Париж! Мари не могла надышаться его воздухом, пусть даже он был далек от благоухания. Шумный, грязный, величественный, уходивший в стылое небо крышами дворцов и соборов… Он был прекрасен и готовился к Сретению господнему. Герцогиня в сердце своем была скорее язычницей, нежели доброй католичкой, но и она не могла остаться равнодушной к этому очарованию скорого праздника. Она шла, улыбалась, кутаясь в мужской плащ, а где-то, в Туре, слуги судачили о болезни герцогини де Шеврез, уложившей ее в постель так надолго…

Герцогиня, вернее, щеголеватый юноша, судя по безбородому, миловидному лицу только-только вышедший из детского возраста, направлялся в лавку к одному знакомому ювелиру. Мари не забыла о своем верном рыцаре и собиралась оставить ему записку. Пока только записку, с обычными нежными словами, но… но без указания, где и когда ее можно будет найти, поскольку в Париж ее на этот раз привела не любовь, а весьма тревожные слухи. У герцогини появилась соперница. И не в мужском сердце, с этим она бы быстро справилась, а в сердце королевы Анны! Этого Мари допустить не могла. Этим сердцем она желала владеть единолично, используя как щит против своих врагов.

Вот и лавочка ювелира, и хозяин, приглядевшийся к посетителю, расплылся в понимающей улыбке.
- Как обычно? – осведомился он, имея ввиду принадлежности для письма.
- Да, - кивнула Мари, рассеяно рассматривая застежки для плащей, выставленные на всеобщее обозрение. Может быть, маленький подарок Рене немного смягчит вынужденную холодность записки?
Ювелир – прожженный торговец – тут же достал из-под прилавка другой лоток, с товаром более дорогим и более изящным. Ему ли не знать, как горят глаза женщины при виде драгоценностей, даже если эта женщина рядится в мужскую одежду.

Отредактировано Мари де Шеврез (2017-03-21 13:53:52)

Записка была написана до половины, когда хлопнула дверь и звякнул колокольчик, и что-то в его звоне было такое, что Мари вздрогнула. Первой мыслью было – ее выследили. Кардиналу стало известно, что она покинула Тур, и сейчас ее схватят. Поэтому герцогиня испытала некое облегчение, когда поняла, что ее предположения ошибочны. Но облегчение это было весьма мимолетным. Троица собиралась избавить ювелира от некой части презренного злата, а значит – тот поднимет шум. Возможно, вмешается стража, если она где-то неподалеку, или военный патруль. Надо ли говорить, что для герцогини и то, и другое было крайне нежелательно.

- Чего вы хотите, господа, - осведомилась она, стараясь, чтобы голос не звучал слишком звонко и слишком испуганно.
Побледневший ювелир с ужасом во взгляде смотрел на то, как грабители ссыпают в холщовую суму драгоценное содержимое лотков, мысленно подсчитывая убытки. То, что получилось после подсчетов, произвело на седовласого торговца сильнейшее впечатление, и он, что было сил, закричал:
- Грабят, на помощь!
Герцогиня де Шеврез мысленно застонала. Дела шли все хуже и хуже.

Герцогиня де Шеврез , при всей ее отваге и любви к авантюрам, все же была женщиной, и вид крови заставил ее сдавленно вскрикнуть, и тут же зажать себе губы ладонью, словно боясь издать лишний звук. Если грабители поймут, что перед ними не паж, а дама в мужском наряде, все может закончиться куда плачевнее.

- Возьмите, - отстегнула она пряжку от плаща, молясь про себя, чтобы грабители этим и ограничились.
Но судя по этим рожам (даме не гоже употреблять такие слова, но и лицами это не назовешь), негодяи были на кураже и явно упивались своей безнаказанностью. Такие любят поиздеваться над своей жертвой, полюбоваться ее страхом.
Взмолившись мысленно всем святым, безбожница де Шеврез сняла с пояса небольшой вышитый кошель с деньгами, предназначавшийся ювелиру за услуги и молчание.
- И вот. Больше у меня ничего нет!

Взгляд герцогини нет-нет, да возвращался к распростертому телу племянника господина Лопеса. От мысли, что через несколько мгновений она может лечь рядом с ним – Мари замутило. Нет, конечно когда-нибудь придет и ее черед, но не так же… не так страшно и уродливо!

Святые либо спали, либо были заняты и на молитвы госпожи де Шеврез не спешили отвечать. Герцог Ришелье наверняка бы не преминул заметить, что все происходящее есть закономерная расплата за все прегрешения герцогини и даже, возможно, произнес бы на эту тему изящную проповедь, только вот от проповедей сейчас было мало толку, от шпаги и пистолета (желательно в руке опытной) было бы куда больше.

Итак, ее маскарад был раскрыт, и все, что могла сделать Мари это попытаться взглядом пригвоздить к месту грабителей, приняв вид надменный и неприступный. Обычно это удавалось ей без труда, никто лучше герцогини де Шеврез не умел обливать холодом и ранить улыбкой, да вот беда, громилы с Ке-дез-Орфевр оказались совсем не так чувствительны, как придворные щеголи. Выражаясь проще – на холодные взгляды герцогини де Шеврез им было наплевать.

- Не смейте ко мне прикасаться, - отчеканила она. – Иначе нынче же вечером будете болтаться на виселице. Забирайте что хотите и уходите немедленно!  Скоро сюда придет тот, кому я назначила встречу и поверьте, моему кавалеру очень не понравится то, что вы здесь устроили!

Властный голос де Шеврез был весьма убедителен. Вот только сама Мари прекрасно знала, что она никого не приглашала на свидание в лавку ювелира…  Тройка мерзавцев красноречиво молчала. Перед мысленным взором  герцогини встало лицо ее заклятого врага, Ришелье, тот, со святой улыбкой, молился за упокой ее души…

Вот когда Мари пожалела, что не вышла в город в одежде нищенствующего францисканца. Ну и что, что уже по-зимнему холодный ветер студил бы нежную кожу знатной дамы, зато никому бы в голову не пришло обыскивать монаха. Определенно, в следующий раз она будет осторожнее…
Ей заломили руки, а грабитель резво снимал с нее пояс с ножнами…
Если он будет, этот следующий раз.
За дверью слышались голоса, грохот тачки торговца заставил мерзавцев ненадолго замереть, пережидая.
Ювелир стонал на полу, то ли и правда серьезно пострадав, то ли самоустранившись таким образом, дабы не повторить судьбу племянника.
И тогда герцогиня, ведомая каким-то наитием, а может быть, просто подтверждая известный факт: захочешь жить – выкрутишься, закричала что есть сил. Так отчаянно, как только может кричать человек, чья жизнь подвергается опасности.
Даже Тур, который Мари успела возненавидеть, казался ей сейчас желанным убежищем. Что угодно, только оказаться подальше от этих трех мерзавцев и тела несчастного, зарезанного ножом без всякой жалости

За свой крик Мари получила сполна – сильнейший удар сбил ее с ног, половина лица тут же налилась болезненным жаром, и герцогиня успела подумать, что наверняка будет синяк, который не скрыть даже пудрой. Но потом поняла, что это и не важно, потому что в глазах головореза читалось обещание быстрой и жестокой расправы.
Но, видимо, на небесах еще не готовы были принять душу герцогини, потому как спасение пришло. И пришло в лице ее верного рыцаря, молодого мушкетера. С испугом и радостью «белошвейка из Тура» смотрела, как Рене расправляется с ее обидчиком. Быстро сообразивший что к чему ювелир внес свою лепту, опустив на голову одного из грабителей тяжелый табурет. Тот разлетелся, но и молодчику не поздоровилось. Словом, за несколько мгновений расклад  карт очень поменялся, подтверждая изречение «ничто не вечно».
Когда последний грабитель, поняв, что терять ему уже нечего, бросился на Арамиса с ножом, Мари испуганно вскрикнула.
- Рене, осторожнее!
В прекрасных глазах мадам де Шеврез светился страх за возлюбленного, облегчение и, конечно, восхищение. Ничто так не восхищает женщину, как подвиг в ее честь.

Дама-то, оказывается, не врала, когда говорила, что ждет в лавке ювелира своего воздыхателя.  Осознание ошибки, как это часто бывает, пришло слишком поздно, и наполнило головореза жалостью к себе. В самом деле, что же ему теперь, помирать? Не хотели они ничего дурного, ну отобрали бы у г-на Лопеса несколько цацок, от него не убудет!
- Пожалуйста, отпустите меня, господин, - плаксиво завел он обычную песню тех, кого поймали «на горячем». – У меня дома детишки голодные, старуха-мать… я ж не из злобы какой а только по нужде! Мы золотишком разжиться хотели, а то зима скоро, а дома – ни крошки хлеба, ни хвороста нет, помираем в скудости!
Ни дома, ни детишек, ни старухи-матери у негодяя не было, так же как не было у него стыда и совести, да и спектакль был больше предназначен для дамочки по имени Мари. Женское сердце мягче воска, неужто та не пожалеет голодных детишек?

Сердце Мари, конечно, не было каменным, но и в сказки грабителя она не поверила. А если и были там голодные детишки, то думать о них надо было раньше.
Негодяя следовало убить. Но герцогиня решила оставить это на усмотрения своего спасителя. Рене, такой блистательный на поле боя, обладал чувствительной душой, а набожность его была искренней, во всяком случае, больше, чем на половину. Что  уже ставило мушкетера в один ранг со святыми, так считала мадам де Шеврез. Обременять эту душу грехом убийства она не собиралась, но понаблюдать за тем, какое решение примет ее возлюбленный – это было как раз во вкусе Мари.
- Его жизнь в ваших руках, мой милый друг, - прошептала она, поднявшись, прижавшись щекой к твердому плечу Арамиса.
Взгляд герцогини в этот миг был взглядом разъяренной фурии, и головорез заметно испугался.
Женщина в гневе страшна. Особенно, когда рядом с ней стоит мужчина со шпагой.

Отредактировано Мари де Шеврез (2017-03-25 17:54:11)

Действительно, счастье! Иначе, как милостью небес такое своевременное появление мушкетера и назвать было нельзя. Сердце Мари все еще испуганно билось, но на губах расцветала нежная улыбка, похолодевшие от волнения пальцы благодарно пожимали руку верного рыцаря. Хорошо, что в ювелирной лавке не слишком светло – драгоценные камни и золото куда красивее в полумраке, к тому же так удобнее скрыть мелкие изъяны товара – не  так видно синяк, уродующий лицо герцогини. Красота тоже оружие и весьма действенное, а сейчас, в Париже с его опасностями и соблазнами, ей нужно все умение, все дарования, вся хитрость.

- Сам бог послал мне вас, Рене! Я обязана вам столь многим, а теперь еще и жизнью… Я только недавно приехала, мой милый друг, и сразу пришла сюда, чтобы оставить вам записку!
Мадам де Шеврез, в доказательство своих слов, протянула Рене неоконченную записку, умело избегая упоминаний о том, когда именно она приехала. И где именно остановилась. «Недавно» и «сразу» - очень удобные слова, приятные для слуха любовника. Конечно, Рене очень умен и скоро задастся вопросом, сколько дней его дама сердца уже провела в Париже и почему не нашла его раньше, но Мари надеялась, что пыл схватки и ее очарование дадут ей время.

- Вы хотели ехать ко мне? Значит, мы оба одновременно думали друг о друге. Значит, вы тосковали по мне так же сильно, как и я по вам.
Глаза герцогини были двумя озерами чистейшей любви. Но в любом озере – опасное и топкое дно. Не то, чтобы она подозревала в чем-то своего возлюбленного. Но опыт и знание души Рене – красивой, опасной, верующей и сомневающейся души – нашептывал ей, что все не так просто. Что у этого намерения отправиться в Тур есть свои причины… причины, которые ей могут не понравиться. Так пусть же лучше она будет иметь возможность упрекнуть его (хотя это будет и нечестно), нежели он получит возможность обвинить ее в скрытности.