Отсюда: Te amaré
- Подпись автора
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » Завещание. 28 сентября 1627 года
Отсюда: Te amaré
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Через три дня в поместье Фонтре снова появились гости. Слуги заметили их издали, двух мужчин на хороших, породистых лошадях. Труднее было не заметить только белые греческие кресты на красных плащах. Но капитана де Кавуа с ними не было.
Гости спешились у ворот, один из них - по виду типичный гасконец - попросил доложить хозяевам о прибытии господ л'Арсо и Вийе, гвардейцев Его Высокопреосвященства кардинала де Ришелье.
Рейнар держался официально донельзя, и, вопреки обыкновению, ни разу не пошутил - даже когда раскланивался перед хозяйкой поместья, объясняя, что прибыли они, собственно, к мадам де Монэ. Когда мадам дю Фонтре поинтересовалась, с какой целью, в разговор вступил его спутник и вежливо пояснил, что гвардейцы привезли письмо для мадам и, если она пожелает, она перескажет его содержание сама.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
Три дня без единой весточки – это много. Неизвестность была невыносима, и Франсуаза не раз и не два проклинала собственную нерешительность. Что ей стоило спросить, когда он приедет? На смену этому вопросу тут же приходил вполне разумный ответ – что он и сам не смог бы этого сказать. Служба, расследование, рана, в конце концов… Молодая женщина то и дело подходила к окну, но дорога всегда оставалась пустынной. Пол-лье, всего лишь пол-лье… Она готова была пройти эти пол-лье, даже пешком. Останавливали гордость, жалкие остатки благоразумия - и понимающие взгляды мадам дю Фонтре, которая, благодарение небесам, ни о чем не расспрашивала, но совершенно явно о чем-то подозревала. Ждать, ждать, ждать… Франсуаза и ждала, но вышло так, что на этот раз появление гостей она проглядела.
- Мадам, вас желают видеть. Двое гвардейцев его высокопреосвященства.
- Капитан де Кавуа? – Франсуаза порывисто обернулась.
- Нет, мадам. Господа л'Арсо и Вийе. Они ожидают в гостиной.
Сердце почему-то стукнуло не в такт. Чтобы не бежать, ей вновь пришлось напомнить себе о приличиях. И все равно в гостиную мадам де Монэ вошла несколько быстрее, чем это было бы уместно. Шевалье л'Арсо, черноусый зубоскал, рассказывавший ей про дракона, выглядел хмурым. Второго она не помнила.
- Господа… - Она переводила настороженный взгляд с одного гостя на другого. – Вы с вестями от господина де Кавуа?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Гвардейцы, едва поприветствовав молодую женщину, переглянулись. Л'Арсо ее знал, Вийе о ней только слышал. Но красота мадам де Монэ казалась несомненной.
- В некотором роде, да, - уклончиво произнес Рейнар после короткой паузы. - Мадам, я бы осмелился предложить вам присесть. Мы постараемся не утомить вас разговором, но вести могут оказаться неприятными.
- Что с ним? – Вопрос сорвался с языка сам собой. Франсуаза, чуточку побледнев, опустилась на краешек дивана, сжав пальцы – вступление было многообещающим.
- Мне выйти, дитя мое? - Мадам дю Фонтре вопросительно глянула на свою подопечную. То, что девочка явно неравнодушна к бравому капитану, она поняла уже давно, и, по всей вероятности, неравнодушие это было взаимным, так что теперь добрая вдова колебалась, одновременно воюя с любопытством и не зная, остаться ли для поддержки или же лучше позволить Франсуазе поговорить с гостями наедине – мало ли какие детали могут всплыть в разговоре. Видя, что та не знает, что ответить, мадам дю Фонтре кивнула своим мыслям и поднялась с кресла.
- Я буду поблизости.
Как только дверь за хозяйкой закрылась, Франсуаза вновь перевела тревожный взгляд на гвардейцев.
- Говорите же, прошу вас.
Солдаты снова переглянулись. По мнению обоих, для таких разговоров лучше подходили священники. Мудрые, всепонимающие и так далее. На худой конец, опытные душеприказчики. Бывают же такие?
- Этот пакет... - наконец решился Вийе, показывая женщине запечатанное письмо. - Предназначен для вас, мадам. Бумага составлена по всем правилам, никаких особых трудностей у вас не возникнет. Господин капитан приказал отвезти ее вам, когда...
Он слегка замялся. Женская привычка по любому поводу падать в обморок его смущала. А тут вроде как сам Бог велел.
Женские слезы были еще хуже. Лучше обморок, ей-богу.
В соавторстве
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
- Когда – что? – бледнея еще сильнее, переспросила Франсуаза. Она подалась вперед, не решаясь протянуть руку за письмом. – Ради Бога, объясните… Что это за бумага?
Л'Арсо поискал подходящие метафоры, которые могли бы сделать известие не таким болезненным, не нашел, и, с сочувствием глядя на молодую женщину, сказал прямо:
- Завещание, мадам. Он составил его вчера и приказал отвезти вам, когда все будет кончено. Когда мы уезжали, он еще был жив, но... Надежды нет. Мне очень жаль, сударыня.
- Что?!
Сознание Франсуаза не потеряла, хотя на какой-то миг перестала слышать даже собственный голос. В глазах потемнело, сердце словно стиснуло стальным обручем. Стальным и невероятно холодным.
- Нет… - мгновенно заледеневшими губами выговорила она, чувствуя, как под ногами раскрывается пропасть. - Не может быть…
Совсем недавно она была уверена, что большего ужаса испытать уже нельзя. Оказалось, можно.
- Франсуа…
Мадам де Монэ вскинула на гвардейцев отчаянные глаза.
- Но он еще жив?
Солдаты, стоявшие со скорбными лицами, в который раз переглянулись.
- Когда мы уезжали, был жив, - повторил гасконец. - Господин капитан очень плох. Никто не знает, в какой миг Господь призовет его.
- Возьмите письмо, сударыня, - Вийе сделал шаг к женщине, с легким поклоном протягивая пакет. - Такова воля умирающего. Никто не сможет сказать, что мы ее не исполнили...
Франсуаза резко поднялась ему навстречу. Лицо у нее было совершенно белое, губы стиснуты, но глаза сухие.
- Оставьте… у себя, - четко проговорила она, отстраняя протянутый пакет. – Капитан еще жив. И отвезите меня к нему. Прошу вас.
В соавторстве.
Отредактировано Франсуаза (2016-04-09 23:29:36)
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Гасконец отвел глаза.
- Мадам, он в лагере... Это такое место, что женщине там...
- Мне все равно. Прошу вас. – Голос Франсуазы дрогнул, но взгляда она не опускала. – Или я просто поеду туда сама.
- Вас не впустят часовые, - вздохнул Вийе. - Сколько вам нужно времени на сборы, мадам?
- Столько, сколько будут седлать лошадь. – Франсуаза прикусила губу. Ни репутация и ничто иное ее сейчас не волновало, она вообще об этом не думала. Важно было лишь одно – успеть. – Или… я могу ехать с кем-то из вас…
- Мадам, - Вийе с легкой укоризной покачал головой. - Пусть седлают коня. Какие бы чувства не тревожили вас теперь, не забывайте, сколько вокруг глаз и длинных языков, которым все равно, чье имя порочить.
- Во всяком случае, вашему ничего не грозит, - с горькой насмешкой откликнулась Франсуаза. Сейчас, когда дорого было каждое мгновение, думать о длинных языках… Но спорить выйдет дольше, чем оседлать. – Через пять минут я буду в седле.
Вийе не понял, почему молодая женщина ему дерзит, хотя он хотел как лучше - для нее же. Наверняка не догадается взять с собой ни горничную, ни доверенного слугу...
Не через пять, но через десять минут троица всадников удалялась от замка.
На предложение срезать путь в обход солончака оба гвардейца ответили отказом. Не из вредности, но потому только, что мадам явно собиралась ехать очень быстро, и дорога выглядела более безопасным вариантом.
В лагере поддерживался привычный порядок. О том, что с командиром случилась беда, не говорило ровным счетом ничего. Все так же топтались лошади у коновязи, кто-то чистил оружие у костра, кто-то звенел клинками - и, судя по веселым репликам, не всерьез. Пахло дымом, конским потом, оружейным маслом, порохом, мясным варевом от костров, и только у командирской палатки, возле откинутого полога которой торчал одиночный пост, едва ощутимо потянуло легким, почти выветрившимся уже запахом ладана.
Рядом с часовым стоял темноволосый мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый на военный манер, и ожесточенно грыз длинную травинку, явно о чем-то размышляя.
Откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание высшего общества... (с)
На подъездах к лагерю Франсуаза почти машинально надвинула капюшон плаща как можно ниже. Не потому, что задумалась о предупреждении Вийе, об этом она по-прежнему не думала, но потому, что ей просто не хотелось, чтобы кто-то – включая обоих сопровождающих – видел ее лицо. Ледяной обруч не таял, а у шатра, когда в лицо пахнуло неуловимым церковным запахом, сердце больно сжалось. Неужели… все? Она едва не споткнулась, прижала к груди руку и невольно задержала шаги, хотя до сих пор едва ли не бежала. Полог шатра был откинут, но после дневного света разглядеть, что там, в сумраке, было невозможно, и молодая женщина шагнула вперед, забыв о часовом.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Ей наперерез тут же шагнул незнакомец. Судя по одежде, вряд ли он был дворянином, но перегородил путь так, словно имел на это полное право. И поклонился:
- Простите, госпожа, не знаю вашего имени... Меня зовут Барнье, я личный врач господина капитана. Осмелюсь заметить, что он очень плох, - синие глаза в упор уставились на гостью. - И вряд ли сможет принять гостей.
Сопровождавшие мадам де Монэ гвардейцы остановились у палатки, чуть поодаль, и слышали, конечно, все. Но вмешиваться не торопились. То ли не считали поведение хирурга дерзостью, то ли были того же мнения.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Но он… жив? – Франсуаза вскинула голову; капюшон свалился, но она не заметила. – Сударь… молю вас… Я потому и здесь… Он прислал… завещание…
Горло перехватило. Что сказать, как упросить? Минуты уходили, словно песок сквозь пальцы, и каждая могла оказаться последней. А она так и не успела сказать Кавуа, что…
- Я боялась… не успеть… - с отчаянием прошептала она. – Прошу вас…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Это вы? - глубоко изумился хирург. Про завещание он, похоже, что-то знал. И шагнул в сторону, с поклоном освобождая путь.
- Ох, простите, мадам. Еще жив. Но...
Что "но", осталось неизвестным. В палатке стоял полумрак. Постель располагалась в глубине, за занавесью, которая тоже была присобрана, чтобы можно было легко пройти. На столе, который обычно служил для письма, сейчас стояли несколько флаконов цветного стекла, лежали бинты, корпия и прикрытые полотном хирургические инструменты на подносе.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Не чувствуя под собой ног, Франсуаза двинулась вперед - и замерла у раздвинутой занавески.
- Франсуа…
На осунувшемся лице капитана поблескивали капли пота, волосы прилипли ко лбу, губы запеклись, и даже в сумраке шатра было видно, как горят жаркие пятна на скулах. Франсуаза сделала еще один порывистый шаг, опустилась на колени возле изголовья и, осторожно взяв тяжелую руку в обе свои, прижалась к ней щекой. Рука была горячая. Очень горячая. Грудь раненого, перечеркнутая витком повязки, поднималась и опускалась в такт тяжелому дыханию. Кавуа был без сознания, но он был жив, а значит…
- Я тебя не отпущу, - едва слышно выдохнула молодая женщина с яростной надеждой в голосе. – Слышишь? Не отпущу. Я люблю тебя.
Капитан никак не отозвался, да Франсуаза и не ждала ответа, но ресницы раненого чуть заметно дрогнули. Услышал или нет? Неважно. Выпустив на миг обжигающе горячие пальцы, молодая женщина подняла стоящий прямо на полу, рядом с изголовьем, кувшин, накрытый полотенцем – судя по запаху, в нем была вода – смочила полотно и принялась бережно обтирать пылающее в жару лицо и шею капитана.
- Я не дам тебе уйти, - упрямо прошептала она – так, словно он мог ее слышать.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
За спиной послышались тихие шаги хирурга.
- Мадам?
Было очень неудобно обращаться к ней обезличенно, но имени Барнье не знал.
- Это... Не помогает. Вы зря мараете руки.
Это могло прозвучать цинично, даже жестоко, но хирург и сам пребывал в отвратительном настроении, потому что не хотел терять ни друга, ни покровителя, и при этом трезво оценивал шансы.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Рука Франсуазы на миг застыла в воздухе, а сама она оглянулась на Барнье с трудноопределимым выражением, которое, пожалуй, больше всего походило на бешенство.
- Что вы сказали?! – с тихой яростью проговорила она. – Мараю руки?! Вы оставили его одного, вы… врач! И не поможет, если этого не делать! А вы…
Она закусила губу и мотнула головой – выбившаяся во время скачки прядь волос лезла в глаза.
- Добавьте в воду уксус, это лучше, чем просто вода. Может быть, это и не собьет жар, но хотя бы не станет хуже!
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Извольте, - хирург сделался вдруг необыкновенно вежлив. Он действительно долил что-то в кувшин из бутылки с узким длинным горлом, и с той же, новой вежливостью пояснил: - Это не собьет жар, но вам, несомненно, будет спокойнее.
- Благодарю, - с такой же холодной вежливостью отозвалась Франсуаза. – Я буду делать это до тех пор, пока вы не придумаете что-нибудь получше. Только бы…
Голос у нее дрогнул, надломился, и она закончила уже гораздо тише:
- Все, что только можно. Даже если это не поможет… Ему будет легче. Я знаю, я… ухаживала за братом…
Барнье настроился уже сказать: "То, что вы делаете, мадам, равноценно скидке в один су при покупке испанского жеребца!". Но неподдельное отчаяние в голосе женщины остановило его и он кивнул.
- Как пожелаете, мадам. Но довольно скоро я попрошу вас выйти - привезут воду для купания. Если выдержит сердце, ему это поможет. Если не сработает, к ночи его не станет.
В соавторстве
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Нет! – почти со стоном вскрикнула Франсуаза. – Он… выкарабкается. И я не уйду. Я могу закрыть глаза, но позвольте мне остаться…
Ощущение, что стоит ей оставить Кавуа – и она упустит ниточку, привязывающую его к жизни, было таким резким, что молодая женщина крепко сжала ладонь раненого.
Барнье смотрел на нее несколько секунд, потом пожал плечами.
- Как пожелаете. Простите, вы не представились, и я не знаю, как мне вас называть...
- Франсуаза… Франсуаза де Монэ. И я сделаю все, что вы скажете, только… - голос упал до едва слышного шепота, - только спасите его…
В соавторстве
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
То, что Кавуа слышал - словно через стену или тяжелое пуховое одеяло - заставило его крепче сжать пальцы. Было это бредом или нет, все равно. Воздух вокруг пылал, жар снаружи и холод внутри не давали ему очнуться по-настоящему, но обрывки фраз он еще ловил, и мимолетную прохладу прикосновений тоже.
- Я хочу этого не меньше, чем вы, - отрезал Барнье. Как будто он без уговоров не собирался сделать все возможное! - Постарайтесь его напоить. Чистая вода на сундуке справа от вас. Только осторожно.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Франсуаза молча кивнула и, ощутив слабое пожатие пальцев, быстро наклонилась, вглядываясь в лицо капитана. Услышал? Узнал? Надежда вспыхнула с новой силой.
- Держись, - шепнула она. – Я сейчас.
Стоявшая на сундуке кружка была полна чуть больше, чем наполовину – в самый раз, чтобы не пролить. Франсуаза пригубила, удостоверяясь, что в кружке в самом деле вода, и лишь после этого, вновь склонившись к Кавуа, подсунула ладонь под его затылок и бережно приподняла голову раненого. Не время было для ласки, и все-таки она на миг замешкалась, прежде чем осторожно поднести кружку к запекшимся губам капитана.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Пил он мало и словно бы даже неохотно - если можно применить такое понятие к полубессознательному телу. А через некоторое время появился врач в компании двух крепких молодых людей и вежливо спросил, не позволит ли мадам де Монэ предложить ей немного вина, пока господин капитан проходит необходимые процедуры.
Хирург был не слишком церемонен, и, хотя и не скрывал легкого неодобрения, держался несколько теплее, чем при первом знакомстве.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Франсуаза только отрицательно помотала головой, нехотя высвободила руку и поднялась на ноги, пропуская врача к кровати.
- Позвольте мне остаться, сударь, - тихо попросила она. - Я не помешаю. Я обещаю делать все, что вы прикажете, но, прошу вас, позвольте мне остаться рядом… С ним.
Она смутно осознавала, насколько странна, нелепа, неприлична, в конце концов, ее просьба, а объяснить хирургу, зачем ей это нужно – не смогла бы при всем желании. Этот строгий синеглазый медик знал, что делал, и ему было не все равно, а она – что она могла? Не мешать? Какая разница, будет ли она ждать поблизости или ей позволят хотя бы держать капитана за руку, и чем это поможет? Разве можно удержать чужую жизнь вот так запросто, словно оступившегося на краю обрыва… Но никакие здравые рассуждения не имели смысла. Капитан знал, что она рядом, она еще ощущала его пожатие – и оставить его без этой пусть зыбкой и ненадежной, но поддержки она не могла. И пусть думают и болтают что хотят.
- Я не могу его оставить, - упрямо повторила она, поднимая на Барнье потемневший взгляд. – Прошу вас.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- О Господи, - улыбнулся хирург. - Сударыня, разве посмел бы я вам приказывать? Оставайтесь, если пожелаете, но ведь вам тоже не помешало бы подкрепить силы? Считайте это врачебной рекомендацией...
Если бы ситуация хоть сколько-нибудь располагала к шуткам, Барнье заверил бы гостью, что капитана никуда не унесут и не спрячут, но молодая женщина выглядела очень встревоженно. Да и у самого хирурга не было настроения шутить. Он бы - в кои-то веки - с гораздо большим удовольствием пристрелил бы кого-нибудь. То ли Кавуа, который почти сутки молчал про рану, "обработанную" непонятно где и непонятно кем, то ли человека, превратившего некогда ровный, хотя и грубоватый шов, в сущие лохмотья. Которые потом зашили, чего сам бы он делать не стал, и... Да что там говорить.
- Вино на столе, - он указал рукой за занавесь, в ту часть палатки, которая в иное время служила капитану чем-то вроде кабинета и приемной одновременно, и где сейчас наполняли водой лохань, которую и самый невзыскательный человек не назвал бы ванной, но другой под рукой просто не оказалось.
- Мы только переложим его, не беспокойтесь, - еще раз заверил хирург мадам де Монэ. - Хуже не станет.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть II: На войне как на войне » Завещание. 28 сентября 1627 года