Арамис, коротавший ожидание за кружкой вина, тоже пребывал в некотором смятении духа. Расставшись с д'Авейроном после беседы с Клавилем, он был склонен поначалу поспешить если не к д'Артаньяну, который в своей роли лейтенанта мог оказаться не лучшим выбором, то хотя бы к Атосу, чьему мнению в любых вопросах чести можно было безоговорочно доверять. Но перед тем, как он сумел бы повидать кого-либо из друзей, его ожидал караул, а за это время Арамис успел решительно отказаться от своего первоначального намерения: Клавиль ему доверился, а стало быть, посвящать в эту сомнительную историю однополчан было бы недостойно по отношению к товарищу. Участие во всем этом кардиналиста также смущало Арамиса, но тут уже ничего нельзя было поделать, и он утешал себя мыслью о том, что тот, во-первых, вроде бы собирался помалкивать, а во-вторых, был, в конце концов, соседом Портоса.

– Кабак – не храм, – ответил он, поспешно проглатывая обычную мушкетерскую присказку о тех, кто несет богоугодную службу у его высокопреосвященства, – здесь и худшие дела творятся. Но нашей с вами добычи я пока нигде не видел. Что у вас? Удалось вам переговорить с вашим товарищем?

К стыду своему, Арамис напрочь позабыл, как звали противника Клавиля, и надеялся только, что собеседник этого не заметит.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

С самого утра Годфруа де Пеншеро был не в духе. Кажется, ему приснился какой-то мерзкий сон; он не мог вспомнить ничего, остался лишь тяжелый осадок на душе, да смутное предчувствие недоброго. Назначенная встреча с Клавилем радовала его - хоть какой-то повод развеяться. Своей обычной стремительной походкой он ворвался в "Сосновую шишку", бросил шляпу с перчатками на стол и рухнул на табурет так, что ножки заскрипели.
- Пеншеро! - окликнул его через всю залу какой-то молодой человек.
Пеншеро поднял голову, прищурился и узнал Бланкара.
- Пеншеро! Вас искал Сенье. Он жаждет реванша. Утверждает, что вы обещали дать ему возможность отыграться.
Годфруа чуть поднял брови:
- Нет, - просто ответил он. - Не обещал.
- Проявите же милосердие, Пеншеро! - и вот уже широко улыбающийся Бланкар сидит напротив, жестом подзывая трактирщика.
Пеншеро сдержанно улыбнулся уголками губ. Бланкар вызывал у него симпатию, хоть и раздражал порой: чем-то напоминал добрую, шумную лохматую собаку, которая скачет тебе навстречу, стоит появиться в ее поле зрения.
- Нет ничего милосердного в том, чтоб позволить человеку снова проиграться в пух и прах, - так же спокойно и негромко ответил Годфруа. - Бланкар, вы не видели Клавиля?

Отредактировано Пеншеро (2016-12-21 09:51:02)

Долгая пауза подтвердила Арамису, что о найме Клавиль, по крайней мере, не соврал. А последовавший вопрос Пеншеро окончательно утвердил его в этой мысли. До сих пор все сходилось, смущало только присутствие третьего лишнего при беседе – а ведь мушкетер не мог даже взглядом поблагодарить д'Авейрона за благоразумие или намекнуть ему, чтобы он его отвлек.

- Клавиль получил сквозную рану в бедро, - сообщил он, воспользовавшись тем не менее любезным предложением приятеля Пеншеро, чтобы сесть за тот же стол. – Я имел честь быть его секундантом. Он описал мне вас и попросил побеседовать с вами — по возможности наедине. Мое имя Арамис. А вы, сударь?..

Он вопросительно взглянул на незнакомца. Если тот не поймет намека, то вряд ли его не заметит сам Пеншеро. Даже в том, что он действовал так грубо, был расчет. Немногие искали ум за внешней утонченностью красавчика аббата, и сейчас Арамис очень не хотел бы, чтобы кто-то попытался.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

По лицу Арамиса пробежала тень, вызванная фамильярностью нового знакомца еще больше, пожалуй, чем его неловкостью – пусть даже вторая и объясняла первую. Обыкновенно он лучше сумел бы скрыть свои чувства, но, хотя роль дознавателя была ему, в какой-то степени, не внове, ощущение, что он – дворянин и военный – занимается делом, для которого не предназначен, не оставляло его, пробуждая в нем одновременно два взаимно противоречивых страха: не справиться – и справиться слишком хорошо.

– Ваши денежные договоренности с Клавилем меня не касаются, – чуть резче, чем следовало, сказал он. – Но использовать себя втемную – я не позволю. Поймите меня правильно: ни малейшей любви к кардинальской гвардии я не испытываю, как и всякий здесь… почти. Но ни черта не понимаю.

На последних словах Арамис подпустил в свой голос некоторую толику досады. Трудно было прийти к тем выводам, к которым он пришел вчера, и не начать сомневаться на следующий день. Чтобы нанять человека кого-то убить и потом самому же на него донести – нужно было иметь для того крайне веские причины, и мушкетер не мог взять в голову, какими бы они могли быть. Да и внешний облик Пеншеро не вязался у него с таким поведением – тот тоже был дворянином и военным. Портос, верно, вообще не предположил бы такого, а Атос счел бы недопустимым, однако Арамис так далеко не заходил: обстоятельства, для него, могли сделать возможным даже то, что грешило против его сословной чести – до некоторых пределов, разумеется.

Краем глаза он отметил, что компания гвардейцев Дезэссара за одним из столов начали поглядывать на д'Авейрона, но пока не мог понять, требуется ли его вмешательство.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис нахмурился, хотя испытывал сейчас сильнейший прилив удовлетворения. Его тактика возымела эффект: подтверждение сказанному Клавилем он получил – Пеншеро не стал возражать, что его связывали с мушкетером денежные дела, и признал, что ему известны причины дуэли, о которых явно ничего не должен был знать секундант. Это было далеко не все, но шаг в нужном направлении.

– Но, месье Пеншеро, – возразил он с той же смесью недоумения и легкого раздражения в голосе, – о вашей роли я как раз знаю, иначе не пришел бы к вам. А вот о том, зачем вам понадобилось устраивать все это представление…

Здесь он вступал на крайне зыбкую почву, и Пеншеро запросто мог послать его к черту – но Арамис надеялся, что то, как он это сделает, прольет какой-то свет на произошедшее. Если Пеншеро не имел никакого отношения к появлению городской стражи, то слову «представление» он не придаст значения – единственное, что будет для него важно, это причины, заставившие его желать смерти Лавардена. Если же нет… Арамис и сам не знал, чего он ждет, но надеялся на новые откровения.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

У Арамиса мелькнула было мысль позвать д'Авейрона, но он тут же ее отбросил. Пока в их разговоре оставался хотя бы намек на конфиденциальность, он мог рассчитывать что-то узнать, не прибегая угрозам и не выводя собеседника из себя. А то, что его вопрос задел Пеншеро, видно было невооруженным глазом – и он так и не спросил, чем завершилась дуэль. А ведь Арамис дал ему не один повод усомниться, что нанятый им мушкетер сумел убить своего противника!

- Признайтесь, - предложил он с самой дружелюбной ухмылкой, - ведь дело в мадемуазель де Лаварден, не так ли?

Существовала ли и в самом деле на белом свете особа, носившая это имя, и была ли она в этом случае сестрой или теткой гвардейца, Арамиса ничуть не беспокоило. Сейчас для него важнее было сбить собеседника с толку, а может, и расположить к себе, дав понять, что не в претензии на него. Это даже не было ложью – столь странным для дворянина было поведение Пеншеро, что Арамис готов был предположить самые фантастические обстоятельства, которые могли бы его на это толкнуть, от безумия до неразделенной любви. Сам сомневаясь то и дело, любит ли его та, кого он любил, молодой мушкетер слишком хорошо знал, как далеко может завести человека страсть.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Арамис испытывал в этот момент прилив чувств, больше всего похожих на незамутненный восторг. Растерянности собеседника он ждал как манны небесной, ибо она позволяла ему продолжать разговор, который иначе слишком легко перешел бы в ссору.

– Очаровательная особа! – пылко воскликнул мушкетер – может, и слишком пылко, потому что сидевшие неподалеку сослуживцы обернулись, и Арамис немедля понизил голос. – Я все понял! Вы хотели спасти ее брата ради нее, не так ли? То есть сделать вид, что спасаете? Сперва устроить эту дуэль, а затем предупредить кого следует… Ну что, я прав? Хитрость безумно влюбленного!

Однополчане продолжали глядеть на него, явно прислушиваясь, но Арамис говорил теперь слишком тихо, чтобы они могли что-то разобрать. Лишнее внимание его, признаться, раздражало, но с другой стороны, тогда они не таращились на д'Авейрона. Только бы никто из них не удивился, почему красавчик Арамис выглядит вдруг столь простодушно!

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс

Черные глаза мушкетера сверкнули. Однако там, где посторонний заподозрил бы один лишь гнев, Арамис испытывал еще и удовлетворение собственной проницательностью – и, возможно, именно это чувство было для него главным. Маски были сброшены, и мушкетер ничуть об этом не жалел, понимая, что никакая хитрость больше не поможет ему выспросить то, что он хотел узнать. Что он собирался сделать?

- Сказать, что вы лжете, господин де Пеншеро.

В кабаке сделалось тихо, и Арамис не понижал больше голос, так что эти слова мог услышать уже кто угодно, и в том числе, он надеялся, д'Авейрон.

Подпись автора

Если и есть что-либо приятное в жизни — так это заниматься тем, что мы делать не обязаны.
Рональд А. Нокс