданный бретером вопрос занимал и его тоже, и он промолчал.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере не поверил, даже вспомнив про длинную фразу на чужом языке, которую Барнье переводил ему чуть ранее: представить себе, чтобы люди стали давать друг другу подобное обещание… Зачем? Но по лицу бретера было видно, что ему, напротив, это о чем-то говорило, и большая доля подозрительности исчезла из его взгляда.

– Монпелье, вот как? Меня зовут Лампурд, – он отставил горшок, едва не уронив его при этом. – Если вам как-нибудь понадобится моя помощь, буду рад ее оказать. И надеюсь, что мне никого за вами посылать не придется, потому что во-первых, некого, а во-вторых, разве что очень далеко и совсем по иному адресу.

– Колетта будет, но ко мне ее не посылай. Не хочу, чтоб знали…

– Понял, можешь не объяснять.

Шере вопросительно взглянул на врача. Захочет ли тот, чтобы в этом квартале знали, где его искать?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Названный хирургом адрес явно произвел сильное впечатление на Лампурда, который так и впился глазами в Барнье.

– В доме Кавуа, вы сказали? – переспросил он. – Кавуа, который капитан гвардейцев кардинала?

– А разве есть еще какой-нибудь? – удивился Шере.

Лампурд изо всех сил почесал голову, от чего его всклокоченные черные волосы встали дыбом.

– Пошептаться надо, – решил он. – Доктор, вы меня простите – я человек простой, неотесанный… Вам, это, выйти, прогуляться не требуется?

Шере возвел очи горе и на отборном парижском арго, понятном постороннему лишь немногим больше, чем бретонский, сообщил бретеру, что он ведет себя как последний болван. Лампурда это ничуть не тронуло.

– Не оскорбляй мои уши всякой тарабарщиной, дружок. Хороший тон не позволяет мне ответить тебе так, как ты заслуживаешь… даже если ты не недооцениваешь господина доктора.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Едва щелястая дверь закрылась за врачом, Лампурд сжал руку Шере, и тот невольно покривился от боли.

– Черт, прости, – это было сказано с безразличием человека, чьи мысли заняты чем-то иным. – Ты его привел… Ты ему доверяешь?

– Я никому не доверяю, – Шере говорил шепотом, но не потому, что опасался чужих ушей – всего лишь по привычке. – Он… хороший человек.

– Ну надо же! Раньше я от тебя это прилагательное только про шлюх слышал, – усмехнулся бретер.

– Это – что?

– Нашел время спрашивать – когда у меня все в глазах двоится, ну ей-богу. Слушай и решай сам, что ему рассказывать, что нет. – Он понизил голос так, что Шере был вынужден наклониться к нему, чтобы расслышать хоть слово. – Меня наняли убить двоих – сперва Пирата, потом этого… Кавуа. А он… долго объяснять… он знал, кого мне заказали.

– Пират знал?

– Нет, ангел господень! Он спросил – да, нет? А потом…

В воздухе ненадолго повисла тишина, которую прерывало лишь потрескивание дров на жаровне. Шере не перебивал, хотя самое главное уже было сказано. Затем с лестницы донесся визгливый скрип ступеней, и Лампурд опомнился.

– Я думал, раз не убил, добивать не будет. А он… Он сказал, что хочет убить его сам. Давно. А я чтоб держался в стороне. Или… в общем, сам понимаешь. Чтобы я дал слово, что откажусь.

Лампурд грязно выругался, и Шере молча сжал его руку в ответ. Понимал он, конечно, далеко не все, но ни малейших сомнений в том, как поступить, у него не было.

– Ложись, – вздохнул он. – Я очень рад, что узнал об этом только сейчас.

– Я бы и не сказал иначе, – хмыкнул бретер и осторожно улегся снова на свое жесткое ложе. – Откуда он знал, как ты думаешь?

Шере задумался. Не об ответе – в ответе он был почти уверен – а о том, что главная загадка разрешилась: Лампурд действительно собирался вернуть деньги заказчику. И врача не позвал – потому же. Вот уж точно – с кем поведешься…

– Дворяне, – с отвращением пробормотал он – в пустоту, потому что бретер уже спал.

Отредактировано Dominique (2016-03-31 00:09:03)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.