С самого начала было понятно, что разглагольствования господина де Шанпле, дескать, коньяк исцеляет цингу, были всего лишь болтовней старого пьяницы.
Более того...
Сейчас, проспавшись и протрезвев, Лаварден изумленно глядел на пустую бутыль и не мог вспомнить, что заставило его столь рьяно лечиться от цинги, учитывая, что этой болезни у гвардейца, вроде, пока не наблюдалось.
Да уж...
Цинги не было, а вот лечиться хотелось снова.
Смерть де Монпе оставила после себя темное, тяжкое чувство обреченности. Нет, проигравшему последнее достоинство дворянину Лаварден не сочувствовал. Но абсолютная бессмысленность, едва ли не непристойность сопутствовавших событий, собственное в них участие - все ощущалось, как грязь, намертво въевшаяся в тело и в душу. И нечем, негде было отмыться, чтоб уйти, наконец, прочь из той памятной ночи с чистыми руками и чистой памятью. Уйти и знать, что тебя не догонит призрак самоубийцы с "Сен-Николя".
Вот разве что...
Коньяк! Он также всякую нечистоту смывает, что на корабле особенно полезно, - или как там говорил господин де Шанпле?..

*        *        *

Минул трехдневный шторм. На четвертый день ветер совершенно стих, солнце поднялось над горизонтом в небывалом великолепии и удивленно озарило лазурный простор. Небо высоким чистым куполом раскинулось над головой, от горизонта до горизонта не видать было ни облачка.
"Сен-Николя" почти не двигался. Ближе к полудню радость на лицах моряков, вызванная дивным солнечным утром после шторма, начала угасать. Ругали полный штиль. Наслушавшись рассказов про то, как, окруженные водой, умирали от жажды моряки, попавшие в штиль, Лаварден с мрачным видом (и бутылкой коньяка в руке) сидел на палубе, укоризненно разглядывая восторженно-голубой небосвод. После памятной ночи участники охоты на призрака не то, чтоб старались избегать друг друга - но так уж получалось. Все были по-разному заняты штормом. Мартен и Кристоф вместе с другими матросами работали на палубе и в трюме, с ювелиром случилась ужасная морская болезнь, его ученик находил себе какие-то занятия вдали от любого, кто способен был прочесть ему мораль. Поэтому, заметив рядом с собой мсье Дюрана, Лаварден почувствовал внезапно неловкость и смущение, как будто они хранили общую постыдную тайну. И быстро, бездумно спрятал бутыль, как будто боялся выдать свою тревогу.
Впрочем, едва ли Мастер не успел заметить то и другое.
- Вышли подышать свежим воздухом? - бесцветным голосом осведомился Лаварден, ничего не выражающим взглядом буравя горизонт.

Ветерок донес грубый голос Гулара, и Лаварден коротко обернулся через плечо - впереди, на носу корабля, бывалые моряки снова пугали юнгу старыми перевранными рассказами. Гвардеец недовольно поджал губы и перевел взгляд на своего собеседника. Бросилось в глаза то, как побелели костяшки пальцев на изящных руках Дюрана.
Дюран боялся. Все боялись.
Лаварден поднял было бутылку к губам, но спохватившись, покосился на собеседника. Не хотелось показывать мсье ювелиру, в чем сейчас был источник спокойствия шевалье. Впрочем, запах все равно не перебьешь. Лаварден сделал небольшой глоток, слегка поморщился (крепкое пойло!) и протянул бутыль Дюрану:
- Угощайтесь, сударь.

Несколько минут прошли в молчании. Бутылка несколько раз перешла из рук в руки, затем Лаварден отставил ее в сторону - на перерыв. Коньяк этот был такой крепкий, что пить его много было тяжело, да и нажираться, как вчера, не хотелось. Но, когда выпивка исчезла, вновь появилась потребность чем-то занять голову..
- Вы верите в проклятие? - Лаварден оперся о край борта и сплюнул в воду. - Вы все видели, господин Дюран. Так же, как и я.

Отредактировано Ги де Лаварден (2017-12-19 17:44:41)

Лаварден поморщился и снова сплюнул за борт.
- Зачем Вам его спасать? - вдруг резко спросил он. - Ну спасли бы, а дальше что?.. - гвардеец недобро усмехнулся. - Еще одни штаны бы ему отдали?..
Сказал - а самому сразу же стало стыдно. Коньяк коньяком, но нельзя так шутить о мертвом. Как нельзя оправдывать и смертный грех. Не раз и не два Лаварден зарекался выпивать, потому что мог брякнуть лишнего, о чем запрещал себе даже думать, не то, что говорить.
- Я к тому, что... не всегда... помочь можно, - неуклюже пояснил Лаварден и с тоской покосился на стоящую у ног бутыль.
Для красноречия он выпил маловато - хватило, видно, только на скабрезности.

Рассказ Гулара, судя по долетавшим фразам, становился все красочнее:
- ...Три дня и три ночи за ними плыл мертвец, и когда, наконец, на четвертый день "Палома" вошла в порт, капитан и все матросы на борту, вплоть до самого последнего юнги... оказались... седыми!!!
Лаварден обернулся и успел увидеть, как Гулар с хохотом хватает мальчишку за вихор и кричит:
- Эй, смотри, да ты тоже поседел, пока слушал!
- Да, парень-то поседел! - взорвались смехом гуларовы приятели.
- Чего врете?!
- Да вот же, вся макушка седая!
- Ай!.. Пусти, Косой Пьер!.. Больно!..

Дюран едва успел поставить бутылку на палубу, как Лаварден вновь ее поднял и сделал большой, нервный глоток. Поперхнулся, закашлялся. Потянулся было поставить пойло обратно, но... передумал.
Что-то в словах ювелира вскрыло разом всю приглушенную тревогу гвардейца. То ли жуткое "а если он еще здесь", то ли...
"Ведь я тоже".
Ведь я тоже все потерял и еду за новой жизнью, туда, где меня никто не знает и не упрекнет. Лаварден снова отпил из бутыли и бездумно, как должное, передал коньяк собеседнику.
- Не в добрый час, видать, все это было задумано... - пробормотал он.
Он был еще недостаточно пьян для откровений, но уже вполне достаточно - чтобы вслух отвечать собственным мыслям.
- Вы добрый человек, господин Дюран, - спокойно заметил он. - Если неупокоенный призрак Леруа и нагрянет сюда, то к Вам у него претензий не будет. Вы, пожалуй, единственный из нас, кто отнесся к бедолаге со всем сочувствием. Что ж Вас тревожит, сударь? - и Лаварден посмотрел на Дюрана долгим, внимательным взглядом. - Знак? Недобрый знак в пути? Или... - гвардеец многозначительно провел по воздуху уже не очень твердой рукой, - может, Вас занимают религиозные и нравственные вопросы?

Порой, когда не видишь выхода из своей беды, начинает казаться, что ты один такой на всем свете - унылое чудовище среди нормальных, счастливых людей.
Когда Дюран осторожно пожаловался на жизнь, Лаварден обернулся и присмотрелся к собеседнику уязвленным, пристальным взглядом. Он поверить не мог, что судьба свела на одном корабле трех людей с похожей судьбой, и пытался рассмотреть в словах ювелира намек или насмешку над собой. Но за искренним видом Дюрана при всем желании нельзя было убедительно представить злого умысла.
Лаварден коротко вздохнул, протянул руку за бутылью, отхлебнул и не очень убедительно протянул:
- Нет, ну-у-у... Я сам решил уехать из Парижа.
Конечно, это было ни о чем - ведь и Дюрана никто не тащил на корабль в колодках! Лаварден невесело усмехнулся своей неумелой лжи. Тянуло выговориться.
- Я попал в темную историю, - спокойно, безэмоционально сказал он, с тоской поднимая взгляд к горизонту. - И не смог выйти из нее без ущерба для своей репутации. Его Высокопреосвященство отнесся ко мне с сочувствием, которого я не заслуживаю, и отправил в Квебек с отрядом солдат для Шамплена. Но... - Лаварден угрюмо покачал в руке бутыль и посмотрел в нее на свет. - Там... там, во Франции осталась женщина. Я разрушил ее жизнь.
Гвардеец отдал бутылку и низко опустил голову, глядя в воду. Он не мог понять, легче ему стало оттого, что он поделился своей болью с Дюраном, или нет, но, во всяком случае, все, произошедшее в Париже, как-бы, наконец, отделилось и встало перед ним - но перестало быть частью его.

Отредактировано Ги де Лаварден (2017-12-20 14:26:11)

Лаварден, все так же пристально сверля взглядом морскую волну, издал суровое, короткое шмыганье - которое, в случае более эмоциональной натуры, приняло бы вид слез раскаяния. Гвардеец же только проморгался немного покрасневшими глазами.
- Да... - глухо сказал он. - Ваша правда, господин Дюран.
Он поднял бутылку, чтоб сделать еще глоток коньяка, но с удивлением обнаружил ее пустой. Вот это да! Распить почти полную бутылку на двоих!.. Впервые за время разговора Лаварден отлепился от края борта, почувствовал, что ноги плохо слушаются и снова оперся о перила. Показал пустую тару собеседнику:
- Говорят, горе можно утопить в пойле, господин Дюран. Только нам, видно, и тут не везет. Я вот ни в одном глазу, да и Вы, как я смотрю, рассуждаете на редкость здраво.
С этими словами Лаварден вытянул руку над простирающимся внизу морем, разжал пальцы и бутылка сорвалась вниз. Видно было, как она ударилась о борт "Сен-Николя" и разлетелась мелкими осколками.
- А как с Вами-то так получилось, сударь? Вы не похожи на человека, который - не в обиду ему, - как Леруа, способен проиграть все свое состояние...

Лаварден слушал Дюрана со всей внимательностью и сочувствием, на которые способен сентиментальный (в глубине души) человек после полбутылки коньяка. Видит Бог, гвардейцу сейчас было больно за доброго ювелира, за его ученика, несостоявшегося тестя, за его милую возлюбленную - за каждого человека на Земле! О том, чтобы отправить Дюрана под арест, не могло быть и речи. Использовав откровенность собеседника против него, Лаварден бы не считал себя достойным дворянского звания, как, должно быть, не считал себя достойным покойный де Монпе, назвавшийся Леруа.
- Правда, - скорбно ответил гвардеец. - Как говорил отец Франциск - святой человек, жаль, что Вы не можете послушать его проповедь... потому что мы с Вами покинули Францию... и... потому что Вы ведь не из Бреста, да?.. и... потому что отец Франциск уже десять лет, как мертв, да упокоит Господь его душу, - Лаварден перекрестился и с видом глубокой задумчивости уставился перед собой.
Он помнил, что хотел сказать что-то прекрасное, но, за перечислением обстоятельств, мешающих знакомству господина Дюрана с отцом Франциском, забыл, что именно.
- Э-э-э... Так вот. Сколько людей разбогатели, ведя дела с Новым Светом, и не разорились при этом, как Вы? Множество! А сколько мужчин посещали прелестных любовниц и при этом не... - Лаварден описал в воздухе сложную фигуру, пытаясь этим жестом выразить, насколько плохо все получилось с Мари-Флер и ее мужем. - И не стали, как я... Да тоже множество! Господь посылает нам испытания, господин Дюран...

- Вернуться домой... - эхом прошептал Лаварден, завороженно глядя вдаль.
В глазах его стояли уже настоящие слезы. Наконец, он перевел глаза с синего горизонта на то место, где недавно находилась голова Дюрана, удивленно сморгнул, поискал взглядом и обнаружил ювелира сидящим на палубе. Это было хорошо придумано! Господь испытывал их с мсье Дюраном, и поистине, следовало принять испытания со смирением древних аскетов... Воодушевленный этой идеей, Лаварден уселся рядом с Дюраном и оперся спиной о борт. Сделать это получилось не с первого раза - сначала непослушное тело завело куда-то в сторону, - но во всем остальном Лаварден совершенно не чувствовал себя пьяным. Скорее наоборот - разум его, как никогда раньше, был открыт Гласу Божьему, а сердце, как никогда, правдиво.
- Измениться! - горько произнес он, ударив кулаком о палубные доски. - Кто я такой, чтоб быть рядом с этой... - Лаварден с трудом подавил всхлип, - с этой святой женщиной?! Я разрушил ее жизнь, господин Дюран... Я нарушил слово дворянина и предал господина Арамиса... Господи, да есть хоть один человек на Свете, кому встреча со мной принесла счастье?! - гвардеец вновь ударил кулаком о палубу и низко опустил голову, пряча лицо от божьего света за черной волной волос. - Вы правы! Верно, это Ангел послал Вас ко мне и глаголет Вашими устами! Я должен при... преоза... прибра... преобразиться!

Лаварден по-братски сжал руку Дюрана. Хоть в одном ему везло: здесь, в темный, роковой час на проклятом корабле, на самом, можно сказать, дне его жизни - именно здесь встретился человек, который все понимал и мог все дельно разъяснить. И правда, со слов ювелира дорога в будущее открылась прямая и без преград, все стало ясно и просто, и так хоро...
Эээ..
Нет.
Кое-что господин Дюран все-таки понял неправильно.
- Нет-нет-нет, постойте, - пробормотал Лаварден. - Эта... благородная госпожа, которая... моя... Гхм! В общем, я виноват перед ней. И недостоин ее. И посему нам не бывать вместе... Нам... - Лаварден в который раз заменил слова выразительными жестами рук. - Ну нам пр-росто нельзя быть вместе, Вы понимаете?! Она замужем. И я... виноват, конечно, но не настолько виноват... Да?
И Лаварден вопросительно взглянул на Дюрана, совершенно уже не помня, что так и не рассказал собеседнику всю свою историю с Мари-Флер. В этот момент перед его мысленным взором стояла госпожа Дюбуа - вот она склонилась над упавшим супругом, вот в ее глазах столько холода, сколько нет во всем зимнем Париже... И от одной только мысли прожить с этой женщиной жизнь Лавардену тоже стало холодно...
Или просто в январе не надо слишком долго сидеть на палубе.