Теодор последовал за его высокопреосвященством без единого слова. И сумел не перебить его, пусть его пальцы и сжались теснее вокруг рикассо его клинка, крепче обхватывая чашу. И, уважение ли к патрону руководило им или здравый смысл, даже заставил себя ответить не сразу.

– Я сожалею, ваше высокопреосвященство, – произнес он с той отточенной любезностью, которая никогда никого не обманывает, – что мои частные заботы стали для вас источником беспокойства. У вас есть причины полагать, что я вам солгал?

При иных обстоятельствах он извинился бы, не дожидаясь вопросов. И пояснил бы то, что не пожелал объяснять Бийяру – что не имел ни малейшего намерения драться с Лекуром всерьез. Что знал, насколько этот поединок не добавит чести ни одному из них. И не видел способа уклониться.

Но между ним и кардиналом де Лавалеттом стояла мадам де Шеврез. И, даже не видя в себе ни Париса, ни Менелая, забыть об этом Теодор не мог.

Теодор попытался изобразить на лице удивление. Но, оттого ли, что он не особо старался, потому ли, что всегда скверно лгал – вышло неубедительно.

– Разумеется, ваше высокопреосвященство, в этом случае я призову их к разуму и предложу завершить дело миром. – И издевательский тон его, и насмешливый огонек во взгляде как нельзя яснее говорили об истинных его намерениях. Даже если бы ему вздумалось воспользоваться этими же выражениями. – Но право, я не сомневаюсь, что господину де Лекуру не хватит ни храбрости, чтобы вызвать меня самому, ни времени, чтобы убедить вмешаться кого-то другого.

Другой на его месте извинился бы хотя бы из осторожности. Или понимая, что у кардинала де Лавалетта действительно были причины быть им недовольным. Но бретер уже принес свои извинения. И счел, что этого было достаточно. А не будь его собеседник священнослужителем, он и вовсе не стал бы просить прощения.

При упоминании о патроне бретер заметно смутился. И навострил уши. Гадать о планах монсеньора он до сих пор даже не пытался. Но сейчас узнал хотя бы, что таковые были. Что заставило его помедлить с ответом – считанные мгновения.

– Упаси меня господь, ваше высокопреосвященство, от кровопролития в семье. – Скрыть ухмылку он не смог. Учитывая, что о тех, кто не был его родственниками, кардинал де Лавалетт не сказал ни слова. И однако продолжил почти без паузы он отнюдь не из желания избежать дальнейших споров. Или сменить тему. – Но, раз уже мне выпала честь беседовать с вашим высокопреосвященством, я хотел бы нижайше просить вас вернуть мне моего Тирсо ди Молина. Не то чтобы мной двигала низкая жадность, но я успел прочитать только половину. А вас, как лицо духовное, такие книги должны и вовсе тяготить.

В то, что потрепанный томик без переплета отправился в огонь вслед за прочим тиражом, Теодор не верил. Как в то, что кардинал настолько чужд мирского любопытства, что не стал даже заглядывать в сомнительное творение испанского монаха. Или что он позабыл о книге. Но не съязвить не мог. И герцогиня, отсутствовавшая в комнате, но не в его мыслях, несомненно, имела к тому отношение.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2018-05-09 13:42:57)

Что делать с таким подчеркнутым миролюбием Теодор не знал. Но продолжать пикировку было нелепо. И он молча последовал за его высокопреосвященством в его комнату. Где у него обнаружилась нешуточная причина для досады. Более чем нешуточная и крайне привлекательная.

Против своей воли Теодор глянул на кровать. Но полог был поднят, а простыни – не смяты.

– Мадам. – Поклон, который он отвесил герцогине де Шеврез, был подчеркнуто церемонным. Но в его взгляде читалось смущение. И неуверенность. И желание, которое он не сумел скрыть. – Его высокопреосвященство одолжил у меня книгу. Быть может, она будет любопытна и вам?

Предлог был надуманным. Но напомнил ему, что монсеньор предупреждал его о герцогине. И, не пробудив в нем сомнений, вызвал тревогу. Впрочем, он говорил уже Лекуру, что не служит кардиналу. Слышала ли она?

Ароматы пряностей и запеченной птицы дразнили обоняние. Тепло натопленной комнаты кружил голову. И Теодор, не отводя глаз от обворожительного видения в бархате и мехах дорожного платья, почти ощутил в ладони не согревшуюся его теплом чашу эфеса, но нежную грудь, скрытую сейчас тканью и кружевом.

Книга, конечно, не яблоко раздора, да и двое мужчин ничем не напоминали античных богинь, но что-то во всем происходящем наводило на мысль о том, что правы были древние греки, и во всех бедах виновата женщина. Не одна, так другая.
Впрочем, отчего же только древние греки? Возможно, фрай Габриэль придерживался того же мнения.
- Благодарю вас, Монсеньор, благодарю вас, господин де Ронэ, - светло улыбнулась герцогиня де Шеврез, и ее улыбка не означала ни «да», ни «нет».
Как было сказано: всему свое время.
И всем.
Хотя, безусловно, Мари была ближе Песнь Песней.

Теодор небрежно подбросил шпагу. И снова поймал между пальцами. Наклонил голову с нарочито наивным выражением на лице.

– Неужто ваше высокопреосвященство предлагает мне заменить ее светлость за этим столом? – полюбопытствовал он. – Или просто взять на себя тяготы беседы, позволяя ей отдохнуть?

Не имей он дело со священнослужителем, он бы добавил: «от вас». Но кардинал был для него неуязвим. И герцогиня… у него не было на нее прав. Что не мешало ему злиться. Он не мог дать ей то же, что Лавалетт. Найти комнату, пригласить к обеду, осыпать подарками. О ней говорили, что ей это не важно, что она следует лишь своему сердцу. Но чего только о ней не говорили!

Обыкновенно Теодор об этом не задумывался. Отдавал все, что имел, не считал, что дает. Но сегодня жалел, что богат лишь тремя своими талантами. О которых всегда говорил со смехом.

Легко уйти, сложно вернуться, избежав неловкости. Неловкость – вот настоящее пугало людей светских, и герцогиня, в силу пола и своего положения, остро это чувствовала. О неловкость разбивалась и дружба, и любовь, зато вражда на этих твердых камнях цвела пышным цветом. Не этого она хотела для себя и Луи де Лавалетта. Поэтому, подумав немного, Мари извлекла из своих вещей маленькую плоскую коробочку, обтянутую черным сафьяном…

- Монсеньор! Не окажите ли вы мне маленькую услугу? – герцогиня появилась на пороге комнат кардинала с видом немного озабоченным, стараясь с его помощью убедить Его высокопреосвященство в том, что она уже и не думает о небольшой сцене, разыгравшейся на ее глазах.
С Теодором де Ронэ, как она надеялась, у нее будет возможность объясниться позже.

- Вас считают тонким знатоком прекрасного, Монсеньор, что вы скажете об этом? Я приобрела эту вещицу по случаю, и взяла с собой, чтобы подарить моему родственнику – дурной тон просить об услуге с пустыми руками – но, признаться, меня одолевают сомнения. Выскажите свое мнение, прошу вас.

Открыв коробочку, герцогиня поставила ее на стол. Матово блеснула старинная гемма, вырезанная на сердолике. Неизвестный мастер, играя на переходах цветов в слоях камня, извлек резцом из его глубин лицо – властный профиль, тяжелый взгляд. Складки плаща казались до того натуральными, что их хотелось потрогать.
Словом, предлог для возвращения, каким бы надуманным он ни был, был красив. А это главное.