Миледи рассеянно перебирала пальцами волосы Доминик, и даже обняла ту, словно в ответ на осторожный поцелуй в плечо. Но едва ли за её нежностью было хоть какое-то подобие  чувствительности или заботы, большей, чем та, о которой она уже сказала Шере.
- Когда один человек присваивает самоволью вещь, которая принадлежит другому, это, кажется, называют кражей, - улыбнулась она,  накручивая на палец прядь рыжевато-каштановых волос Доминик.
- Но я могла бы счесть, что он просто желал оставить для себя что-то, в качестве воспоминания обо мне…хотя в таком случае, его желание и выбор не совпали с моим.

Она  коснулась пальцами подбородка Доминик, принуждая ту повернуть голову и поднять лицо, и  склонилась сама – за поцелуем. Длился он недолго и вполне мог быть принят за сиюминутное желание  или проявление нахлынувшей вдруг нежности.
- А ведь  куда честнее, когда выбор двух людей совпадает, не правда ли? – закончила она, вернув губам Доминик свободу.

Удерживать Доминик, явно вознамерившуюся одеться, Анна не стала.  Сама она не принадлежала к числу женщин, которым непременно нужны изъявления нежных чувств, ласковые касания и поцелуи после того, как плотское желание получало удовлетворение. Подчас мужчины оказывались настроены на расслабленные беседы больше, чем миледи, и недоумевали,  когда понимали, наконец, недвусмысленный намёк, что все эти ласки-поцелуи, конечно, прелестны и приятны, но пора бы и восвояси.

Шере  не задал ни единого из возможных идиотских вопросов, на которые Анна была уже готова ответить, чем за минуту-другую расположил к себе свою капризную любовницу куда больше, нежели за всё время их предыдущих встреч.
- Память о минутной радости, минутной слабости, о дешёвой победе, о тех,  чьи имена вспоминаете, только если в ваших руках оказывается какая-то подаренная ими  вещица, - легко ответила она, - Чтобы помнить о самом важном, вещи не нужны.
Сама Анна не спешила даже накинуть пеньюар.
-Мне казалось, что это совершенно очевидно! Хотя, быть может, Вы склонны к сантиментам.

За тем, как Шере одевался, миледи следила с неподдельным интересом,  но ни о чём не спрашивала. А вот его смущенные слова, неловкая просьба ничего не дарить её откровенно рассмешили.
- Какой же вы…наивный, - не сдержалась она, - когда желание сделать подарок рождено велением души, сердечной привязанностью,  глубокой благодарностью или самой искренней любовью – дарить приятно. И в этом удовольствии, Шере, вы мне отказать не посмеете, равно, как я не позволю себе обидеть вас жестом, который женщина могла бы счесть … платой за услуги.

Она могла бы много рассказать о щепетильной гордости, с которой бедность далёкая от настоящей нужды отвергает иногда чужую щедрость, боясь, что тот, кто дарит, усмотрит за приятием корысть. И может быть, постепенно, если поймёт, что желание к Доминик – больше, чем прихоть на одну или несколько ночей, даже приучит её принимать знаки внимания, комплименты  и подарки. Постепенно.
- И не потребую от вас невозможного, даже если вы думаете, что могли бы… Вы  не дворянин, чтобы требовать от вас мстить за нанесённое мне оскорбление, не бретер, и, как сам сказали, не вор. Заканчивайте одеваться, и я позову Мадлен.

Миледи проголодалась  и, будь Шере мужчиной, вероятно, не стала бы даже дожидаться, пока тот приведёт себя в порядок, чтобы вызвать служанку и приказать подать в спальню вина и легких закусок, а ужин накрывать раньше.

Стремление быть полезным, служить и угождать ей – прекрасной, страстной, желанной и желающей, Анна обнаруживала в своих любовниках часто. Привыкла к этому быстро и пользовалась, разумеется, как щедростью одних, так и готовностью других убить или умереть из-за её прихоти. Но то были мужчины. Дворяне. Люди, достойные, но не обладающие  какими-то совсем уж неординарными способностями и… секретами,  знание которых пробуждало бы в миледи  чувство, близкое к сопричастности, ощущению родственности натур.
- Шере, - вздохнула она и потянулась за пеньюаром, чтобы тоже одеться, - мне совершенно ненужно, чтобы Вы подвергали себя какому-то риску. Попробовать я запретить вам не могу, но могу точно сказать, что ожидать благоприятного исхода не стану, а когда расскажу, с кем вам предстоит иметь дело, просто утешьте меня поцелуем.
Последние слова она произнесла  тише, с легким придыханием и добавила:
- Ваши губы заставляют меня забывать обо всём.

Краем глаза она заметила  зацепившуюся за  покрывало серёжку – одну из той пары, с которой как раз намеревалась  расстаться.  Стоило бы собрать украшения, чтобы  не  ввергать служанок в искушение присвоить себе что-то попавшееся на глаза.  В идеальную честность миледи не верила,  полагая, что искусить и соблазнить можно всякого, особенно если позволить думать, нарочно или по недосмотру, что  заполучить желаемое  очень просто.

О своих бывших любовниках леди Винтер рассказывала скупо. Особенно тем, с кем только что делила постель.  Если и говорила, то об обидах и нанесенных ей, беззащитной женщине, оскорблениях. Шере досталась история не лучше и не хуже других. Давняя интрижка, несколько встреч, которых добился очередной поклонник, мнивший себя знатоком женских душ и искушенным любовником и невнятное расставание,  поскольку у месье де Лекена обнаружились вдруг какие-то дела на юге. Не то с наследством, не то с долгами чести. Анна вполне удовлетворилась письмом от кавалера, пробежала строчки  беглым взглядом и, поняв главное: что этого человека  можно выбросить из головы, тотчас перестала думать о нём.
Да и прежде Лекен не особенно занимал её мысли, поскольку был не проявлял особенной щедрости, да и физически её привлекал на уровне снисходительного "за неимением лучшего. Зато умел рассмешить миледи своими злыми остротами, за которыми так и сквозила ненависть ко всякому, кто был знатнее, богаче имел больший успех в свете и обладал какими-то талантами.
До вчерашнего вечера  она о нём и не вспоминала,  но когда дворецкий доложил ей о визите Лекена, приняла.

Сообщив Шере об этом, миледи  выдержала паузу, отвлекшись на мысли, связанные как раз с собеседником.  Она внимательно посмотрела на Шере, стараясь угадать по выражению его лица, уязвлён ли он упоминанием  встречи с любовником,  ревнует ли к тому, о ком она рассказывала?
Ревность Шере миледи представлялась излишней.
Она отвлеклась, чтобы  вызвать горничную и, вернувшись к кровати, принялась скидывать в шкатулку разбросанные украшения,  продолжив рассказ:
- Лекен проявил неприятную настойчивость, и я попросила не беспокоить меня впредь визитами, на что он воскликнул, что желал бы иметь что-то на память о обо мне, - на самом деле  в этом месте миледи смягчила и приукрасила то, что прозвучало в действительности, - а когда я отказала, схватил кольцо со столика и заявил, что оставит его себе.
"Как напоминание о том, что женщинам нельзя верить", - сказал тогда раздосадованный шевалье, и этого леди Винтер тоже решила не пересказывать.
- Нелепая, в сущности, история, - пожала она плечами, - будь эта безделица моей, я бы только посмеялась, но я клятвенно обещала мастеру, что верну кольцо, если решу не покупать его и уступить другой даме.

- Кутила, игрок, человек ловкий и расчетливый, но слишком поддающийся страстям, - Анна сочла нужным сначала рассказать причины, а потом уже подвести итог всего этого, - он расточителен, когда есть деньги и всегда готов поживиться за чужой счёт. Сомневаюсь, что продаст, скорее подарит женщине или поставит на кон.

Причиной того, что миледи не дошла в своём возмущении поступком любовника до истерики и не опустилась до перебора самых оскорбительных эпитетов был мещански-пошлый, недостойный – и она это понимала – подсчёт прибыли и убытков.  Подарки Лекена стоили, в совокупности, не дешевле кольца.  О, он рассчитывал на нечто более вещественное, нежели поцелуи и страстные признания и умел дать понять это, не испортив впечатления о себе.
Но леди Винтер  то ли не была расположена понимать, то ли не настолько увлеклась этим человеком, чтобы рассудочность уступила место минутной щедрости.
Она  отвлеклась  снова – уже на появление горничной.
Мадлен то ли по природного здравомыслию, то ли  из-за строгости воспитания, умела проявлять свои эмоции достаточно сдержанно, чтобы выражение её лица не вызывало у хозяйки и других слуг желания испортить радость или усугубить несчастье злым словом. Правда ей всё же не удавалось изображать бесчувственную мину дохлого лаврака - обычное выражение лица Кумбса.  Однако сейчас взгляд её, едва скользнув по беспорядку на кровати,  сосредоточился на собственных руках, сложенных у живота и на лице не дрогнул ни один мускул.  А вот щеки вспыхнули.

На прежних любовников своей хозяйки Мадлен реагировала куда спокойнее – не прятала глаза с такой нарочитостью и смущения не выказывала.
Графиня распорядилась насчет вина и закусок  и пожелала узнать, будет ли ужин готов уже через час.
А когда горничная вышла, не удержалась от вопроса, совершенно не относящегося ни к Лекену, ни к кольцу:
- Шере,  а что вы делаете, когда какая-нибудь девица начинает строить вам глазки и всячески искать вашего внимания? Ведь вокруг столько хорошеньких служанок,  торговок,  швеек, а Купидон порой насмешлив и жесток к нам, бедным женщинам.

Она вдруг с  предельной ясностью вспомнила, насколько легко ей удалось увлечь Шере в спальню в первый его визит и довольно улыбнулась, представив затем, с какой изворотливостью Шере приходилось прежде избегать подобных моментов. Или не избегать …  если  он оказывался готов рискнуть и довериться женщине.
Однако же любопытством, то самое, в котором она уже призналась Шере оставалось лишь любопытством, без примеси ревности.

О своей непривлекательности Шере заявил с понятной лёгкостью, и Анна не испытала даже тени желания разуверить его в этом. Любой комплимент  внешности Шере был бы в равной мере бестактен, жесток и лжив. И вовсе не потому, что Доминик была некрасива или месье Шере невзрачен.  Заверения в обратном, вероятней всего, заставили бы Шере сомневаться в том, что он действительно удачно провёл всех своим маскарадом, а сомнения – первейший враг любого авантюриста.

Анна  не могла сдержать улыбку, вспомнив свои предположения о склонности застенчивого секретаря к содомским забавам.  Своего она все же добилась и могла теперь не сомневаться в своей неотразимости и соблазнительности.

Она мысленно уже простилась с кольцом и потому охотнее бы расспросила Шере об отдельных историях с увлеченными им девицами, чем продолжать обсуждать эту свою неприятность, но приходилось считаться с той занудной последовательностью, с которой Доминик подходил к делу.
- … например, от мадам де Комбале.
Идея посмеяться над мужчиной, готовым нестись на свидание по зову нескольких строчек, показалась ей чрезвычайно забавной. Это было бы так по-детски наивно и жестоко. Нанять какую-нибудь шлюху, чтобы та ночью сказала несколько заученных любезно-туманных фраз, да приветила кавалера…
Кто-кто, а миледи точно знала, что чувствует обманутый подобным образом человек в миг, когда открывается правда.
- И вы это  напишете, Шере? – она отчетливо и ясно поняла, что обстоятельства их первой ночи в этой спальне могут повториться  до мелочей.  А еще вспомнила, что буквально через сутки после составления письма от покойника из её прошлого,  она оказалась во власти д`Артаньяна.
Впору было усмотреть в этом сопоставлении предупреждение свыше, и Анна поддалась мистическому сомнению, решив, что если после этой затеи с ней случится какая-нибудь неприятность,  тотчас же порвёт с Шере и навсегда откажет ему во встречах.

И только услышав тихое и решительное «Я не буду…», леди Винтер поняла, что Шере всерьёз вознамерился вернуть это несчастное кольцо, и более того, уже начиная разговор, представлял, как именно может это устроить.  Дальнейшие его слова стали тому подтверждением.
Рана под повязкой напомнила о себе лёгким и неприятным зудом, отвлекая на себя внимание, и Анна аккуратно  провела поверх повязки костяшками пальцев,  мягко,  чтобы не стянуть бинты и не растревожить заживающий ожог.  Мысли её в этот момент были заняты Шере,  и не столько его намерением выручить её, сколько тем, как легко и просто он всё сказал.  Так могла бы сделать она сама, обсуждая какую-то затею, для успешного воплощения которой кто-то должен будет сделать пару глотков отравленного вина или съесть чудесную марципановую конфетку с особенной начинкой.   
- Небезопасны, - эхом повторила она последнее слово Шере.
Минут пять назад,  в состоянии расслабленности и истомы, миледи  легко поддалась бы порыву чувств и сказала бы Шере, что перемена в нём её приятно удивляет, но сейчас она только  тихо, мягко улыбнулась  своим мыслям,  глядя на Доминика с удивлением и почти с восхищением,  настолько хорошо читаемыми на её лице, что человеку, понимающему природу женщин подобного типа, не составило бы труда угадать наигранность этой эмоции.
«Будь Вы мужчиной…», - она не позволила себе  произнести вслух эти слова, понимая, что  уже не первый раз между ними возникает этот досадный барьер, и догадываясь, что Шере тоже  это чувствует.
- Обещайте, что не подвергнете себя ненужному риску, - голос миледи звучал спокойно, разве что с капелькой иронии,  - это кольцо не стоит вашей жизни, а моя без вас заметно потускнеет.  Но мне уже любопытно узнать, что же получится из этой затеи. Вы знаете, где кабинет.

Она не считала нужным отвлекать Шере своим присутствием,  подглядывая через плечо, и не сомневалась в его способности сложить фразы  деликатным манером,  достойным благородной дамы. А последнее предложение, сколь бы  сухо оно не прозвучало, представляло собой  разрешение для Шере свободно и без стеснения перемещаться по дому, на правах не  гостя, но  любовника, более того: человека, который был признан достойным доверия, сколь бы абсурдным это не казалось.